Елена ФЕДОРЕНКО

02.11.2018

Президенту Ассоциации музыкальных театров, худруку Детского музыкального театра имени Наталии Сац, заслуженному деятелю искусств России, лауреату Государственной премии России и многих профессиональных наград Георгию Исаакяну исполняется 50 лет. Премьеру оперы Клаудио Монтеверди «Орфей» труппа посвящает юбилею своего руководителя. Накануне события режиссер рассказал «Культуре» об увлечении старинными операми, реконструкции легендарного Дома синей птицы на проспекте Вернадского и о том, каким он видит современный детский театр.

культура: Вы только что выпустили премьеру «Орфея» Монтеверди. Эту забытую отечественной сценой старинную оперу Вы уже ставили. Перенесете свою «золотомасочную» версию?
Исаакян: Это подарок самому себе — безумно люблю «Орфея». В нем, одном из первых сочинений в истории оперы, есть и понимание того, что оркестр — действующее лицо спектакля.

Конечно, это не перенос — меняем все, включая режиссерские взгляды.

культура: «Орфеем» продолжаете осваивать новые пространства?
Исаакян: В нашем здании есть несколько пространств, как будто требующих, чтобы их сделали театром. В фойе играем спектакли для малышей, в Живописном цехе, где расписывают декорации, поселили Гвидо (опера Владимира Мартынова «Упражнения и танцы Гвидо». — «Культура»), переделали Малую сцену. Ротонду Большого фойе, куда в антракте дети бегут посмотреть на знаменитую птичью клетку, я с первого дня мечтал театрализовать. Акустика там похожа на храмовую. На «Орфея» удалось пригласить художника Ксению Перетрухину — у нее инновационное мышление, и она умеет осваивать непривычные территории. Благодаря чему спектакль из истории о художнике превратился в неожиданный рассказ о нашем пространстве и театре. Итоговая метафора — почувствовать, будто нас пустили в старый «Детский мир» ночью. В каждом советском ребенке жила такая мечта. Хотим, чтобы визит на «Орфея» вызывал подобные ощущения. Конечно, либретто и музыка остаются неизменными, но судьба героя древнегреческой мифологии сопряжена с человеческим опытом, каким он воспринимается сегодня. Мы вдруг обнаружили, что в фойе висит скульптура Орфея, двигаясь дальше, поняли, что биография Наталии Ильиничны близка жизни легендарного певца.

культура: «Орфей» пополнит цикл «Старинные оперы в Театре Наталии Сац», куда уже входят «Альцина» Генделя, «Игра о душе и теле» де Кавальери, «Любовь убивает» де Поланко. Каким образом написанные столетия назад сочинения привлекают публику?
Исаакян: С нашим консультантом по барочному стилю чудесным Эндрю Лоуренсом-Кингом, который погружен в «древний» материал и читает манускрипты, любим пошутить на тему, что аутентизм — есть большая мистификация. По той простой причине, что публика не может понять культурный код текста, смыслы не считываются, они давно ушли из обихода. Религиозный диспут в «Игре души и тела» — актуальная дидактика для человека конца XVI — начала XVII века. А «Любовь убивает» — наставление инфанте, выходящей замуж за французского короля. Первоначальные месседжи утрачены. Приходит на выручку то, что великое произведение потому и великое, что с каждой эпохой обрастает новыми смыслами, достигая космических объемов. Допускаю, что Моцарт или Гендель не вкладывали в свои произведения того, что сейчас в них прозревает. Возможно, композиторы относились к своим опусам по-житейски цинично — как к способу заработка. Но музыка оказалась столь глубокой, что через время открыла просторы для прихотливой игры с миром, ими воплощенным, а он оказался возвышенным и прекрасным. Увлечение старинной музыкой — это тоска по утраченной гармонии, ведь поздний Ренессанс и раннее барокко характерны приятием окружающего именно как вселенской гармонии. Человек тогда был неким отражением божественного. Позже люди начнут «ковыряться» в себе, обижаться на небеса, бросать им вызов, представлять себя небожителями. Потом в ужасе забьются в ракушку и изрекут, что ничего не хочется, лишь бы их оставили в покое. Индивид превратится в обывателя.

