Сирийский транзит
21.10.2015
В последнее время в европейских СМИ появилась информация о том, что помимо итальянского, хорватского и венгерского направлений сформировался еще один поток сирийских беженцев в Европу — через российско-норвежскую границу. Что там творится на самом деле, выяснил спецкор «Культуры», провожавший беженцев до самого КПП.
Статус не для бедных
Вычислить сирийского беженца в мурманском аэропорту несложно — и не только по смуглому оттенку кожи. В основном это молодые мужчины с московского рейса, от 25 до 40 лет, хорошо одетые, аккуратно выбритые и благоухающие дорогим парфюмом. Практически все они, отловив на ленте багаж, безошибочно направляются к такси, игнорируя маршрутки, которые могли бы за 68 рублей довезти их до мурманского автовокзала, откуда опять-таки маршрутка — 211-я — идет до пограничного поселка Никель. На такси — 15–20 тысяч рублей. Но соглашаются, не торгуясь. Пытался уберечь от ненужных трат — сирийцы отмахивались на чистом русском: «Нам сказали — на такси».
После того как Норвегия дала согласие принять 8000 беженцев из Сирии, в интернете арабских стран появились объявления: «Поможем попасть в Норвегию через Россию». Разъяснялось, что этот путь более безопасен, чем через южную Европу, и обойдется намного дешевле — 2500 евро. Не устроит Норвегия — можно податься в Швецию, Данию, Германию, и никто не будет чинить препятствий, как в Венгрии и Македонии. Правда, для передвижения по Европе нужно приобрести шенгенскую визу. Сделать это рекомендуют в основном почему-то в Иордании, цена вопроса — 15 000 евро. Правда, затем нередко оказывается, что иорданский шенген — подделка. Об этом беженцы узнают уже в Шереметьево, куда прибывают большей частью из Ливана, поскольку с этой страной у нас безвизовый режим. Нам-то дела нет до шенгена, но по доброте душевной российские погранцы предупреждают сирийцев: в Европу с иорданским шенгеном лучше не соваться. Слушают или нет — статистике не известно.
Во всем остальном маршрут через Россию действительно идеальный. За нелегальное пересечение Средиземного моря контрабандисты берут от 2 до 5 тысяч евро, плюс до 20 000 евро — за сопровождение в Германию и Австрию. Нередко сопровождающие бросают своих клиентов на полпути. В России же все прозрачно. И дешевле только даром. Билет из Бейрута до Москвы — 15 000 рублей, от Москвы до Мурманска — 7000 рублей на самолете или 2000 — в плацкарте поезда. От Мурманска до Никеля на маршрутке — 550 рублей.
Из аэропорта отправляюсь на перрон — встречать тех сирийцев, кого укачивает на самолете. А вот и они — прибыли московским поездом. И опять-таки уверенно, словно не раз здесь бывали, направляются к стоянке такси. Лишь один, со складным велосипедом на плече и небольшим рюкзачком, выбирает маршрутку. Иду за ним, сажусь рядышком. Интересуюсь насчет велосипеда: неужели из самой Москвы везет?
— В Никеле он стоит 17 000 рублей, а в Москве я купил за 4000, — отвечает по-русски сириец.
Это так. Как только начался всплеск сирийского политического туризма, в местных магазинах подскочили цены на велосипеды. Оказывается, пешком российско-норвежскую границу пересекать здесь запрещено — только на транспорте. Хоть на двухколесном. Даже не обязательно ехать — можно просто катить рядышком.
Мой собеседник сначала был очень насторожен. Так и не сказал, где выучил русский, хотя заверил, что в России впервые. Вздрогнул от звонка на моем мобильнике. Затем тревожно вслушивался в разговор с редакцией. И только при взгляде на северный ландшафт за окном, на бесконечные озера и свинцовое море вдалеке взгляд его смягчился.
— Как у нас, в Сирии, — ностальгически пробормотал он. — Так же пустынно. Только у нас никакой живности. Даже собак съели… А здесь кабаны и медведи есть? — неожиданно спросил он и, услышав утвердительный ответ, радостно улыбнулся.
38-летний Ваддах Абду — из пригорода Алеппо. На родине у него остались жена и двое детей. Сначала их селение опустошили игиловцы, многих жителей поубивали. Террористов выбила армия Асада, но войска президента отступили, и в селении стали хозяйничать местные ополченцы, которые мало чем отличаются от бандитов. Недавно исламисты снова пошли в наступление. Поселение оказалось на линии огня между обстреливающими друг друга подразделениями ИГИЛ и Асада. Довершила разгром американская авиация, которая не задела ни единым осколком ни исламистов, ни бойцов президента, зато превратила в руины электростанцию, напрочь обесточив город.
