Петр Великий
24.05.2013
? предзнаменование сбылось: уже через 9 лет, в 1712 году, Санкт-Петербург стал столицей Российского царства, причем формально эта территория все еще принадлежала Швеции... Такой дипломатический казус прекрасно иллюстрирует стремление царя преобразовать страну, железной рукой подтащить Россию к Европе.
«Мне сто раз среди этого тумана задавалась странная, но навязчивая греза: «А что, как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли с ним вместе и весь этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?»
Ф.М. Достоевский. «Подросток».
«Отсель грозить мы будем шведу»
27 мая 1703 года на шведском острове Люст-Эйланд, то есть Веселая земля, который за частые наводнения шведы прозвали еще и Тойфель-хольм (Чертов остров), Петр заложил город. Санкт-Петербург должен был стать передовым форпостом в войне против Швеции, поэтому считается, что первой постройкой была деревянная крепость с шестью бастионами. Однако за несколько дней до этого на правом берегу Невы солдаты возвели летний Домик Петра. Как и русские избы, он строился из бревен, но этим сходство с московской деревянной архитектурой ограничивалось. Все в домике выдавало увлечение царя Голландией: непривычно большие окна с мелкой расстекловкой, крыша, покрытая деревянным гонтом под черепицу, и стены, расписанные под кирпич.
Домик Петра построили всего за три дня, и именно здесь 27 мая произошло празднование по поводу основания нового города. Кроме того, Петр приказал возвести на берегу Большой Невки дом для Санкт-Петербургского губернатора Меншикова и дома для других сановников. Очарованный европейской технологией и укладом жизни, Петр мечтал построить северный Амстердам или северную Венецию, где вместо улиц — сеть каналов, по которым жители катались бы на легких суденышках. Его не смущала даже длинная зима, которая на 5 месяцев сковывала реки льдом. Санкт-Петербург становился городом европейским, куда не допускался московский усадебный уклад.
В ноябре 1703 года в Санкт-Петербург прибыл первый голландский купеческий корабль, что послужило поводом к очередным торжествам. Петр лично провел судно в гавань, выдал шкиперу 500 золотых, пообещал капитану второго корабля, пришедшего в город, заплатить 300, а третьему — 150 золотых! Наконец-то мечта Петра сбылась: у России был свой порт на Балтике!
Осенью того же года Петр поплыл на остров Котлин в Финском заливе, самолично вымерял форватер, приказал насыпать островок на отмели и возвести там крепость Кроншлот для защиты нового города от неприятельских кораблей. Остров насыпали зимой по льду, работы шли очень быстро, и, открывая весной навигацию, шведы обнаружили в Финском заливе словно из воды поднявшуюся крепость, которая закрыла им проход к Невской губе.
Регулярный город
Идеалом Петра было «регулярное государство», где, по словам культуролога Юрия Лотмана, «вся жизнь регламентирована, подчинена правилам, выстроена с соблюдением геометрических пропорций, сведена к точным, однолинейным отношениям. Проспекты прямые, дворцы возведены по официально утвержденным проектам, все выверено и логически обосновано». И этот идеал был отчасти воплощен, недаром уже в начале XIX века иностранцы удивлялись цифирной точности романтических определений: на 7 линии Васильевского острова в доме номер 5 любил даму 12 класса...
Идея порядка родилась у царя-реформатора и многих его современников не из европейских путешествий, а как ответ на «бунташный» XVII век. Десятилетний Петр видел, как очумелые стрельцы бегают по Кремлю и разрубают на части его родственников, и для него была абсолютно верна формула Ключевского: «старина — это раскол; раскол — это мятеж; следовательно, старина — это мятеж». Реформатор пытался противопоставить русской дури европейское рацио, кафтану и зипуну — немецкое платье, а восточной Москве — западный Санкт-Петербург. Правда, у Европы Петр позаимствовал не форму общественных отношений, гражданские институты и прочие демократические блага, а всего лишь технологию — военную, производственную, управленческую. Недаром его Великое посольство отчасти напоминало экспедицию по промышленному шпионажу...
Однако жизнь ускользала из строгих рамок регламентов, чинов, законов, указов, предписаний, гораздо проще принцип регулярности воплощался в одном отдельно взятом городе, и если реформа государства российского шла без четкого плана и во многом была вызвана сиюминутной задачей пополнения казны, то Санкт-Петербург строился по детальному чертежу, разработанному итальянским архитектором Доменико Трезини совместно с самим отцом-основателем. Петр Алексеевич лично выбирал место Невского проспекта, Адмиралтейства, здания Двенадцати коллегий...
Царь вел жесткую градостроительную политику. В 1714 году Петр повелел царедворцам, находящимся в военной и гражданской службе, вдовам с детьми, имеющим не менее ста дворов, торговцам, у которых есть триста душ крепостных, и прочим людям строиться в Петербурге. Причем здания в центре города должны были возводиться по типовым проектам и исключительно из камня. Ради этого царь запретил каменное строительство в других городах России, чтобы каменщики приезжали на работу в новую столицу. Кроме того, Петр ввел «каменный налог»: каждый въезжающий в Санкт-Петербург должен был привезти немного камня или заплатить специальный сбор.