культура: Когда Вы, успешный режиссер и лауреат всех оперных премий, приехали в Москву, многие считали, что детский театр тесноват для Вас, и воспринимали назначение как трамплин. Почему задержались?
Исаакян: Подобное слышал и 30 лет назад, когда оказался в Перми, где говорили: понятно, залетел из столицы с красным дипломом знаменитого вуза, поставит спектакль-другой и ускачет обратно. А я провел там 20 сезонов, так что не все очевидно. Да и в осознанную жизненную стратегию не очень верю, поскольку и в оперную режиссуру попал случайно.

культура: Чему же хотели себя посвятить?
Исаакян: Профессии врача. Учебу в ереванской ЦМШ совмещал с подготовкой в медицинский институт. Но в тот год образовались проблемы с набором первокурсников, и мне посоветовали поступать в ГИТИС. Так был сделан выбор на всю жизнь.

культура: Вы вернули авторитет Пермской опере, создали фестиваль «Дягилевские сезоны», незабываемый проект «Оперная Пушкиниана», увенчанный Госпремией России. Не жаль было все оставлять?
Исаакян: А я задумался над тем, сколько лет можно руководить одним театром, чтобы не «стереться», не надоесть всем. Это же один из принципиальных вопросов, на который никто не решается ответить, не говоря о том, чтобы себе его задать. Речь — о больших институциях, а не об авторских коллективах. Предложение возглавить Театр имени Сац стало для меня, безусловно, вызовом. Счел важным его принять, понимал, что через несколько лет уже не решусь что-либо поменять. Принял единственный в мире детский музыкальный театр, да еще и федеральный.

культура: Тогда все опасались, что Вы будете ломать и калечить традиции великой основательницы...
Исаакян: Первый вопрос, который я задал новым коллегам, осознаем ли мы, насколько изменился мир с 1965 года, когда Наталия Ильинична создала театр. С той памятной встречи мы и пытаемся понять, каким должен быть детский театр, который возник как часть советского проекта, этой гигантской утопии. Театр же не может замкнуться в башне из слоновой кости на отдельном острове, он — составляющая социума. Уже нет той реальности, в которой чисто умытых, аккуратных пионеров сажали в автобусы и по безопасной Москве без пробок привозили в светлый дворец приобщаться к культуре. Сегодня все другое — время, общество, приоритеты. Мы периодически говорим с Роксаной Николаевной (Р.Н. Сац — дочь и продолжатель Наталии Ильиничны. — «Культура»), что вряд ли сейчас можно представить в репертуаре легендарные спектакли советской эпохи по любимым книгам нашего детства — «Мальчиша-Кибальчиша» или «Трех толстяков». Правильнее обращаться к большому искусству — Прокофьев, Стравинский, Чайковский, Римский-Корсаков, Гендель, Монтеверди, Штокхаузен, а параллельно — к современным композиторам. Соединение гигантского наследия человечества с сегодняшним днем — курс театра.

культура: Вы выпускаете небывалое количество премьер — в прошлом сезоне, например, семь. Все — разные. Эта непохожесть запланирована?
Исаакян: Спектакли адресованы разной аудитории, ведь нет «вообще» ребенка, есть малыши и есть подростки, каждому — свое. Кстати, к вопросу о традициях — в книжке Наталии Сац написано: раньше шести лет детей в оперный театр не водить. У нас в репертуаре есть успешные и востребованные оперы для годовалых: «Теремок», «Кошкин дом». Несколько лет назад их не существовало. Когда приступили к «Трем апельсинам», да еще рекомендовали их для зрителей семи лет, вокруг зашумели: с ума сошли, Прокофьев — детям? Вообще-то Сергей Сергеевич не чужой Театру Сац человек, «Петю и волка» писал специально для Наталии Ильиничны. Попробовали — и получилось. Нас ведет доверие к детской открытости, любопытству, желанию узнавать новое, способности играть. Сценическая история, конечно, должна быть доступна для ребенка, но давать несколько больше, чем предлагает окружающий мир.