— Когда это закончится, одному Аллаху известно, — загрустил Ваддах. — Если удастся в Норвегии получить статус беженца, сразу выпишу жену. С первого же пособия…
Пока родственники наскребли всего на один билет в Россию. Если Норвегия по каким-то причинам откажет в убежище, обратно вернуться не на что.
— А если бы и было, назад все равно дороги нет, — через силу улыбнулся несчастный. — Кто бы ни взял верх, мне все плохо. Исламисты меня убьют, поскольку я исмаилит (шиитская ветвь вероучения), президент Асад посадит в тюрьму как дезертира, свободная армия поставит под ружье. А я воевать не хочу, я мирный человек...
Титовка. КПП. Вошел пограничник, попросил предъявить паспорта. Мой собеседник, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие, протянул свой сирийский паспорт с вкладышем транзитной визы сроком на 90 дней. Но пограничник, быстро раскрыв его, вернул обратно. Зато при виде моей «краснокожей паспортины» подозрительно прищурился и засыпал вопросами: кто я такой, с какой целью еду в приграничный поселок? Узнав, что по заданию редакции, поинтересовался, есть ли у меня аккредитация?
— Конечно! — не моргнув, ответил я.
Лицо стража границы подобрело. Не спросив других документов, он вернул мне паспорт и вышел из маршрутки.
Покупатели велосипедов
Никель производит тяжелое впечатление. Коптящие трубы металлургического комбината, облупленные хрущевки, разбитые тротуары, невзрачные улочки — и на всей выжженной растительности слой багряно-бордовой пыли. Но для бегущих от войны сирийцев это последняя ступенька перед тем, как попасть в европейский рай.
Здесь наши пути с Ваддахом расходились. Он пересаживался в местное такси, которое подрядилось довезти его до пограничного поста в 25 км отсюда за 300 долларов. Поначалу сириец из экономии решил отправиться на велосипеде, но таксист убедил: мол, доберешься только к ночи, а таможня в 22.00 закрывается.
— Почему так дорого? — интересуюсь.
— Такие расценки! — пожал плечами таксист, будто это горсовет установил, а не он с приятелями. Забрал Ваддаха и уехал.
А я разговорился с его коллегой — Алексеем. Выяснилось, что такие расценки исключительно для иностранцев, а для своих — от 500 до 1000 рублей.
— Не стыдно наживаться на беженцах? — спрашиваю.
— Да какие они беженцы! — смеется Алексей. — У них денег немерено. В Европу за статусом беженца бедные не едут.
В пяти километрах от поселка стоит КПП, от которого до границы тянется 15-километровая закрытая зона. Если окажешься там без спецпропуска и визы, тебя ожидает штраф, а может, и каталажка.
— Так что, извини, но тебе туда нельзя! А нам, никельским таксистам, можно! — в голосе Алексея проступила гордость. — У нас спецразрешение на 30-километровую зону. Раньше мы свободно возили всех сирийцев до Киркенеса. Но сейчас возим только тех, у кого есть шенген. У товарищей с Ближнего Востока шенгена нет, поэтому на той стороне нас тормозили норвежские полицейские и угрожали, что если мы не перестанем доставлять к ним беженцев, то они лишат нас спецпропусков. Теоретически не имеют права. По закону жители прилегающих к границе поселений могут переходить границу без всяких виз и углубляться до 30 километров. У нас такое право имеют жители Никеля и соседнего городка Заполярный. Но вот однажды привожу я в Киркенес очередного сирийца, и на меня набрасываются полицейские. Вытаскивают из машины и тащат в участок. Там учиняют допрос с пристрастием, отбирают спецпропуск (который, кстати, мне выдали в Мурманске) и выписывают штраф в 10 000 крон — это около 80 000 рублей. Перед тем как выпихнуть на улицу, пригрозили, что в следующий раз отберут машину и посадят за шпионаж. С тех пор я вожу беженцев только до КПП. А дальше они уже сами — на велосипедах.
Алексей рассказал, что доставка ближневосточных братьев до норвежской границы у них налажена четко. Если беженец по незнанию приезжает в Никель без велосипеда, таксист первым делом везет его в магазин «Азимут». Самому добыть популярное средство передвижения проблематично.
Захожу в «Азимут» — нечто среднее между ангаром и солдатской полевой палаткой, только цвет не защитный, а ядовито-чернильный. Внутри — как на складе. Велосипедов нет.
— Вообще-то есть, но все под заказ, — говорит продавец. — Цена — коммерческая тайна.
Иду в соседний спортмаг «Чемпион». Великов и там не оказалось: давно разобрали, а когда будет новая поставка, неизвестно.
