Елена ФЕДОРЕНКО

07.02.2019

В Петербурге полным ходом готовится Международная театральная олимпиада — главное событие наступившего Года театра. Кого ждут в гости и как будет проходить высокий смотр, «Культура» расспросила знаменитого режиссера, народного артиста России, лауреата Государственных премий Российской Федерации Валерия Фокина. Худрук Александринки и его театр взяли на себя трудоемкую работу по организации грандиозного праздника.

культура: Что ждете от Года театра?
Фокин: Проведения Театральной олимпиады — одного из центральных его событий. На Александринский театр и на меня как его руководителя возложена ответственность за проведение этой серьезной и значительной акции. Задача трудная, и нам важно ее решить. Значение олимпиады, особенно в Год театра, огромно. Не только потому, что это своеобразная его кульминация, но и потому, что она может привлечь широкую аудиторию зрителей — помимо профессионалов театра, людей, которые попадают в зрительный зал нечасто. Их, думаю, заинтересуют сама «вывеска» и огромная афиша, где представлены около трех десятков лучших театров Европы и мира из многих стран. Программа уже сформирована, уточняются детали. Дать импульс к приходу новой публики — вот главная задача.

культура: Кто еще занимается организацией олимпиады?
Фокин: Отдельного оргкомитета как такового нет, есть оргкомитет по проведению Года театра, в чьей программе олимпиада занимает одну из приоритетных позиций. Можно сказать — ключевую. Участие в подготовке принимает также дирекция Санкт-Петербургского международного культурного форума. В Петербурге организована рабочая группа, по решению губернатора сопредседателями назначены вице-губернатор Владимир Кириллов, отвечающий за культуру, и я. Получается, что основная нагрузка — на Александринском театре.

культура: Чем отличается нынешняя олимпиада от той, что уже проходила в России?
Фокин: Наша страна принимала Театральную олимпиаду однажды — в Москве в 2001 году. Я тоже участвовал в ее проведении. В отличие от московской, нынешняя — более длительная, можно сказать, что похожа она на своеобразный театральный марафон, занимающий по времени несколько месяцев. Открытие запланировано на 15 июня, закрытие — на конец ноября, когда соберется традиционный Международный культурный форум. Летом, правда, образуется небольшой перерыв, основные «удары» придутся на три осенних месяца.

культура: Слышала, что Вы привлекли к олимпиаде театральные фестивали?
Фокин: Да, сотрудничаем с руководством «Золотой маски», Чеховского, «Балтийского дома», «Точки доступа». Выбрали по два-три названия из их афиш и договорились, что они привезут спектакли в олимпийский Петербург. Здесь же впервые представит свою юбилейную программу целиком фестиваль NET (Новый европейский театр). На олимпиаду приедут шесть национальных театров России, среди них — татарский и якутский. Они развиваются очень интересно, но мы знаем о них мало.

культура: Московские и петербургские спектакли в афишу войдут?
Фокин: У олимпиады международный статус, поэтому главный акцент — на иностранные коллективы, плюс национальные российские, о них я сказал. Недавние премьеры питерских театров будут включены в олимпийскую программу, как это было в свое время в Москве в 2001-м, — все столичные новинки значились в олимпийской афише. Получаем заявки от различных российских театров, готовых участвовать в марафоне. Понятно, что они хотят, чтобы им оплатили расходы, но возможности ограничены — все средства уже распределены попунктно. Мы отвечаем, что открыты для всех: «Пожалуйста, приезжайте, играйте, если сможете найти спонсоров или получить поддержку от региональных властей», включим в программу.

культура: Как думаете, даст ли олимпиада объективную панораму театральной жизни мира?
Фокин: Трудно сказать. Кто-то сочтет, что увидел объективную картину, кто-то станет возражать, что она совсем иная в наши времена. Мы же все по разным «квартирам» существуем, один говорит «это — желтое», другой — «нет, не желтое, а зеленое», и поди докажи, что на самом деле — черное. Конечно, стараемся дать панораму, берем и театры, и спектакли наиболее значительные, известные. Что объективно. Но, не исключаю, кто-то напишет или скажет, что лучший коллектив мы не привезли.

Процесс приглашения и заключения договора, кстати, складывался не так просто — не все готовы очертя голову до нас добраться. Хотя многие театры корректировали свои графики, чтобы участвовать в олимпиаде. Я даже удивлялся их энтузиазму. Приятно, что авторитет русского театра и нашей актерской школы высоко ценят в мире.

