01.11.2017

В России нельзя гвоздя забить (хоть в стену, хоть в брусчатку, хоть праведнику в лучевую кость), чтобы не получить двух, а то и семижды семи мнений на сей счет. От «куда бьешь, ирод» до «кто ж так распинает, вот как надо, дай я». Наша часть суши, похоже, издавна заселена людьми настолько разными, непримиримыми и свободными, что «Еврейский пароход» Михаила Жванецкого — ​просто дрезина-одноколейка по сравнению с имеющимся размахом, зазором, ширью и многоконфессиональностью. И многобезбожием, увы, тоже.

Изменить это могут только эпические события. Война, например. Тогда, в глубине души оставаясь при своем мнении, жители страны объединяются перед лицом общей опасности и, забыв на время распри, изгоняют захватчика с территории, чтобы он не мешал нам собачиться и изводить друг дружку самим.

Одним из наиболее занятных развлечений последнего времени, является демонстрация впечатляющего разнотолка вокруг Дня народного единства. День-то, как мы видим, есть. А единство? Вот с этим надо разобраться попристальнее.

Начать с того, что не все понимают, почему именно изгнание поляков и пресечение Смутного времени стало точкой отсчета. И постоянно об этом высказываются. Оно и правда: в истории России, слава Богу (или к великому сожалению, как посмотреть), полно событий, в ходе которых народ демонстрировал лучшие качества. Волею судеб я пишу этот текст под тихой сенью бывших партизанских лесов, шумевших сурово в сороковые-роковые годы прошлого столетия. Наготове у меня четыре тома «Войны и мира» Льва Толстого, если я забуду про «дубину народной войны». Еще мы запустили Гагарина. Преодолели феодальную раздробленность. Чего мы только не преодолели — ​и Минин с Пожарским, конечно, яркие персонажи, но не ярче ли Дмитрий Донской? Не светлее ли Пересвет? Не судьбоноснее ли Ослябя?

То ли дело 9 Мая. Я обычно ставлю в этот день на патефон пластинку с речью Сталина, «Вставай, страна огромная», «В лесу прифронтовом» (иногда в исполнении Сержа Генсбура), «И на груди его светилась медаль за город Будапешт»… И никакая сила, никакие поляки, спиливающие памятники, никакие болгары, рисующие свастики на постаменте «Алеши», не свернут меня с истинного пути. Только злее становлюсь. И нет вокруг меня никого, кто осмелится вякнуть что-то по поводу «а оправданны ли жертвы». Такой рискует попасть под огонь нашего костерка, где печется картошка. И только одно печалит: где б взять ту медную, аутентичную кружку, где «вино с печалью пополам». Но сойдет кружка и современная. Даже символичнее.

И вот что мне видится. Что споры эти, если иметь в виду изначальную, хрящевую суть — ​верховые, как ветер в лесу. А народ думает примерно так. Если бы у Георгия Победоносца был известен день рождения, то его можно было бы объявить днем нашего единения — ​и в облике его странно совместились бы Жуков и Ломоносов, Гагарин и Пересвет, Невский и Донской, Кутузов и Ростропович, Потемкин и Гагарин… А, может, это он и есть день его рождения? Что скажут ученые и поэты? Богословы и историки? А? Сопят. Ну что, тогда давайте так и считать — ​а заодно и поляков поперли.

Конечно, рядом другой красный день календаря, 7 Ноября. Столетие Октябрьской революции — ​и оно подогрело споры. Тут в Москве открыли памятник, Стену скорби по жертвам политических репрессий. «Рассчитываю, что эта дата будет воспринята нашим обществом как подведение черты под драматическими событиями, которые разделили страну и народ, станет символом преодоления этого раскола, символом взаимного поощрения и принятия отечественной истории такой, какая она есть — ​с ее великими победами и трагическими событиями», — ​заявил Владимир Путин на заседании Совета по правам человека.

Но снова нашлись граждане, которые недовольны. Они считают, что нынешние времена еще хуже сталинских. И монументально скорбеть по тем репрессированным — ​лицемерие, которым «кровавый путинский режим» прикрывает свои текущие злодеяния. Сочинили они об этом письмо, подписались своими фамилиями — ​Подрабинек, Губерман, Джемилев… И др. В подполье не ушли. Опубликовали — ​и отправились поминать отцов. Матерей. Дедов. Имеют право. Но вот что важно — ​за ними не приехали «воронки». Их ждет всего-то растерянное народное непонимание: вы чего, отцы, авторы ловких четверостиший, с глузду съехали?

А я — ​за весь народ не буду говорить, нахальства не хватает — ​ни на какие площади в этот день не пойду, а вспомню, пожалуй, дома многих, даже братьев Ульяновых. Пойму Николая Второго. Наряду с Пожарским. И Луначарским. Прощу (или все-таки нет — ​станет ясно после второй) тех, кто моего деда живьем под лед Амурского залива затолкал. Они объединены в моей голове тем, что жили в России.

Ее горе так переплетено с радостью, что отрывать одно от другого — ​ранить. И обескровить.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции