культура: Сигурд Оттович, расскажите о своем детстве. Каким оно было?

Шмидт: Я был мальчиком довольно болезненным, тщедушным, но амбициозным. Первый виток всенародной славы моего отца пришелся на 1933 год, когда состоялась знаменитая полярная экспедиция челюскинцев, в результате которой за несколько миль до цели пароход «Челюскин» был раздавлен льдами, и более ста человек были вынуждены высадиться прямо на льдины. Отец был среди последних покинувших пароход. Летчики вывозили людей на континент в течение двух месяцев. Участники этой драматической эпопеи стали героями. Я хорошо помню теплый июньский день 34-го, когда отца и других челюскинцев на улице Горького встречала ликующая толпа. Манежная площадь была увешана окороками и колбасами производства Микояновского завода. В общем, большой праздник, и я, конечно, позиционировался тогда исключительно как «сын Шмидта» и ничем другим не был интересен. Хорошо помню, что мне было обидно сознавать себя лишь чьим-то сыном, а не отдельной величиной.

культура: Часто ли Вас называли «сыном лейтенанта Шмидта»?

Шмидт: Бывало и такое, хотя отец никакого отношения к революционеру Петру Петровичу Шмидту не имел. У него даже не было воинского звания, хотя есть фотографии, на которых он с адмиральскими шевронами. Так что иногда я отшучивался: дескать, мой отец не лейтенант, а адмирал.

культура: Правда ли, что Вашего отца недолюбливал Ленин?

Шмидт: Дело в том, что отец посмел публично критиковать затеянную Крупской реформу профессионального образования. Отец считал, что профобразование должно быть узким, конкретным, а Крупская — что широким, с политехническим профилем. Спорить с женой вождя было политически некорректно, и отец, что называется, нарвался. Однако никаких серьезных последствий для него это не имело. Ленин был очень умным, дальновидным человеком. Кстати, слово «аспирант» было придумано отцом в кабинете Ленина и с тех пор вошло в обиход.

культура: Героическая слава к Вашему отцу пришла на фоне 30-х годов. Как Вы думаете, почему Вашему отцу удалось избежать ареста?

Шмидт: Думаю, отец уцелел потому, что Сталин при всей его подозрительности понимал: Шмидт для него не опасен. Имея огромное количество обязанностей, отец никогда не участвовал ни в одной оппозиции. Не потому, что боялся, а потому, что ему это было совершенно неинтересно. Он был настоящий ученый, исследователь, организатор науки. Это его и спасло: ведь к концу 30-х годов из его окружения почти никто не уцелел.

культура: Как вышло, что Вы стали историком?

Шмидт: У меня были чудесные, мудрые учителя. Они разрешали погрузиться в то, что мне по-настоящему интересно. Удивительный по яркости дарования учитель русской словесности Иван Иванович Зеленцов внушил мне представление о достоинствах лекционного курса обучения и о радости совместного творчества в литературном кружке. Помню лекцию Ивана Ивановича «Слово о полку Игореве». Он увлек весь класс, а потом без предупреждения предложил написать сочинение о Бояне. Это было неожиданно, мы растерялись. Потом я понял, что это была проверка нашего умения размышлять. Боян был непростой фигурой — не просто придворный певец великих князей, но современник исторических событий, человек, ответственный за сохранение исторической правды. До сих пор помню, как я гордился полученной пятеркой.

Школа была привилегированная, в моем классе учились дети наркомов и других известных людей, и чуть ли не каждый день становилось известно, что за соседней партой появился очередной сын или дочь врага народа. В нашей школе трогать этих детей было запрещено. Когда арестовали Бухарина, мы должны были собраться и всем классом его осудить. Его дочь Свету, которая училась в моем классе, на это время вызвали в учительскую — чтобы она при этом не присутствовала. Сейчас я понимаю, как много нам дали учителя. Они сформировали не только любовь к родной словесности, памятникам истории и культуры, но и уважение к ближним.

культура: Затем Вы стали студентом МГУ…

Шмидт: Впервые я выступил на семинарских занятиях с докладом «Идеология самодержавия в произведениях Ивана Грозного». Готовился по первоисточникам, приобретя у букиниста издание сочинений Андрея Курбского, попутно овладевая древнерусским языком и оставляя на полях первые маргиналии наукообразного стиля. История России времени Ивана Грозного стала надолго главной темой исследований...

