15.08.2024
Материал опубликован в июльском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».
Написанные Ильей Ефимовичем портреты можно разделить на две категории. Первую составляют «служебные» изображения, этюды, предварявшие масштабные полотна. Например, в 1883 году, перед тем как перейти к эпохальной картине «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года», художник рисовал Всеволода Гаршина. Именно с него был написан облик царевича. О писателе, с которым они познакомились за год до создания этюда, художник вспоминал: «В лице Гаршина меня поразила обреченность: у него было лицо человека, обреченного погибнуть. Это было то, что мне нужно для моего царевича». Внешность этого литератора получил и главный герой картины «Не ждали», ссыльный, вернувшийся домой и заставший родных врасплох. Помимо того, Репин создал полноценный портрет Гаршина, хранящийся ныне в нью-йоркском Метрополитен-музее.
Еще одним натурщиком, позировавшим для образа царевича, стал художник Владимир Менк. Сохранился его выполненный мэтром портрет.
Что же касается облика Ивана Грозного, то здесь видны черты Григория Мясоедова, который впоследствии о своем опыте модели вспоминал: «Он объяснил мне, что, по его наблюдениям, мое лицо как нельзя больше подходит для этой цели и по его общему складу, и в особенности тем, что я способен придать и всему лицу, и глазам то выражение — зверское! — какое надо было показать в лице Ивана Грозного в трагический для него момент жизни, причем в этом зверстве должно проскальзывать и выражение крайнего сожаления, раскаяния, горя и боли о содеянном злодействе». Тогда же Репин написал отдельный портрет Мясоедова, приобретенный в дальнейшем Павлом Третьяковым.
Вторую, более обширную группу составляют произведения, созданные по велению души или по просьбе заказчика. Прежде всего это изображения близких Ильи Ефимовича: его первой и второй жен, а также детей. Супругу Веру Алексеевну, урожденную Шевцову, дочь известного петербургского архитектора, художник писал не раз. Вот она юная барышня, сидит в кресле и внимательно смотрит на зрителя. А вот — уже замужняя дама, путешествующая с супругом по Европе. К сожалению, их брак не задался. В 1887 году они разъехались, поделив детей: двое старших остались с отцом, двое младших — с матерью. Их первенец Вера была любимицей Репина, который рисовал ее в разные годы жизни. Пожалуй, самый известный портрет — легкая и дерзкая «Стрекоза» с лицом 12-летней Верочки. Название полотну дал сам автор, подчеркнув тем самым озорной нрав девочки. Картину он продавать не спешил, передал в Третьяковку только в 1890 году. Впоследствии проведенные сотрудниками галереи исследования показали: вначале мэтр изобразил дочь восседающей на скамейке, но затем переписал картину. В итоге сидящая на жердочке Вера, кажется, парит в воздухе.
Рисовал великий художник и вторую жену, писательницу, суфражистку, сторонницу вегетарианства Наталью Нордман. Ради нее приобрел усадьбу «Пенаты» в Куоккале, являющуюся ныне его музеем. Репин создал не только ряд портретов любимой супруги, но и их двойной автопортрет, изобразив себя рядом с нею.
Писал и друзей-коллег. С Василием Поленовым они учились в Императорской академии художеств. По окончании оба отправились в пенсионерскую поездку по Европе. Илья Ефимович вспоминал: «Василий Дмитриевич был общественным, веселым человеком и нас, русских, в Париже не оставлял своим воодушевлением. Он знал хорошо музыку и культивировал наши хоры. Часто в Булонском лесу мы оглашали его французскими романсами и русскими песнями начиная с «Волги».
Правда, на картине изобразил друга совсем иным — задумчивым, серьезным, даже строгим. Видимо, портрет был написан не в беззаботно-веселые времена, а позже, когда Поленов уже побывал на сербско-турецком фронте и собирался отправиться на войну, шедшую в Болгарии. Любопытно, что через пару лет Василий Дмитриевич написал взъерошенного, романтически-небрежного (как и положено гению) Репина.
Важное место в творчестве Ильи Ефимовича занимает портрет Василия Сурикова. Художники познакомились в Первопрестольной, когда молодой сибиряк, выпускник Императорской академии художеств, приехал из Северной столицы заниматься росписями величественного собора на Волхонке. Репин вспоминал: «Уже после своего академического пенсионерства я, поселившись в Москве, был в храме Христа Спасителя, где и Суриков писал на стенах большие образа-картины. Здесь с первых же слов мы почувствовали себя родственниками — кстати, и жили недалеко друг от друга, в Хамовниках. Я упросил Сурикова позировать мне для портрета, он согласился, и мы стали видеться очень часто… С Суриковым мне всегда было интересно и весело. Он горячо любил искусство, вечно горел им, и этот огонь грел кругом его и холодную квартирушку, и пустые его комнаты, в которых, бывало: сундук, два сломанных стула, вечно с продырявленными соломенными местами для сиденья, и валяющаяся на полу палитра, маленькая, весьма скупо замаранная масляными красочками, тут же валявшимися в тощих тюбиках. Нельзя было поверить, что в этой бедной квартирке писались такие глубокие по полноте замыслов картины, с таким богатым колоритом».