культура: Можете ли перечислить имена режиссеров, чьи спектакли мы увидим?
Фокин: Их довольно много, и они представляют разные страны: Великобританию, Бельгию и Францию, Германию и Италию, Венгрию, Польшу и Румынию, Грецию и Израиль, США, Китай, Японию. Увидим спектакли Тадаси Судзуки, Теодороса Терзопулоса, Роберта Уилсона, Кэти Митчелл, Хайнера Геббельса, Андрея Щербана, Кристиана Люпы.

культура: Что за «зеркальная» олимпиада планируется в Японии?
Фокин: Она не зеркальная, скорее — параллельная. В августе 2019-го будет проходить олимпиада у Тадаси Судзуки в Тоге. Сложилась уникальная ситуация, когда на одно и то же время приходятся две олимпиады, было бы неразумно этого не заметить и не завязать партнерских отношений. Труппа Судзуки приедет в Петербург, а в Тогу, где интересуются искусством горлового пения, отправится, например, ансамбль из Тувы. И не только.

культура: Вы давали нашей газете интервью в 2016-м и тогда опасались следующего года, на который приходился век с момента решительных изменений не только в России, но и во всем мире. Но он прошел, пролетел и 2018-й. Раскол и нетерпимость по-прежнему ощущаете?
Фокин: Слава Богу, не произошло резких изменений, чудовищного взрыва, что уже хорошо. Жуткого слома не случилось, опасения не подтвердились. Однако не могу сказать, что чувствую позитивные метаморфозы. Мне кажется, все находятся в режиме недоверия и конфронтации, думаю, это сохранится еще долго. В иллюзии о том, что в скором времени санкции отменят, а мы-то к ним как раз приспособились, что восторжествует дружба во всем мире, я не очень верю. Все-таки человек есть человек — неважно, где он живет и на каком языке разговаривает, важно, что меняется он очень трудно. Амбиции наших сильных и крупных партнеров настолько широки, глобальны и циничны, что разговаривать с ними невероятно сложно. Стране, которой завидовали всегда, существовать непросто. Со слабыми договариваться гораздо легче. Как только мы начинаем поднимать голову и стараемся вести переговоры на равных — мы же великая страна с особой историей, — поиски общего языка усложняются неимоверно. Сегодня это особенно очевидно.

Люди, к сожалению, никогда не перестанут друг друга убивать. И войны, к сожалению, будут вспыхивать. Мы живем в беспрерывных дрязгах, в военных локациях, что, конечно, не способствует процветанию, движению вперед. Мир «держится» на ядерных кнопках, на скрытом споре о том, кто первым эти кнопки нажмет. Этот паритет страха — не цивилизованный, не умный. Такие у меня ощущения. Но все равно, надобно жить и не забывать об истинных ценностях. Мы должны работать и стараться делать все, чтобы жизнь становилась лучше. Впрочем, банальные слова.

культура: В каком состоянии сегодня театр в России и какова его роль в современном обществе?
Фокин: По профессии, по эстетическим возможностям сегодняшний уровень высок, несмотря ни на какие проблемы. Современный театр очень многообразен — можно наблюдать его разные виды и формы, одно — принимать, другое — нет. Все спектакли имеют доступ к зрителю, и здесь огромный положительный симптом, раньше такое невозможно было представить. Когда некоторые из представителей «критической массы», как я их называю, говорят, что западный театр — велик, а отечественный ничего собой не представляет, мне становится смешно. Не понимаю, что они смотрят. Конечно, есть там и великие премьеры — я же вам перечислил имена режиссеров, но говорить, что на Западе расцвет, а у нас упадок, — абсолютная неправда.

В современной России театр предлагает многое. Что ни говори, цензуры сейчас нет. Ее подчас объявляют задним числом: мы вам не дадим, мы у вас заберем, пока не получите денег и т. д., и т. п. Но это, согласитесь, иное. По факту цензуры — нет. Другое дело, что сегодня, вследствие того, что все мы пребываем в перманентном конфликте — кто налево, кто направо, — трудно говорить о единстве в театральной среде. Впрочем, его никогда особо и не наблюдалось. В советские времена держала идеология, внутри которой все равно шла борьба, хотя и не столь острая. Мы знали, что такой-то спектакль такой-то режиссер делает специально для съезда партии и обеспечивает тем самым себе некие преференции, и мы презирали и его, и театр. Но мы, например, в «Современнике», где я служил, тоже были вынуждены думать о том, как бы «подарок» властям предержащим приготовить. Думали о том, чтобы он не унизил при этом ни нас, ни театр как таковой, понимаете? Возьмем Айтматова — писатель настоящий, и попробуй скажи, что это не тот выбор. Или Шатрова — у него, конечно, все остро, но все-таки — Ленин. А потом нам говорили, что не того ждали, не такого «подарка». Так было всегда, но сегодня противостояние становится жестким и агрессивным. Образовали ассоциацию критиков и «поделились»: одни в нее вошли, другие — нет. Рассчитались на «правых» и «левых» и прочее. Все эти конфронтации и размежевания, конечно, не способствуют прогрессу. Баланс раньше все-таки соблюдался: в противовес спорщикам находились какие-то силы, которые держали ясную позицию. Сегодня же все перепутано.