Выход из магазина мне преградил белый внедорожник. Из него вышел пограничник, взял под козырек и потребовал документы. Оказывается, про «европейского мужика, который ищет велосипед и сирийцев», в местное ФСБ (куда входит и погранслужба) уже позвонили бдительные граждане. А еще раньше про «журналиста из Москвы» сообщили с КПП в Титовке. Когда выяснилось, что «мужик» и «журналист» — это один и тот же человек, да и с документами полный порядок, страж границы стал не таким строгим.
— Что ж, работайте, — сказал он. — Только сирийцев в поселке нет. Они будут ближе к ночи в гостинице, поскольку таможня на ночь закрывается. Кстати, в Норвегию через нас едут не только сирийцы, но и иракцы, албанцы, египтяне, палестинцы, иорданцы, афганцы и даже турки.
Мое место — в Европе
В коридоре единственной в Никеле гостиницы «Северное сияние» я познакомился с турком.
Тас Кенан, 43 года. Тоже пытался получить убежище в Норвегии, но его завернули российские пограничники. Предъявил, как положено, паспорт и вкладыш с временной визой до 90 дней, но поиск в базе выдачу визы не подтвердил. Наверное, через фирму покупал: любителей уехать в Европу «кидают» через раз, а то и чаще. Кенан прекрасно говорит по-русски — несколько лет здесь работал. Родом из Аданы.
— Сейчас там жить невозможно, — жалуется он. — Хозяйничают исламисты из Сирии, которым Турция предоставила убежище. А мы христиане. Они живут в лагерях беженцев, но на самом деле это бандиты: грабят лавки, отнимают бизнес, насилуют местных женщин, а своих собственных дочерей продают богатым арабам. Полиция ничего не может сделать, их слишком много.
Беженцы эти — самая беднота. Те, у кого были деньги, давно перебрались в Европу. Раньше турецкие власти кормили их, но сейчас перестали, и сирийцы выходят в город попрошайничать и грабить. Но это полбеды. В лагерях живут вперемешку радикальные исламисты и курды. Среди них периодически вспыхивают драки, которые переносятся на городские улицы. Так что, по словам Кенана, единственный способ избавиться от этого кошмара — уехать в Европу. Положение у моего собеседника, у которого в Адане остались жена и дочь, сложное. Даже если бы его и пропустили российские пограничники, то остановили бы норвежские: статус беженца ему не положен, ведь в Турции нет войны.
— На самом деле у нас хуже, чем война! — сверкнул глазами турок. — Европа должна понять это.
Собеседник признался, что знает еще несколько вариантов проникновения на Запад. Через Украину или Белоруссию.
В тот вечер в гостинице я так и не дождался граждан Сирии. Работники отеля рассказали, что с тех пор, как Россия начала военные действия, количество бегущих в Норвегию сирийцев резко сократилось. Раньше их в отеле ежесуточно ночевало по десятку, сейчас — два-три человека в неделю. Зато увеличилось число беженцев из стран, где военных действий нет.
И точно, ближе к ночи, на крыльце я встретился с четырьмя афганцами и двумя египтянами. Афганцы по-русски ни бум-бум, а египтяне охотно вступили в разговор. Мухаммед и Аль-Мин уроженцы Шарм-эль-Шейха, им по 25 лет.
— Сейчас в Египте беспредел, — сделал скорбное лицо Мухаммед. — Мусульмане бесчинствуют. А мы копты. Убили моих родителей. Старший брат бежал в Европу, живет в Германии. Я тоже хотел уехать, но на тот момент у меня не было денег. А сейчас канал в Германию перекрыли.
Тут к гостинице подрулил знакомый белый джип погранслужбы. Офицер внимательно наблюдал за иностранцами, заселявшимися в гостиницу. Я направился к нему, уже как к старому знакомому. Мол, доложите обстановку.
Оказывается, за иностранцами ведется наблюдение задолго до их появления в поселке. В поле зрения правоохранителей они попадают еще в Мурманске, а их данные начинают пробивать по базам после прохождения поста в Титовке.
Препятствовать приезжим с Ближнего Востока двигаться в сторону норвежской границы с транзитными, туристическими и студенческим визами у наших пограничников оснований нет. Задерживают только тех, у кого визы просрочены или поддельные. Таких обычно штрафуют и обязывают в течение 48 часов покинуть пределы РФ через ту границу, через которую они прибыли. А есть ли у них шенген — российской стороны это не касается, поскольку в Норвегию они едут просить убежища.
Местные жители помогают пограничникам, как в старых советских фильмах. Самые верные помощники — водители маршруток. Заметив, что в транспорт садится араб, водитель спрашивает у него документ. Есть ли у него соответствующие полномочия — вопрос второй, который предпочитают не заострять. Возникли сомнения в человеке — просто не повезу и все, пусть жалуется, куда хочет, сказал мне водитель одной из маршруток, курсирующих между Мурманском и Никелем. Но бегущие с Востока — не тот народ, который в ответ на просьбу предъявить документы начнет качать права.
