Андрей САМОХИН

13.07.2018

Россия отмечает 75-ю годовщину битвы на Курской дуге, переломившей ход Великой Отечественной войны. Памятные мероприятия, которые стартовали 5 июля, продлятся до 23 августа. В программе — масштабная военно-историческая реконструкция танкового боя, парад бронетехники, концерты, художественные конкурсы. О том, как начиналось увековечение Огненной дуги, «Культуре» рассказал Николай Рыжков, человек, чьими усилиями под Прохоровкой создан мемориальный комплекс «Третье ратное поле России». Наш собеседник был предпоследним главой Совета министров СССР, кандидатом в президенты РСФСР, депутатом Госдумы РФ нескольких созывов, а теперь представляет Белгородскую область в Совете Федерации.

Семьдесят пять лет назад, с 5 июля по 23 августа 1943 года, на огромном пространстве — от Болхова до Харькова — развернулась Курская битва, в которой с советской стороны были задействованы силы трех фронтов. Коренной перелом во Второй мировой войне произошел в 1943-м именно здесь. Успех последующих наступательных операций РККА вырос из величайшего в мире танкового сражения в районе станции Прохоровка Белгородской области, состоявшегося 12 июля. И хотя оперативные задачи не были выполнены ни Красной армией, ни вермахтом, план германского наступления «Цитадель» был сорван, а от танковых потерь гитлеровская армия не смогла оправиться до конца войны. При этом наши потери в живой силе и технике оказались значительно больше. Когда Сталину доложили об итогах боя12 июля, он хотел отдать командующего 5-й танковой армией генерал-лейтенанта Павла Ротмистрова под трибунал. Спас его представитель Ставки маршал Александр Василевский, который твердо возразил Верховному, что наши танкисты и командование вели себя очень достойно и враг получил удар огромной силы. После этого Сталин свое намерение изменил. Правда, звание Героя Советского Союза Ротмистров получил лишь в 1965-м.

культура: Не остается ли в общественном сознании битва на Курской дуге и конкретно — сражение под Прохоровкой в тени других ключевых битв Великой Отечественной?
Рыжков: У меня складывается впечатление, что мы до сих пор не дали достойной оценки этому сражению. Сталинградская битва и контрнаступление под Москвой, были, конечно, очень значимыми, но именно Курская дуга стала поворотным эпизодом: после сражения у немцев уже не было стратегических наступательных операций — они только оборонялись. Хребет зверя основательно треснул как раз после того, как перемололи его танки под Прохоровкой. Приуменьшение этого события идет, с одной стороны, по инерции — символом перелома в войне был когда-то признан Сталинград. Но вместе с тем, думаю, здесь есть и тонкая работа наших недоброжелателей: выбить память о Сталинграде, обороне Москвы гораздо сложнее, поэтому начинают с Курской дуги. Скоро не останется ни одного ветерана, следом уйдут такие дети и подростки войны, как я. Кто расскажет правнукам правду? Будут ли они сами ее доискиваться?

культура: В Сети полно статей, авторы которых стремятся доказать, что Прохоровское сражение мифологизировано и «раздуто».
Рыжков: Лично знаю деятелей, утверждающих, что там «подбили с обеих сторон по несколько танков» — вот и вся, дескать, битва. Я их спрашиваю: «И после этой маленькой стычки Гитлер отдал приказание остановить наступление на Курской дуге?» Мы сами виноваты, что множатся подобные мифы. В 2009-м была создана Комиссия при президенте России по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России. Проработала она всего три года и была распущена. Спрашивается: у нас что, попытки переписать прошлое прекратились?

На самом деле под Прохоровкой прошло ожесточенное сражение. Немцы ввели в бой новые танки «Тигр», которые могли поражать наши Т-34 за полтора километра. «Тридцатьчетверки» были маневреннее, но дальность стрельбы составляла всего 750 метров. Приходилось переть на «Тигры» вплотную, идти на таран. Танкисты горели заживо... Бывший летчик, воевавший на бомбардировщике в этом бою, рассказывал мне, что внизу ничего не было видно из-за черного дыма, приходилось бомбить вслепую, по квадратам... На этом поле три года ничего не росло — земля превратилась в шлак. 13 июля никто не воевал, потому что смертельно устали обе стороны. А 14-го немцы снялись и ушли на оборонительные позиции. Можно ли такую ситуацию назвать для нас проигрышем? Прохоровская битва научила советское командование многому: поставили системы связи на танки, улучшалась танковая оптика. Сталин лично приказал прекратить приемку Т-34 с пушками 76 миллиметров, а делать их 85-миллиметровыми.

