Алексей КОЛЕНСКИЙ

22.03.2019

24 марта исполняется 75 лет выдающемуся оператору Юрию Клименко. Накануне юбилея «Культура» пообщалась с соавтором Киры Муратовой, Сергея Параджанова, Станислава Говорухина, Сергея Соловьева, Рустама Хамдамова и Алексея Учителя.

культура: Какие картины вдохновили взяться за камеру?
Клименко: «Летят журавли», «Я шагаю по Москве», «Иваново детство»... Я рос в Днепропетровске, увлекался фотографией. Хотел стать кинооператором. Мечта привела во ВГИК к непревзойденному Борису Волчеку. В тридцатых годах французская Техническая комиссия разбирала градации черно-белого изображения; у американского классика Грега Толанда насчитали 450 оттенков, а у нашего мастера — более шестисот. Он показывал нам много картин, вдохновлявших учиться у Вадима Юсова, Георгия Рерберга, Джанни ди Винанцо. Самые сильные впечатления от тонопередачи подарила «Я — Куба» Михаила Калатозова, оператора Сергея Урусевского. Из современников мой главный учитель — Геннадий Карюк; вместе с ним мы снимали говорухинскую «Контрабанду» в 1974-м.

культура: Насколько удавалось отразить личное видение в снятых Вами картинах?
Клименко: В лучшем случае процентов на тридцать. Так было с Сергеем Параджановым на «Легенде о Сурамской крепости». Это был легкий случай — я видел его ленты, понимал, что такое фронтальное кино и как его делать. С ним легко работать, ничего не надо обсуждать — достаточно было полуслова или полувзгляда. Противоположный полюс — Алексей Герман, у него мизансцена непрестанно движется согласно его законам.  

культура: Какой фильм максимально соответствует Вашему идеалу кино?
Клименко: «Слезы капали» Георгия Данелии. Возможно, это лучшая моя работа.

культура: Логично, Вы ведь и дебютировали как сказочник...
Клименко: Можно сказать, так сложилось в силу житейских обстоятельств. Как-то раздался звонок с Одесской студии: заболел оператор, до съемок остается три дня, кто летит? Там же, закончив «Про Витю, про Машу и морскую пехоту» Михаила Пташука, познакомился с Говорухиным. Иду по студии — навстречу Станислав Сергеевич: «Над чем работаешь? Давай снимем кино!» Встретил Киру Муратову, уже сделавшую «Короткие встречи» и «Долгие проводы». Она поделилась задумкой «Княжны Мери», стало интересно. Все складывалось на почве разговоров об искусстве — не уверен, что Кира видела мои фильмы. Дала читать замечательный сценарий — я загорелся. Выехали в экспедицию, и тут пришла телеграмма: Госкино Украины закрывает «Княжну Мери». 

Три года спустя в Ленинграде она пригласила сделать «Познавая белый свет». Читая сценарий, абсолютно не понимал, каким может стать это кино. Все менялось на площадке. Вроде она ничего не делала. Подходила к актеру, говорила: «Ну хорошо, теперь скажи помягче...», разводила мизансцену, и начиналась мистика. При этом Кира никогда не вмешивалась в мою работу. Была как электромагнитное поле, вот только волосы дыбом ни у кого не становились. Заканчиваем эпизод, отправляем пленку на проявку. Через три дня приходит материал. В кадре вроде ничего не происходит — женщина топчется на проселке, заучивает канцелярский монолог, а у меня мурашки по спине, прямо не верится, что все это я уже видел и даже снимал.

культура: Всякий раз приходилось изобретать кино заново?
Клименко: Думаю, что это правильно... Так бывает в авторском случае, когда имеешь дело с разным драматургическим материалом и режиссерами. Нужно искать новые решения, пытаться адекватно перенести их на экран. Моя задача — увидеть картину в пейзаже, мизансцене, диалоге. Сценарий — не литература, но, как правило, в сильном материале заложен визуальный ряд. Бывает и иначе.

культура: Абсолютно разные режиссеры вновь и вновь приглашали Вас в свое кино...
Клименко: Это так. Первым был Говорухин, мне нравилось с ним работать. Он четко знал, чего добивался. Соловьев — иной случай, мятущийся художник. Порой он вспыхивал, быстро менял мизансцены. С ним всегда было интересно. Сейчас пришла мода отсматривать фильмы или кадры всей группой — вот, дескать, какое кино мы снимем. Я с таким не сталкивался.