— Однажды ко мне сел сириец с велосипедом, по-русски — ни слова, — рассказывает водитель. — Я проверил документы — у него через неделю заканчивалась виза. Повез, но позвонил куда следует. Пока ехали, он показал мне листок бумаги, на котором было подробно расписано, как из Москвы добраться до российско-норвежской границы. И пояснение: инструкцию написала московская жена, русская. То есть, получается, что, приехав в Москву, сириец женился. Но она тоже хитрая — послала его в Норвегию за статусом беженца. Если он получит статус, то она тоже сможет переехать в Норвегию. Если за ним числится что-то незаконное, то его выдворят из страны, и она снова свободная женщина.
Чьёрт знает што!
Что ждет тех, кому удастся пересечь границу? Первые два месяца желающие получить убежище в Норвегии живут на полном государственном обеспечении в комфортабельных отелях. Их обеспечивают трехразовым питанием, одеждой и карманными деньгами в размере 150 долларов в месяц. После получения статуса беженцу полагается муниципальное жилье и пособие 7000 крон (около 1020 долларов). Такие же нормы в отношении беженцев действуют и в других скандинавских странах. Это многое объясняет… Например, почему беженцы не остаются в России, хотя у нас их принимают.
Норвежская же сторона после первоначального приступа гостеприимства сейчас пребывает в легком ступоре. Об этом мне на смеси русского и немецкого рассказал остановившийся в «Северном сиянии» шведский бизнесмен, торгующий рыбой по Скандинавии.
— Дас ист чьёрт знает што! — буквально такими словами он описал творящееся в сопредельной стране.
Власти норвежского Киркенеса и близлежащих городов не знают, что делать с беженцами. Они живут там уже несколько месяцев. Все отели забиты. Вновь прибывающим селиться негде. В Киркенесе для них отвели бомбоубежище, но сейчас оно переполнено, и беженцев размещают уже в приютах и больницах. Местные жители их боятся, и с наступлением темноты улицы городка пустеют.
Растерянность норвежцев понять можно. Заявив, что готовы принять беженцев, они никак не предполагали, что те так быстро до них доберутся — найдут обходной путь, минуя полицейские кордоны Венгрии и Македонии.
Но, похоже, скандинавская страна начинает приходить в себя. 9 октября она возвратила в Никель первого сирийца, который, как оказалось, проживал в России последние 12 лет и военные бедствия Сирии видел только по телевидению. После этого министр юстиции Андерс Анундсен заявил, что Норвегия собирается выдворить из страны часть сирийских беженцев, прибывших из России.
— Многие из них не бегут от войны, нужды или голода. Они прибыли в Россию за много лет до начала войны, и там для них безопасно, — заявил Анундсен. — Мы должны тратить наши ресурсы только на тех, кто действительно в этом нуждается.
Однако не все сирийцы, прибывшие в Россию, стремятся попасть в Европу. По данным ФМС, в РФ сейчас находится 12 тысяч граждан Сирии. Из них 2 тысячам предоставлено временное убежище сроком до 90 дней. Получили вид на жительство 2029 человек. За восемь месяцев текущего года в Россию въехали 7103 сирийца, правда, и выехали 7162.
В Мурманске я познакомился с 45-летним беженцем Закхеем Ааль-Халилем из Аллепо. На север он попал по квоте: кандидатов в беженцы ФМС расселяет по всей российской территории. Он единственный из встретившихся мне южан, кто не стремится в Европу, а собирается вернуться в Сирию после водворения там мира.
— В Европу бегут не от войны, а от бедности, — говорит Закхей. — И бегут, чтобы никогда не вернуться. Это не патриоты! Те, кто хочет потом возвратиться в Сирию, перебрались в Ливан и Турцию. В Ливане сейчас более 1,5 миллиона моих соотечественников, в Турции — 2,5 миллиона. В Европу в основном бегут бывшие бойцы ИГИЛ. Неправильно думать, что их войско сплошь состоит из религиозных фанатиков. Большая часть из них воюет ради грабежей. Платят им мало — около 50 долларов в месяц, но им разрешено грабить завоеванные территории. Первую волну в Европу под видом беженцев как раз и составили разбогатевшие боевики ИГИЛа. Они поехали туда уже с деньгами, чтобы хорошо устроиться, купить собственность и открыть свой бизнес. На статус беженцев они не претендовали. Но сейчас в Европу за сытой и спокойной жизнью едут все подряд. Больше половины имели дело с радикальными исламистами и разбогатели на войне. Сегодня те, кто верит в будущее Сирии, в основном бегут от военных действий не за границу, а на территории, контролируемые правительственными войсками. Там расположено несколько больших лагерей для беженцев. Подавляющая часть сирийцев хочет, чтобы победил Башар Асад.