Полезным для меня оказался стиль замечаний Михаила Николаевича Тихомирова, моего главного научного руководителя. Помню его вопрос о фразе в тексте моего доклада: «Бояре руками и ногами защищали свои привилегии». Он спросил: «Скажите, а как они это делали ногами?» Я понял, что даже в темпераментно написанном тексте недопустима подобная неряшливость. И что еще более важно: острая ироническая реплика подчас куда действеннее, чем морализаторство.

культура: Но началась война, и Вам пришлось покинуть Москву…

Шмидт: Да, жизнь наша круто изменилась. Мы попали в эвакуацию в Узбекистан, и в ноябре 1941-го — июле 1943-го я был студентом историко-филологического факультета Среднеазиатского университета в Ташкенте. Именно там я избрал тему для будущего диплома, а впоследствии и кандидатской диссертации — о главном советнике Ивана Грозного Алексее Адашеве. Этому выдающемуся современнику царя тогда не было еще посвящено специальных работ. Между тем он был не просто приближенным коронованной особы, но имел на него большое положительное влияние и вообще, судя по всему, был человеком высокообразованным и незаурядным. Увы, впоследствии царь избегал слушать чьих-либо мудрых советов, и Адашев был сослан в «почетную ссылку», где и умер.

культура: Впоследствии Вы переключились на другую эпоху — послепетровскую, полюбили Карамзина…

Шмидт: С Карамзиным я связал свою судьбу, лишь когда мне было 70 лет. Как-то меня попросили написать предисловие к очередному изданию «Истории государства российского». Я начал перелистывать и не смог оторваться, как когда-то Пушкин, который «проглотил» восемь томов Карамзина и был покорен совершенно. Так я открыл для себя первого русского писателя, который смог не просто передать факты родной истории, но сделал это в увлекательной, упоительной литературной форме.

Карамзин долгое время был у нас в опале, но вовсе не потому что он монархист, а потому что для него превыше всего «нравственный закон внутри нас». Самодержавие, по его мнению, России необходимо, но это не то же самое, что своевластие. Самодержавие подразумевает существование свода законов, обязательных к исполнению не только подданными, но и самим государем. А самовластие — это самодурство, ведущее к тирании, и это гибельный путь. Тиранами были многие государи, в том числе Петр Первый, во многом похожий на Ивана Грозного, только куда более умный и талантливый человек. Часто звучит мнение, что одно без другого у нас невозможно, что только с «твердой рукой», под которой подразумеваются и репрессии, будет порядок и всяческие достижения. Ничего подобного! Возможно мудрое, просвещенное правление без самодурства. Пример — Екатерина Вторая, которая была умной и дальновидной императрицей, и даже любовников подбирала не только по внешним данным, но и по деловым, полезным качествам. Среди ее фаворитов было немало умных, благородных людей. Другой пример — Александр Второй, которого, кстати, воспитывал Жуковский, следовавший Карамзину.

культура: А почему Вы так рьяно нападаете на идеи Анатолия Фоменко, изложенные в его «Новой хронологии»?

Шмидт: Идеи Фоменко — страшная беда! Дело в том, что к науке они не имеют никакого отношения — ни к исторической, ни к какой-либо другой. При этом у него немало сторонников, и среди них ни одного гуманитария, все технари, люди, не получившие общекультурного образования. Иначе бы им не могло взбрести в голову, что, например, голую Венеру Милосскую могли изваять в оккупированной Греции, когда там были турки. Фоменко — специалист в высшей математике, в топологии, он наделен учеными степенями и высокими званиями, и читатель ему доверяет просто потому, что он академик, а академик врать не будет. Уже есть случаи, когда не слишком грамотные чиновники рекомендовали книги Фоменко для изучения на школьных уроках истории.

