25.12.2014

При всех достижениях в области научно-технического развития и просвещения Советская власть с традиционным недоверием относилась к интеллектуалам, особенно гуманитариям. Массы должны были тянуться к прекрасному, осваивать культурные достижения человечества. Но при этом и тем, кто был призван делиться с ними своими знаниями, надлежало «становиться проще». Народу, таким образом, предлагалось возвышаться до уровня деградации интеллигенции. Побочным, но драматическим эффектом этого упрощенчества и рожденного им духовного дефицита была монополизация интеллектуальной культуры одним слоем — либеральной интеллигенцией. Умение отличить Марка Блока от Александра, а Броделя от Бурдье передавалось только вместе с изрядной дозой ненависти к «этой стране» и «этому народу». И, напротив, сообщества людей патриотических убеждений, как назло, поддерживали низкую интеллектуальную культуру и любовь ко всевозможной паранауке.

За последнее десятилетие, во многом благодаря интернету, интеллектуальным кружкам все сложнее стало сохранять характер сект. Открылось перекрестное умственное опыление. Внезапно оказалось, что интеллектуальные традиции и атмосфера отнюдь не составляют монополию либеральной тусовки. Что человеку консервативному, патриотическому, национальному ничуть не в меньшей степени могут быть присущи и широкая эрудиция, и глубокий метод, и умение нанизывать сложные ассоциативно-смысловые цепочки, что является базовым навыком для современного интеллектуализма — Герман Гессе назвал это «игрой в бисер».

Русские интеллектуалы научились играть в нее успешно и с удовольствием. Но мне хотелось бы увидеть расширение инструментария этой игры. Русское расширение. 

Основными игровыми «фишками» были до сих пор преимущественно явления западной культуры и приписанной ей в бабушки культуры античной. В ХХ веке сильно расширилась представленность восточных культур — прежде всего японской и китайской. Русская же культура была задействована лишь в той степени, в которой была пристройкой к западной — воздвигнутой Петром и кое-как дожившей до революции. 

Сегодня, когда Россия уверенно возвращает былые позиции в глобальной политике, в игру просто обязаны войти русские шатровые церкви и летописи, изречения наших древних полководцев и старинные политические трактаты. Мы должны уметь расшифровать символику иконы «Церковь воинствующая», воскресить в памяти топографию Херсонеса и не глядя найти место из Прокопия Кесарийского, где упомянуты крепости Гурзувиты и Алустон. Наша история, не прибегая к вымыслам «альтернативщиков», должна удлиниться на полтора тысячелетия, а внутренняя библиотека самого важного и культурно значимого — расшириться на десятки томов древней и старинной русской литературы. Это ли не задача для Года литературы, каковым объявлен 2015-й?

Впрочем, что говорить, если сейчас и пространство русской классики существует сжатым до плоскости скудного школьного чтения. Большинство из нас откровенно плохо знает интеллектуальную и нравственную вселенную Достоевского, в то время как должны бы помнить наизусть не только его романы, но и «Дневник писателя». Великий поэт Тютчев, вследствие неприятия его прогрессивными литераторами, был низведен хрестоматиями до второго ряда. В том же положении оказался и великий Лесков. Даже у Пушкина настоящая трагедия о национальном предательстве — «Полтава» скукожена до сцены Полтавского боя, и лишь единицы читателей помнят о том, как «Украйна глухо волновалась». А множество либеральных вьюношей и по сей день уверены, что Александр Андреич Чацкий был из их числа. Если им прочесть монолог «Французик из Бордо» они сперва не верят, а затем убегают с криками в ночь. «Воскреснем ли когда от чужевластья мод? / Чтоб умный, бодрый наш народ / Хотя по языку нас не считал за немцев»...

Пространство русского культурного космоса от Анахарсиса до наших дней должно быть расчерчено, а разноцветные бусинки наших культурных феноменов — приготовлены для игры. Игры, которая теперь станет не процессом самоотчуждения, не способом внутренней эмиграции, а, напротив, формой самообретения. 

Самообретения — не значит ксенофобии и мироотчуждения. Напротив, русский интеллектуал должен научиться играть громадами готических соборов, музыкой генделевых увертюр, цитатами из старофранцузских хроник, и это не говоря об идеальном знании античного классического наследия. Но играть на равных, не используя Запад или античность как инструмент унижения Руси и Византии. Выровнять по справедливости культурный баланс и избавиться от некоторого количества постмодернистского балласта и хлама. 

В книге Гессе, как известно, игроков в бисер фактически выдавили из общества, создав для них идеальную страну, а на самом деле — идеальную тюрьму, Касталию. Наша кухонная Касталия была в этом смысле еще опаснее. Она не просто эмигрировала, но еще и разрушала при этом тот мир, на котором паразитировала и от которого отвращалась.

Способ избежать этого только один. Не выдавить из себя Касталию, а самой нации стать Касталией. Сделать интеллект и культуру движущей силой истории, в каком-то смысле подчинить историю культуре. Сделать так, чтобы величественные и ужасные исторические деяния были в то же время плодом высокого и остроумного интеллекта. В уходящем году мы даже увидели, как это делается. В следующем, быть может, игра продолжится.