культура: Что самое сложное?
Исаакян: Быть честным с ребенком. Когда ему транслируешь идеи, в которые сам не веришь, он моментально тебя разоблачает. Потому в детском театре могут работать только мужественные люди — периодически из зала можно услышать про себя нелицеприятное. Это не жестокость и не плохое воспитание, дети просто говорят правду. Никакие звания, раскрученность, популярность на территории детского театра не действуют. Столкнувшись с враньем взрослых, ребенок отворачивается, отказывается идти на контакт. Мы не всегда дорожим их доверием, недостаточно его ценим.

культура: Мы привыкли к утверждению, что современных опер и балетов нет. Вы же этой аксиоме противопоставляете свою афишу, куда включен спектакль Владимира Мартынова, упорно манифестирующего, что век композиторов завершен. Это так?
Исаакян: Как же нет, когда есть? У меня два шкафа до отказа забиты партитурами, созданными и в последние 15–20 лет, и в последние 15–20 дней. Композиторы все время присылают новые произведения. Мы не сразу опознаем их достоинств. Но стоит помнить, что в предыдущие эпохи всегда звучала музыка современников. В эпоху Моцарта все слушали Моцарта, в эпоху Генделя — Генделя, в эпоху Чайковского его сочинения играли чуть ли не в каждом доме. Юргенсон (Петр Иванович Юргенсон — известный музыкальный издатель. — «Культура») сразу выпускал клавиры, переложение для домашнего музицирования. Те, кто сегодня — классики, образовывали городскую среду, а потом она разрушилась под натиском поп-культуры, и серьезные композиторы сместились в некую резервацию. Это большой музыковедческий вопрос. Тем не менее половина репертуара нашего театра — музыка XX и XXI веков, для нас писали Ефрем Подгайц, Михаил Броннер, Александр Чайковский, Ширвани Чалаев. Владимир Мартынов — как человек неординарный и выдающийся — сам себя опровергает: провозглашая конец времени композиторов, создает талантливое, из ряда вон выходящее произведение.

культура: Вас давно воспринимают посланцем России в высоком международном сообществе «OperaEuropa». Важная для Вас нагрузка?
Исаакян: Давно состою в этой Ассоциации, и для меня очевидно, что на музыкальной карте мира российский театр — важная часть европейской оперной культуры. Представить себе репертуар любой западной труппы без Чайковского, Прокофьева, Шостаковича, Мусоргского нереально. Мы собираемся раз в полгода в каком-то из оперных домов Европы, смотрим спектакли, в антрактах их обсуждаем, а за 72 часа, что длится конференция, успеваем пообщаться со многими руководителями музыкальных коллективов со всего континента. Зарождаются интересные проекты, и крепнет сотрудничество, в голове появляется множество идей. Я стараюсь соединить наше оперное пространство с европейским. Поэтому уже пару раз организовывал большие российские десанты на конференции.

культура: Кто определяет место встреч, повестку дня, темы обсуждений?
Исаакян: Совет ассоциации «OperaEuropa», он же инициирует исследования. Одно из них говорит о вкладе театра в экономическую и социальную жизнь города. Оказывается, оперный дом обеспечивает мультипликативный эффект, создавая вокруг себя среду: от рабочих мест до открытия музыкальных и танцевальных колледжей.

культура: В Театре имени Сац планируется серьезная реконструкция по Федеральной целевой программе «Культура России». Для театра это катастрофа или желанная мера?
Исаакян: Ремонт — не самоцель, а необходимость. Вы же видите, во всем — ощущение изношенности, и это не то, что нужно ребенку при первом театральном опыте. Перебороть энергию уставшего здания очень тяжело.