Нельзя забывать, что колоссальная проблема заключается в несоответствии того, что мы активно двигаемся по части развития технологий, действительно замечательных, но прекратили или затормозили сложный процесс «очеловечивания» и строительства себя. Например, потрясающая вещь — интернет — во многом превратился в плацдарм для демонстрации комплексов, цинизма, хамства. «Записки из подполья» Достоевского — детский сад по сравнению с тем, что творится в виртуальном мире. Я тебя ткну, пну, а ты не узнаешь, что это я. Раньше скрежетали зубами на кухне, обсуждали заговоры по углам, а нынче вышли на простор. Возможно, благополучный и успешный менеджер берет ночью в руки гаджет и начинает изливать желчь. Как это? Патологический процесс объял многих. Достоевщина чистой воды.

культура: Нужны ли сегодня изменения в театральной сфере?
Фокин: Было бы идеально в Год театра предпринять на театральной территории те реформистские шаги, о которых все давно говорят. Я имею в виду законодательные акты и правовое поле — сейчас очень трудно работать. В полном объеме перестроиться, конечно, не успеть. Да и любая реформа требует средств, а сегодня с ними плохо.

Четыре года назад президентом был принят хороший документ «Основы государственной культурной политики», но он застрял на стадии сочинения стратегии, указывающей непосредственный практический курс. Много накопилось такого, что необходимо менять в театральной системе. Давно пора посмотреть, сколько у нас театров, какие из них «мертвые» и что с ними делать: не обязательно закрывать, может быть, какие-то объединить, другие — реанимировать. Надо уверенно вводить контрактную систему. «Главные» сидят в кабинетах до гражданской панихиды. Нужно найти тонкий механизм творческой смены, но мы же страна крайностей: дай команду, будут всех гнать, сажать молодых. А дело же не в прожитых летах. Молодым в профессии можно оставаться и в почтенном физическом возрасте. Надо готовить смену, понимать, что театр, которым ты руководишь, не твой личный, и с тобой он закончится. Он — государственный, и ты несешь ответственность перед преемником. У нас же нет института подготовки кадров руководителей. Проблем очень много.

культура: Нет ощущения, что власть тормозит реформы?
Фокин: Она всегда тормозила и мешала, когда-то — больше, когда-то — меньше. Я к этому спокойно отношусь, как к данности. Самое главное, чтобы власть нас слышала, а не делала вид, что слышит. Пусть — соглашается или нет, но только бы не была глухой — тогда катастрофа. Всегда будут чиновники, которые не знают, что такое театр, не любят его и не понимают. И, наоборот, будут и те, кто его обожает и ему помогает.

Когда меня назначили главным режиссером в Театр имени Ермоловой, Демичев (министр культуры СССР. — «Культура») заставлял смотреть вместе с ним все спектакли — чудовищные, устаревшие. Я их быстро снял, конечно. По сцене бегали негры, вымазанные черной акварельной краской, держали в руках фанерные автоматы, а Петр Нилович был абсолютно растворен в магии театра, приходил от нее в восторг. А сейчас встречаешь чиновников, которым по барабану, что театр, что медицина, что сельское хозяйство... С ними надо вступать в диалог, проявлять твердость, отстаивать собственную позицию, не сдаваться.

культура: Творческому человеку это сложно?
Фокин: Если творческий человек руководит театром, он должен «половинить» себя, делить на художника и, извините, администратора. Должен понимать, что отвечает за коллектив. А если я исключительно творческая натура и меня легко обидеть, то не надо быть ни худруком, ни главрежем.

культура: Империя Александринского театра со многими сценами и образовательными просветительскими программами приносит желаемые результаты?
Фокин: Молодежи в зрительных залах стало гораздо больше. Она меняется, и нам тоже надо меняться. Молодые, которые толпами пошли на нашу Новую сцену, уже выросли, окончили институты, начали работать, у них изменились интересы. Сегодняшним двадцатилетним нужен уже другой театр, и нужно понимать, чего они хотят. Все время надо держать руку на пульсе — четыре года назад что-то воспринималось необходимой экспериментальной работой, а им уже неинтересно. Они много видят — их глаза разбегаются от кино и ночных клубов. Потом собираются и — выясняется — хотят немножко другого. В русском характере есть потребность чего-то серьезного, оно может не формулироваться, но внутри, на генетическом уровне, обязательно присутствует. Сегодня молодые интересуются театром.