На самом деле ничего научного там нет — так считают не только ведущие историки, но и математики, в том числе учитель Фоменко по мехмату МГУ академик Сергей Новиков, который в те годы заведовал кафедрой высшей геометрии и топологии. Метод, который Фоменко называет математическим моделированием в истории, на самом деле таковым не является. Пользуясь своими хитрыми подсчетами, Фоменко пришел к выводу, что Средневековье — это Античность, Батый — это русский князь по кличке Батя, он же Тохтамыш, он же Юрий Долгорукий, Москва — это Киев, а Киев — это Москва… Список подобных фантастических утверждений можно продолжать очень долго. Однако все они сходны тем, что не имеют никаких исторических подтверждений. Это все равно, как если бы я стал утверждать, будто открыл новый математический закон, согласно которому дважды два пять, если умножать по вертикали, и ноль, если по горизонтали. Он не знает золотого правила любого профессионального историка: любое свидетельство о прошлом должно иметь подтверждение — археологические находки, исторические и культурные памятники, летописи и так далее. Весь же арсенал такого рода находок и исторических памятников свидетельствует об абсурдности построений Фоменко. Фактологически ничего не сходится. Но ему на это совершенно наплевать.

Причина популярности Фоменко, увы, достаточно глубока. Должен с большой грустью констатировать, что бурная деятельность этой компании — приговор несовершенству нашей школьной системы образования, которая не дает детям всестороннего развития. У нас наибольшее внимание уделяется преподаванию государственно-политической истории, а эта часть истории заметно идеологизирована. А идеологии свойственно меняться. При этом детей продолжают учить по старым учебникам, потому что новых просто нет. А дети интуитивно улавливают фальшь, неточность в трактовке тех или иных событий, как бабушка и внучка по-разному воспринимают те или иные исторические события. В то время как дважды два всегда четыре, а предметы всегда будут падать на землю, а не улетать от нее. Все это вызывает естественное недоверие к исторической науке, сомнения в ее достоверности.

культура: Какой же выход?

Шмидт: Детей надо учить истории на прикладных вещах: показывать предметы быта, горшки, монеты, разрешать все это трогать, вывозить ребят в экспедиции… Им должно быть интересно. Никакой зубрежки. Суть познания — размышление. Нельзя вызывать ребенка к доске и гонять по историческим датам. Ошибся на пару лет — садись, два. Какая чушь! Они должны почувствовать, что история — это живая, интересная наука, и наше настоящее неразрывно связано с прошлым.

культура: Вы и сегодня преподаете, пишете книги. О чем?

Шмидт: В последние годы вплотную занимаюсь краеведением и москвоведением, издал уже не одну книгу на эти темы. Никогда не угасал у меня интерес к отдельным творцам культуры: кроме Карамзина Жуковский, историки Тихомиров и Платонов и неизменно Пушкин. Пушкин для меня — великая тайна. Боюсь, так и уйду в мир иной, не поняв этого феномена. Поражаюсь мудрости этого молодого человека — по сути, мальчишки. Как он мог проникнуть в тайны целых исторических эпох, для него далеких, познать психологию людей, старше его вдвое, как будто кто-то дал ему возможность заглянуть в их души? Это потрясающе! Ощущение, что кто-то водил его пером, показывал жизнь с недоступных обычному зрению сторон…

культура: Вы председатель Союза краеведов России, руководитель Учебно-научного центра исторического краеведения и москвоведения РГГУ, главный редактор «Московской энциклопедии». Откуда берутся силы на столь напряженную работу?

Шмидт: Прежде всего, спасибо генам — подарку родителей. Мне неинтересен отдых как таковой, и я не представляю, как можно жить, не трудясь. Мне интересно то, чем я занимаюсь, и поэтому хочется еще пожить. Знаете, почему женщины живут дольше нас? Они всегда могут приготовить пирожки, связать кофточку внукам… И все говорят им «спасибо». А нам что делать на старости лет? Благословен тот, кто в преклонном возрасте еще может применить свои силы. Мне повезло. Я не чувствую себя выброшенным на свалку истории, меня не забыли ученики. Они для меня по-настоящему близкие люди, я не одинок. В этом плане я счастливый человек. Хотя бывает грустно оттого, что пришлось похоронить многих близких людей, в том числе моложе меня.

Я никогда не жалел, что пошел в историки. Это замечательная, полная каждодневных открытий наука. Она находится на стыке с искусством — недаром древние греки считали Клио, покровительницу истории, музой. В то же время история — это наука, опирающаяся на точные факты, а потому она близка и к точным наукам. Жаль, что сейчас эта профессия не слишком престижна, и молодежь идет в нее неохотно. Причина проста — много денег тут не заработаешь. Однако, если заниматься этим увлеченно, не боясь трудностей, эта работа приносит колоссальное удовлетворение. Я воспитывался в годы, когда материальные ценности стояли далеко не на первом месте. И как видите, не пропал.