Реконструкция необходима как воздух, мы говорили об этом все последние годы. Здание построено 40 лет назад, тогда здесь установили лучшее оборудование: первую систему видеотрансляции фирмы «Сони», новейшие плунжеры, подъемно-опускные сцену и оркестровую яму. Сегодня все — уже не прошлый, а позапрошлый век. Художники, которых мы приглашаем, приходят в ужас. Мы долго с Министерством культуры обсуждали проблемы, получали деньги на ремонт, косметический и не очень, удалось за короткий срок привести в порядок Малую сцену, закулисную часть, отремонтировать балетные залы. Параллельно работали над проектом реконструкции большого зала. Надеемся на ускорение процесса. Следующий год будем закупать оборудование, готовить инженерные сети и после всех предварительных работ, надеюсь, в непродолжительный период проведем реконструкцию. Наверное, на период тотальной реконструкции надо будет уехать на большие гастроли. В регионах мы востребованы.

культура: Почему современная тенденция приглашения режиссеров драмы в оперу — игра в одни ворота? Возможен ли обратный ход?
Исаакян: Драматические коллеги считают себя высшей кастой, полагая, что могут снизойти до оперы, а вот допустить ее к себе — ни в коем случае. Шутка, конечно, но высокомерие тут заметно. Некоторые не напрягаются по поводу того, что не умеют читать нот и не понимают, что такое музыкальная структура. Результаты такой «беззаботности» мы периодически видим. У нашего искусства другие законы, по тексту работать невозможно, тем более по буклету к компакт-диску — встречал и таких постановщиков. Что такое профессия оперного режиссера — отдельный разговор. Периодически слышу странные ламентации — мол, у нас нет оперных режиссеров. Или даже, что это вообще не профессия. Тем не менее мы с Александром Тителем и Дмитрием Бертманом учим оперной режиссуре студентов ГИТИСа, наши выпускники возглавляют театры. Мыслить оперой и видеть музыку — особый удел.

культура: Вот, кстати, и следующий вопрос. Вы — президент Ассоциации музыкальных театров, именно эта организация инициировала Всероссийский фестиваль «Видеть музыку». Признайтесь, задумывали альтернативу «Золотой маске»?
Исаакян: Удивительно, что театральных людей смущает понятие альтернативности. В свое время Театр Бориса Покровского был альтернативой Большому, что дало мощнейший толчок развитию российского оперного дела. Московский Художественный воспринимался альтернативой Малому, что предопределило весь ход мирового театра. Но, заметьте, «Видеть музыку» — не альтернатива «Золотой маске». Наш фестиваль построен на совершенно других основах. Театры сами решают, что им показать, процентов 90 спектаклей мы бы иначе не увидели. Не узнали бы об их существовании, о дирижерах, режиссерах, певцах, а они — часть оперного мира, разбросанного по огромному пространству огромной страны. У кого из зрителей получится доехать до Иркутска или Кузбасса, до Якутии или даже до Новосибирска и Челябинска, чтобы понять, что там происходит? Фестиваль — возможность для региональных театров хотя бы раз в несколько лет пообщаться друг с другом. Я два десятилетия проработал вдалеке от столиц и знаю, что нужно проверять себя, чтобы не выпасть из контекста. В регионах работают феноменальные коллективы, они ставят спектакли, но им нужно ощущение взаимосвязанности.

Каждый год нам предлагают ввести отбор, мы с коллегами по Совету ассоциации сопротивляемся. Любой отбор — значит, чей-то взгляд, а фестиваль изначально возник как взгляд изнутри. Да, театр может заблуждаться, привезти спектакль, который ему кажется лучшим, а он не будет уметь успеха, но и это — важный урок, открывающий пути к самопознанию. Бывает и наоборот: то, что вызывало сомнение в родном городе, в столице оказывается работой экстраординарной — по жанру, стилистике, исполнению. В нынешней афише 32 постановки из 23 российских театров. Кажется, проект важен и пока не исчерпал свой потенциал. По его итогам Ассоциация решит, что ждет фестиваль «Видеть музыку» в Год театра. Как минимум расширим его рамки и введем несколько параллельных программ.

Фото на анонсе: Сергей Михеев