Но если Суриков показан молодым, вдохновенным, полным сил, то Иван Шишкин выглядит совсем иначе — сгорбленным, поникшим. Очевидно, это связано с выпавшими на долю великолепного пейзажиста трагическими событиями. В течение двух лет он потерял отца и старшего сына Владимира. Затем умер от чахотки брат жены, талантливый художник Федор Васильев, следом скончалась и она сама. Через некоторое время не стало двухлетнего сына Кости... Череда тяжелых утрат буквально подкосила Шишкина, и все же Репин изобразил его глядящим прямо на зрителя: открытый, пристальный взгляд как бы свидетельствует, что воля художника еще не совсем угасла. Действительно, спустя несколько лет Иван Иванович женился во второй раз, родилась дочка, однако смерть очень скоро забрала и вторую супругу несравненного мастера пейзажей…
Писал Репин и Архипа Куинджи. Вот как великий портретист отзывался о профессиональных качествах коллеги: «Глубоко, упорно добивался он совершенства в решении своих живописных задач. Здесь он был чувствителен к малейшим погрешностям, даже мнимым, и неутомим в своей энергии глубочайших исканий иллюзии, как уже сказано. Иллюзия света была его богом, и не было художника, равного ему в достижении этого чуда живописи. Куинджи — художник света».
Иногда Илья Ефимович рисовал меценатов, коллекционеров, к примеру, Савву Мамонтова и Павла Третьякова. Не любивший позировать Павел Михайлович, тем не менее, уступил маститому художнику, причем надевал по его просьбе тот же сюртук, в котором ранее предстал на картине Ивана Крамского. Репинская работа не понравилась родным Третьякова, да и сам мастер остался ею недоволен. После смерти коллекционера появился еще один портрет — результат переработанного первоначального варианта. Автор посвятил другу-меценату такие слова: «Вот свалился дуб могучий, развесистый, под ветвями его широкими сколько жило и благоденствовало хороших русских художников. Какой пантеон русской жизни в картинах за целую половину века XIX создал он!.. А, пожалуй, придется признать и всю эту половину века в нашей истории, и самого коллекционера картин, и его музей действительно чем-то из ряду выдающимся настолько, что и оценить все это нельзя нам, близким. А вот как настанет временное оскудение, мелочь, тогда поймут ушедшую вдаль эпоху и удивятся ее грандиозности, оценят и искусство и собирателя».
Портреты писателей в наследии Репина занимают особое место. О знакомстве с одним из крупнейших классиков мировой литературы художник впоследствии написал: «В 1880 году в Москве, в Большом Трубном переулке, в моей маленькой мастерской под вечер все вдруг приняло какой-то заревой тон и задрожало в особом приподнятом настроении, когда вошел ко мне коренастый господин с окладистой серой бородой, большеголовый, одетый в длинный черный сюртук. Лев Толстой. Неужели? Так вот он какой! Я хорошо знал только его портрет работы И.Н. Крамского и представлял себе до сих пор, что Лев Толстой очень своеобразный барин, граф, высокого роста, брюнет и не такой большеголовый... А это странный человек, какой-то деятель по страсти, убежденный проповедник. Заговорил он глубоким, задушевным голосом... Он чем-то потрясен, расстроен — в голосе его звучит трагическая нота, а из-под густых грозных бровей светятся фосфорическим блеском глаза строгого покаяния».
Его первый портрет мастер исполнил в 1887 году, когда впервые приехал в Ясную Поляну. Широкую известность получило также изображение Льва Николаевича, занимающегося крестьянским трудом («Пахарь. Лев Толстой на пашне»). О своей попытке последовать примеру графа живописец позже рассказывал: «Наконец я попросил позволения попробовать попахать. Едва-едва прошел линию под гору, — ужасно накривил, а когда пришлось подниматься на взлобок, не мог сделать десяти шагов. Страшно трудно!.. — Это с непривычки, — сказал Лев Николаевич. — И я ведь не сразу привык; у вас еще и завтра в руках и плечах скажется труд. Да, все же физический труд самый тяжелый, — добродушно рассуждал он с улыбкой».
Репину позировали Максим Горький и Леонид Андреев, Иван Тургенев и Афанасий Фет, Иван Аксаков и Корней Чуковский…
Запечатлел Илья Ефимович и выдающихся композиторов: Николая Римского-Корсакова, Александра Глазунова, Михаила Глинку, Александра Бородина. Подлинным шедевром считается портрет Модеста Мусоргского — единственное прижизненное изображение великого композитора, которое художник написал за четыре дня: тяжелобольному, помещенному в Николаевский военный госпиталь маэстро оставалось жить менее двух недель. Лик взъерошенного гения с печальными глазами, ощущающего скорый конец, — один из самых пронзительных в творчестве Репина. Критик Владимир Стасов приводил слова впервые увидевшего эту работу Крамского: «Что это нынче Репин делает, просто непостижимо! Тут у него какие-то неслыханные приемы, сроду никем не пробованные… Но как нарисовано все, какою рукою мастера, как вылеплено, как написано! Посмотрите эти глаза! Они глядят как живые, они задумались, в них нарисовалась вся внутренняя, душевная работа той минуты, — а много ли на свете портретов с таким выражением? А тело, а щеки, лоб, нос, рот — живое, совсем живое лицо, да еще все в свету, от первой и до последней черточки, все в солнце, без одной тени — какое создание!»
Из государственных деятелей Илья Ефимович писал Сергея Витте, Петра Столыпина, великого князя Константина Константиновича и государя Николая II, позировавшего художнику для парадных портретов. Также изобразил сцену бракосочетания последнего русского императора и Александры Федоровны.
До конца своих дней Илья Репин оставался предан искусству. Когда стала отниматься правая рука, научился писать левой. Его автопортрет, созданный в 1920 году, в вынужденной эмиграции — пронзительное свидетельство стойкости и бодрости духа великого мастера.