Александр МАТУСЕВИЧ

06.09.2018

Московский оперный сезон первой начала «Новая опера» имени Евгения Колобова. Стартовали весьма знаменательно — «Жизнь за царя» Михаила Глинки. Приурочена премьера к столетию расстрела царской семьи.

Первая русская национальная опера более полувека открывала в советскую эпоху сезоны Большого театра, но традиция эта оказалась утраченной с наступлением новых времен, более того, грандиозный шедевр Глинки сегодня вообще фактически выпал из отечественного репертуара. В Москве он не идет уже лет пятнадцать, в Петербурге спектакль, поставленный к 200-летию композитора в 2004-м, играют крайне редко, дай Бог раз в сезон, из провинциальных сцен оперу изредка дают только в Челябинске, Саратове и Нижнем Новгороде. Причин две: убийственная сложность музыкального материала и неоднозначность возможного режиссерского решения — как не пафосно, не выспренне провести патриотическую линию сегодня, когда ушли от старого советского понимания этого понятия, а к пониманию новому еще не подступились. Кроме того, существует и проблема редакций оперы, и в особенности ее текста: оригинальный монархический — барона Розена или советский — Сергея Городецкого. У каждого варианта есть как плюсы, так и существенные минусы, — что выбрать, чтобы остаться одновременно честным и современным?

С режиссерскими загадками «Новая опера» пока решила повременить. Вопреки первоначальным планам на полноценную постановку, театр ограничился концертным исполнением. Продукция поименована в афише как semi-stage (полусценическая), но присутствие режиссера Алексея Вэйро вообще незаметно, а эскизы Дарьи Синцовой, проецируемые в виде слайдов на задник сцены, эстетически не впечатлили и лишь отвлекали от музыки. Очень хочется надеяться, что в недалеком будущем театр все же найдет в себе силы воплотить шедевр Глинки полноценно, и Москва наконец обретет спектакль по величайшей национальной опере. Пока же «Новая» сосредоточилась на качественном воплощении музыкального материала — и тут есть как достижения, так и вопросы.

При всей гениальности творение Глинки отличает высокая степень эклектичности, не во всем и не всегда удачно переплавленной в новое музыкальное качество. Итальянское бельканто в партиях солистов (как известно, Глинка был большим поклонником Беллини), немецкий контрапункт и веберовское влияние в структурном построении сцен, генделевская ораториальность и героический бетховенский пафос в финале соединены композитором с русской народной песней и русским бытовым романсом — на этом неожиданном синтезе базируется оригинальность творения, но он же порождает и слабые места оперы. Высветить первое и стушевать второе, прочертить единую линию и собрать пеструю мозаику глинкинской «полистилистики» — архисложная задача для дирижера, с которой маэстро Андрей Лебедев пока справляется лишь частично. Красивых, качественно исполненных фрагментов было немало, а вот с цельной картиной пока как-то не задалось. Наиболее музыкально-драматургически сделанным оказался второй (польский) акт, что невольно перетянуло слуховые симпатии в пользу антигероев оперы. Кроме того, наличествовало злоупотребление нюансом форте, и если в венчальном апофеозе это было более чем к месту, то, например, слишком плакатное пение хора (хормейстер Юлия Сенюкова) в прологе вызывало досаду.

Очевидный позитив исполнения — раскрытие многочисленных, традиционных для наших сцен купюр: в «Новой» прозвучали и голосоломная ария Собинина «Братцы, в метель...», и трио детей Сусанина в эпилоге, и многое другое. Благодаря этому хронометраж вечера значительно вырос, но на интересе публики это никак не сказалось — Глинку, кажется, можно слушать бесконечно. Особенно когда поют хорошо, с отношением и пониманием.

Вокальная сторона премьеры — наиболее приятный момент, но вовсе не сюрприз: в «Новой» понимают толк в пении и голосах. Здесь пока не все идеально, но чувствуется огромный потенциал и искренняя заинтересованность. Настоящий герой вечера — Алексей Татаринцев, дерзнувший спеть целиком одну из труднейших партий тенорового репертуара — партию Богдана Собинина. Бесстрашно и уверенно взятые сверхвысокие ноты искупают интонационные неточности и расхождение с оркестром: партия покорена и теперь будет лишь прирастать мастерством. То же можно сказать и о Ирине Боженко, чей голос по своим характеристикам близок к желательному варианту для партии Антониды, содержащей задачи как виртуозного колоратурного пения, так и насыщенного драматического, однако хотелось бы большей глубины и теплоты звука для патетики и свободы и блеска в вокальной эквилибристике. 

А вот Юлия Меннибаева уже нашла своего Ваню на сто процентов: ее сочное контральто и выразительно, и умело, оттого образ получается законченным и достоверным. И самое главное — у оперы про Ивана Сусанина оказался безупречный главный герой: Евгений Ставинский поет культурно и точно, с превосходной ровностью в кантилене, давая понять, что мы на территории русского бельканто, но при этом — ни разу не выхолощено-рафинированно, но с щемящей русской задушевностью и подлинным, непоказным трагизмом, способными растрогать самого закоренелого циника.

Фото на анонсе: Даниил Кочетков