Однако домовладельцы не всегда точно следовали утвержденному правительством образцу, согласно которому фасады зданий должны быть «в один горизонт», то есть в одну прямую линию, и в 1721 году Петр приказал ломать здания, возведенные не по форме, а с виновных «брать по сто рублей штрафу». Прямые перпендикулярные улицы, широкие «прошпекты» воплощали государственную идею регулярности. Как писал Андрей Белый в романе «Петербург»: «Есть бесконечность в бесконечности бегущих проспектов с бесконечностью в бесконечность бегущих пересекающихся теней. Весь Петербург — бесконечность проспекта, возведенного в энную степень. За Петербургом же — ничего нет».
Цели и средства
Петр Великий называл свой любимый город «парадизом», то есть раем, и пытался насильно втянуть русских людишек в этот парадиз на финском болоте. Санкт-петербургский рай стоил множества человеческих жизней, но царь, «живота своего не жалея для отечества», не жалел и подданных. Петр говорил: «С другими европейскими народами можно достигать цели человеколюбивыми способами, а с русскими не так: если б я не употреблял строгости, то бы уже давно не владел русским государством и никогда не сделал бы его таковым, каково оно теперь. Я имею дело не с людьми, а с животными, которых хочу переделать в людей». Петр облек свою мысль даже в некий художественный образ ваятеля, который «высекает из грубого куска мрамора человеческую фигуру и почти до половины окончил свою работу».
Пока это еще не люди, жалеть их не нужно, это всего лишь инструмент для создания новой России. Мастеровой, думающий о «всенародной пользе», не жалеет о сломанном инструменте, а досадует только о деньгах на покупку нового. Основанием этой великой России Петр полагал Санкт-Петербург, и поэтому вся страна работала на созидание невского парадиза.
Строительство Петербурга велось в основном силами «работных людей», которых по наряду из года в год сгоняли из всех областей государства и содержали кое-как. Они валили лес, засыпали болота, строили набережные... В 1704 году в Петербург отрядили из разных губерний 40 тысяч человек, многие от непосильной работы сбежали, тогда царь приказал взять отцов, матерей, жен, детей беглецов и держать в тюрьмах, пока работники не объявятся. Василий Ключевский подсчитал, что за несколько лет «обременительной работы» погибли или сбежали 5 тысяч человек, во всяком случае, именно столько рабочих потребовалось в 1712 году на замену.
Так же насильно заселялся град Петра: дворяне, купцы, ремесленники с семьями перегонялись туда указами. Зачастую царь был недоволен присланными людьми, ведь губернаторы старались сбыть из провинции людишек бедных, старых и одиноких. В ноябре 1717 года царь указал земским людям во всех российских городах выбирать из своей среды для высылки в Петербург непременно «первостатейных и среднего состояния людей». В парадизе все должно быть самым лучшим: и стены, и люди!
Служебный маскарад
22 октября (2 ноября) 1721 года по случаю подписания Ништадтского мира и окончания многолетней Северной войны в соборной церкви Святой Троицы начались многодневные торжества. Оружейная и пушечная пальба возвещала всеобщую радость, сенаторы и гости кричали: «Виват, виват!» Генерал-губернатор Санкт-Петербурга светлейший герцог Меншиков и два архиерея от имени сената и синода просили царя принять титул «Отца Отечества, Императора Всероссийского, Петра Великого». После ритуальных отказов Петр Алексеевич принял нижайшее прошение.
После обеда на тысячу персон, устроенного в здании сената, был дан бал, а ночью — фейерверк, — любимое развлечение Петра, недаром еще в 1697 году во время своего первого путешествия по Европе он говорил курфюрстинам ганноверской и бранденбургской, что больше всего любит «плавать по морю и пускать фейерверки». Высокопоставленным гостям подносили венгерское и токайское, простой народ пил из двух фонтанов, откуда лилось белое и красное вино. Вся Нева была иллюминирована потешными огнями, из крепости то и дело взлетали шутихи и ракеты, а из огненного храма явился двуликий Янус — бог входа и выхода, начала и конца...
Петр устроил грандиозный многодневный маскарад, сам император нарядился голландским матросом-барабанщиком, а Екатерина — голландской крестьянкой с корзинкою в руке. Здесь были и шутовской князь-папа со всем Всешутейшим, Всепьянейшим и Сумасброднейшим собором, и князь-кесарь в горностаевой мантии со служителями в боярских кафтанах и с наклеенными бородами. Петр был вне себя от радости, что кончил бесконечную войну, и, забывая свои годы и недуги, пел песни, плясал по столам... Наконец, император устал и отправился отдохнуть на стоявшую у берега Невы яхту, приказав гостям дожидаться его возвращения. Даже обилие вина не могло скрасить скуку этой многодневной служебной попойки. Через несколько часов Петр проснулся, и маскарад начался вновь. Тысяча масок ходила, толкалась, пила, скучала и дежурно веселилась...
Многодневное празднество оборвала стихия. Ветер пригнал с Финского залива огромные водные валы, Нева вышла из берегов и затопила улицы. Вода снесла мосты, с корнем вырвала деревья в садах, выбросила на сушу суда и шлюпки, затопила погреба... Неизвестно, сколько человек тогда утонуло в ледяных водах Невы. Жертв наводнения никто не считал.
