Рассуждая на эту тему в прошлом, я бы, скорее всего, опирался на стилистику какого-нибудь киберпанка. Или любой иной аналогичной истории, предполагающей добровольное замещение человеческой органики более эффективными механическими аналогами. Подошел бы для рассмотрения и модный еще не так давно биохакинг, направленный на максимальное раскрытие и задействование естественных возможностей тела, превращение человека фактически в биокиборга.

Но теперь все обстоит иначе. Действительно, сложно было себе еще каких-то десять лет назад представить, насколько изменится наше восприятие роботов. Если раньше мы представляли их в виде киборгов из «Терминатора» или андроидов из «Бегущего по лезвию», то сегодня, на опыте познав возможности нейросетей, люди начинают думать о роботах по-другому. Прежде всего о том, что, иногда не имея вообще никакой особенной физической оболочки, нечто способно имитировать действия человека. Да, пока преимущественно в Сети, но то ли еще будет.

Нейросети научились рисовать картины, сочинять музыку и писать вполне осмысленные тексты. Последнее лично меня не может не беспокоить. Еще чуть-чуть, и мои рассуждения станут никому не нужны. Или все же не стоит терять надежды?

Некоторое время назад один мой знакомый преподаватель гомилетики — науки, которая занимается изучением и развитием церковной проповеди, — пожаловался мне, что некий студент пытался его обмануть. Он принес на проверку текст проповеди, написанный за него нейросетью. Написанный, кстати, очень даже ладно. Композиция была выдержана идеально, итоговое нравственное заключение содержало необходимый в таких случаях пафос. И если бы не интуиция преподавателя, сравнившего текст проповеди с реальными творческими способностями студента (и неубранные по нерадению «автора» ссылки на англоязычную Библию короля Иакова), коварный план лентяя вполне мог бы завершиться успехом. Но пришлось все-таки переписывать. Самому. И результат оказался слабее первого варианта.

Конечно, мы с моим знакомым сначала посмеялись, а затем взгрустнули. Мы вдруг поняли — на наших глазах сбылись слова К.С. Льюиса: «Человек отменяется». Несколько в ином варианте, чем предполагал английский апологет христианства. Но все же. Льюис преимущественно рассуждал об отмене морали. Мы же столкнулись с тем, как быстро упраздняется человек в творческом отношении, уступая место искусственному интеллекту. Хотя почему отменяется? Скорее самоустраняется, полагая, что ему уже просто нечего сказать.

Действительно, мы сегодня имеем возможность наблюдать, как нейросети раз за разом успешно проходят так называемый тест Тьюринга. Напомню. Алан Тьюринг еще в середине прошлого века придумал способ определения наличия у машины сознания. Тест представляет собой процедуру, когда человек с помощью исключительно текстового общения попеременно общается с человеком и искусственным интеллектом. И если последний сможет убедить живой разум, что не является роботом, то считается, что машина прошла тест успешно.

Мы, сами того не замечая, каждый день читаем в Сети множество текстов, сгенерированных нечеловеком. Подчеркну — не сочиненных, а сгенерированных. И в этом, собственно, и состоит ключевой момент. Нейросети действительно не только оперативно и качественно обрабатывают огромные массивы данных, но и способны из доступных информационных компонентов сверстывать неплохой итоговый продукт. Возникает вопрос: является ли данный продукт результатом творчества?

Все же нет. Ведь творчество — это не только акт создания чего-то нового (на самом деле то, что нам кажется новым, было придумано века назад). Настоящее творчество содержит в себе вложенную создателем любовь. Или, как принято говорить, «вот это сделано с душой»! На любовь машина точно не способна. А мы? Декан экономического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова Александр Аузан однажды сравнил своих нынешних студентов с утками. Суть сравнения состоит в указании на воспеваемую ныне многозадачность. Мы читаем сразу несколько текстов, смотрим сразу на несколько мониторов, слушаем, пишем и говорим одновременно. В результате превращаемся в утку, которая может ходить, плавать и летать, но делает все это значительно хуже тех существ, кто предпочел заниматься чем-то одним.

Но проблема опять же не в многофункциональности как таковой, а в том, что мы, занимаясь множеством дел (вынужденно или добровольно), нигде по-настоящему не присутствуем. Ни во что не вкладываем любовь созидания, ни во что умом не погружаемся, скользя по поверхности смыслов и чувств. И что получается в итоге? Ровно тот эффект, о котором пишет Джон Сёрл, описывая свой эксперимент «Китайская комната». Эксперимент, который, с точки зрения Сёрла, описывает «умную» деятельность машины. В нем человек, находящийся в запертой комнате, коммуницирует с внешним миром с помощью карточек, на которых изображены китайские иероглифы. Сам человек их смысла не знает, но, получая непонятные вопросы на китайском, подбирает соответствующие карточки с помощью инструкции. Если мы взаимодействуем с другими людьми, с внешним миром в целом, как главный персонаж «Китайской комнаты», не вникая ни во что, ни во что не вкладывая душу, то нет на самом деле никакой разницы, кто сидит в «комнате» — живой человек или машина.

Прогресс науки и техники шел и по-прежнему идет по пути повышения планки комфорта, освобождения человека от тех обязанностей, которые он может и не выполнять. Не приблизился ли тот момент, когда критически важным стал вопрос: а в чем, собственно, заключается наша уникальность?

И не состоит ли причина угроз, которые часто связывают с развитием нейросетей, не в том, что искусственный интеллект стал совершенней, а в том, что человек обмельчал, деградировал, оказался не способен на глубину мысли и чувства? Это не машина пишет хорошие тексты. Это мы стали средненько сочинять. Что если мы живем, не понимая смысла запросов извне и отвечая на них ровно так же бессодержательно и бессердечно? И получается, что робот вполне может заменить собой человека. Ведь этот робот создан по образу и подобию человека, из самого себя сделавшего бессердечного и бездушного робота.