культура: В определенных кругах это даже становится модным...
Фокин: Много сейчас хороших ребят, талантливых, потрясающе информированных, опирающихся на интернет, где можно узнать обо всем и многое усвоить. Но при этом они поверхностны: знают много, а копни — ниже первого этажа не углублялись. Это тоже проблема. Помню, приходил в их возрасте в библиотеку, а нужной книги не оказывалось, приходилось ждать. А сейчас ткнул пальцем кнопку — и все под рукой. Вроде бы удобно, но разрушает человека. Нечего ждать, все доступно, все по верхам. Что проявляется и в отношениях с людьми, и в любви.

Но, как ни странно, молодые хотят услышать про себя, понять, как жить, потому что у них есть страхи, непонимание, ощущение того, что их не слышат. Они, как и все, раздроблены, и объединить их можно на каких-то очень естественных человеческих проявлениях.

Лет семь назад у меня глаза полезли из орбит, когда узнал, что старшеклассники и студенты не знают, кто такие Чехов и Лермонтов. Сейчас — не удивляет: пусть от нас узнают, только мы должны до них достучаться — вот в чем задача. Одной «упаковкой» спектакля их не зацепишь, но без нее — могут отвернуться сразу. Вот какой фокус.

культура: Вы давно говорили, что думаете поставить спектакль о перерождении человека. Имели в виду Сталина — заглавного героя скорой премьеры?
Фокин: Насчет «Сталина» не хочу ничего говорить и объясню почему. У меня были два интервью и пресс-конференция на эту тему, после чего сразу меня стали цитировать и комментировать. Но спектакль еще не вышел! Я же хочу говорить спектаклем, если, Бог даст, он получится. Сложная работа, идут репетиции, понятно, что любой спектакль рождается тяжело. Здесь особо трудно, потому что не каждый раз ты делаешь работу на современном, неклассическом материале, да еще о такой личности, как Сталин.

культура: В основе — пьеса?
Фокин: Да, только она составлена из разных источников: фрагменты из «Бесов» Достоевского и «Батума» Булгакова, цитаты из исторических материалов, есть куски, сочиненные вместе с артистами на репетициях, на основе документов.

культура: Работу над текстом проводили Вы сами?
Фокин: Не один, несколько людей принимали участие. Сталиных будет два: молодого репетирует один актер, старшего сыграет другой. Закончим про это, пожалуйста.

культура: Что, помимо репетиций «Сталина», происходит в Александринке?
Фокин: Наш режиссер Антон Оконешников приступит к репетициям «Господина из Сан-Франциско» Бунина, работает лаборатория молодых режиссеров, ближе к весне увидим их эскизы и решим, кто имеет право выйти на полноценный спектакль. В начале следующего сезона наш талантливый главный режиссер Николай Рощин выпустит на Новой сцене спектакль по пьесе Роже Витрака «Виктор, или Дети у власти». А затем перенесет с Новой сцены на Большую «Баню» Маяковского. По сути, это не сценическая редакция, а новый спектакль в ином пространстве и с другими декорациями. Молодой режиссер Андрей Калинин, который только что выпустил премьеру по пьесе Резо Габриадзе, представит новую постановку. Николай Мартон делает интересную работу по Александру Вертинскому, немного биографический спектакль о кумире прошлого века, его жизни в Европе, Харбине, Шанхае. Год Александринке достался насыщенный. Труппе предстоят поездка на фестиваль в Китай и большие гастроли по городам Дальнего Востока. И фантастическая, огромная нагрузка — олимпиада.

культура: Вы руководили Центром имени Мейерхольда в Москве, сейчас его покинули?
Фокин: Остаюсь президентом Центра. Когда его худруку Виктору Рыжакову нужен мой совет, приезжаю.

культура: Живете сейчас в Питере?
Фокин: Вообще, я живу в Москве, но в Петербурге провожу гораздо больше времени.

культура: По городу детства не скучаете?
Фокин: Я москвич, родился в столице, где все мои родственники — и далекие, и ближние. Мне очень хочется поставить спектакль о Москве, но не здесь, а в Первопрестольной. Это город особый, в нем живет своя тайна, своя идея. Купеческая Москва — это штамп. Столица — широкая и извилистая, принимает всех — пожалуйста, но может ощетиниться, «заревновать». Непростая у нее психология.

Фото на анонсе: Александр Гальперин/РИА Новости