культура: И к классической живописи не прикасались?
Клименко: Разве что с Кайдановским. Мы близко дружили, обсуждали визуальные эффекты, изобретали новое кино — магический реализм, намеченный в его «Саде расходящихся тропок» по мотивам Борхеса. Саше было  трудно, ведь не бывает так, что сегодня ты актер, завтра — режиссер. Но он много трудился над собой, был готов к зрелой работе. Помешала внезапная смерть. Кайдановский был абсолютно здоров и — вдруг — три инфаркта подряд. Думаю, виновата генетика; его отец ушел тоже в 49, и тоже в декабре. У талантливых людей все непросто. Потрясающий Рустам Хамдамов не закончил ни одной картины, кроме «Мешка без дна», и наша «Анна Карамазофф» исчезла в сейфе французского продюсера... Рустам фонтанирует чудесными образами, а складывает их мучительно трудно, хотя на площадку приходит, четко понимая, что ему нужно. 

культура: Случались продуктивные творческие разногласия?
Клименко: Если картина была неинтересна — я за нее не брался.

культура: Наверняка приходилось пожалеть...
Клименко: Пожалуй, однажды. Пригласили снимать голландскую ленту «Девушка с жемчужной сережкой». Я заболел и отказался, но когда увидел результат, сильно пожалел. Актриса была чудесная, и все счастливы, включая критиков, но Вермеер заслуживал большего.

культура: В чем причина кризиса операторского ремесла?
Клименко: В камеру видишь гораздо больше, чем на мониторе, и пленка — не цифра.

культура: В последние годы Вы увлеклись визуальными экспериментами. Закружила учительская «Прогулка»?
Клименко: Дуня Смирнова написала замечательный сценарий. Алексей Учитель волновался: как это снять? Я сказал: «Только с рук». Трудно представить, как поведет себя толпа, если мы проложим по Невскому рельсы. Наверняка о фонах можно забыть, все станут смотреть в аппарат. Нас выручил handycam. Прохожие так и не догадались, что снимается кино с их участием. Сделали сюжет за три дня, а могли уложиться в сутки.

культура: Какая картина потребовала максимальных усилий?
Клименко: «Телохранитель» Али Хамраева — работали в горах, аппарат негде было установить, многие сцены снимал, вися на веревках. Я снял с ним три картины, реализовался как оператор, воплотил свои замыслы. Из последних тяжело давался «Край» Учителя: зима, мороз, массовка, все на натуре. А самой приятной стала «Матильда». Я столько належался между рельсов, в руинах и полях, а тут довелось снять первый костюмированный фильм в великолепных декорациях — куда ни поставь камеру, все получалось чудно, я был счастлив. 

культура: О чем сожалеете?
Клименко: Когда делаешь картину, перестаешь видеть ее как зритель. Это неприятно.

культура: Научить творчеству невозможно, а обучиться ремеслу может каждый. На что бы Вы обратили внимание будущих операторов?
Клименко: Важнее всего уметь отличать образ от изображения. В чем тут соль? Визуальный объект — прежде всего знак, дело в том, какое место он займет в условном предложении. Настоящее кино волнует еще до того, как из кадров начнет складываться история.

Для иллюстрации я бы брал главным образом черно-белые ленты. Они выразительнее цветных, так как дальше отстоят от реальности и в силу этого обстоятельства вдохновляют образный поиск.

культура: У Вас случались озарения на работе?
Клименко: Нет. Оператор — профессия рациональная: диафрагма, свет, объектив, движение камеры забирают все внимание. В нашем деле творить по наитию невозможно. Помогают раскадровки. Всегда рисую их вместе с режиссерами, ведь я мыслю кадрами, а они видят площадку с актерами. Это далеко не одно и то же.

культура: С чего стоит начать юноше, который подумывает об операторском житье-бытье?
Клименко: С занятия пленочной черно-белой фотографией. В день следует делать не больше одного обдуманного постановочного снимка. Но я не берусь никого учить, предпочитаю учиться сам.

культура: Над чем работаете?
Клименко: Готовлюсь к съемкам фильма о Викторе Цое с Алексеем Учителем.

Фото на анонсе: Роман Пименов/Интерпресс/ТАСС