культура: Искажение памяти о событиях Великой Отечественной у нас началось еще в конце 1980-х. Приложил руку к этому главный идеолог перестройки Александр Яковлев. Вы были с ним знакомы?
Рыжков: Я знал его много лет. Он, кстати, воевал, но совсем немного — в первом же бою колено прострелили, после чего комиссовали. А потом он всю войну проработал директором избы-читальни. Пошел по партийной линии, дорос до самых верхов, стажировался в США... Это был умный и страшный человек. Он буквально оплел сознание Горбачева, внушил ему, что тот — мессия, которому суждено повернуть историю всего человечества. Он надоумил генсека устроить скандальный 1-й Съезд народных депутатов в 1989-м и транслировать на всю страну, чтобы раскачать общество. Мы, конечно, лопухи тогда были — мало кто понимал, к чему это все ведет, а он действовал тонко и целенаправленно. Надо признать: американские стратеги все очень хорошо просчитали на годы вперед. Они мастера «забега на дальние дистанции», а мы, к сожалению, только на ближние умеем.

Почему они взялись за Великую Отечественную? Война была подлинно великой — это очень важный рычаг народной памяти: слишком много у каждой семьи с ним связано. Если удастся сделать так, чтобы новые поколения в России забыли или превратно стали воспринимать подвиг предков, то дальше людьми гораздо легче будет манипулировать... На недавнем заседании Оргкомитета по подготовке юбилейных мероприятий я сказал: если мы не создадим мощной пропагандистской машины, которая будет работать с молодежью в патриотическом ключе, в частности поддерживать память о войне, то скоро потеряем все. То, что сейчас начали снимать, наконец, неплохие военные фильмы, выпускать книги — это хорошо, но слишком мало. Тенденция на забвение, на подмену понятий пока гораздо сильнее.

культура: Что двигало Вами, когда в 1993-м Вы лично взялись за увековечение Прохоровского сражения?
Рыжков: Многие спрашивают, как я попал на Прохоровку. Кстати, в октябре работе над созданием «Третьего ратного поля России» будет 25 лет. У меня ведь никакого «биографического» отношения к той битве нет, никто из родных там не сражался и не погиб. Когда я был уже в отставке, меня пригласил бывший первый секретарь Белгородского обкома Алексей Пономарев. Я приехал и вижу: как стоял когда-то в семидесятых одинокий танк — так и стоит, только роща вокруг выросла. Сердце кольнуло, конечно. И там ко мне подошли люди из инициативной группы: «Хотим поставить храм, звонницу, никто нас не слушает, денег не дает, помогите, вы человек уважаемый...» Я сперва немного их охладил: кто я такой сегодня — должности нет, личных сбережений тоже... А время тогда, если помните, было самое темное: ветеранов почти открыто унижали в СМИ: что вы, мол, тут ходите, орденами бряцаете, «лучше бы мы баварское пиво пили» — и так далее. Я, подумав, согласился помогать: возглавить общественную структуру, мы не знали еще какую. Мне очень захотелось доказать, что лишь малая часть нашего народа обеспамятела, люди не согласны с забвением своих героев.

культура: Чью роль в создании мемориала Вы бы отметили?
Рыжков: Церковь внесла очень большой вклад. Помню, мы сидели в Фонде славянской письменности и культуры и совещались с начальной орггруппой по Прохоровке. Главным был автор проекта звонницы скульптор Вячеслав Клыков. Знаете, откуда этот проект? Клыков сделал его для будущего мемориального комплекса на Поклонной горе. Но поскольку было еще советское время, звонница с крестом не прошла. Из Патриархии приехал тогда священник, уже не помню кто, и предложил назвать нашу группу «Попечительским советом», как до революции это делалось. Так и решили. Мы нигде не регистрировались, не было никогда никакого счета. За это время никто из нас не получил за работу ни копейки, наоборот, иногда личные сбережения приходилось вкладывать.

Я обращался к своим знакомым директорам, объяснял задачу и просил содействия. Прилетаю, допустим, в Норильск на предприятие, которое сейчас называется «Норильский никель», прошу два десятка тонн меди. Мне отгружают. На Кольчугинском комбинате во Владимирской области договорился, чтобы из норильской меди сделали безвозмездно листы на купола. Церковь дала золотую фольгу. Мы, кстати, не пошли по пути, который нам усиленно предлагали, — имитировать золочение нитридом титана, как на куполах Храма Христа Спасителя в Москве. Решили по старинке делать. И сегодня, спустя четверть века, они горят на солнце, как новые. Проект храма мы подписывали одновременно вместе с патриархом Алексием II — в две руки. А затем все пошло уже очень быстро, возведение заняло всего 14 месяцев. Святейший постоянно потом интересовался, как там храм и музей на Прохоровке, церковными орденами наградил нас... Мы его считаем крестным отцом мемориала, посвященного битве на Курской дуге. В благодарность мы поставили патриарху небольшой памятник в бронзе возле храма. Есть там теперь и памятник Клыкову.

Но хочу подчеркнуть, что без губернатора Белгородской области Евгения Савченко мы ничего бы там не сделали. Его роль в проекте огромна. Он и технику давал, и людей, и займы помогал находить.

культура: Как развивается Ваше детище сегодня?
Рыжков: К 65-летию Победы был открыт Музей боевой славы Третьего ратного поля России, а в январе прошлого года — Музей бронетанковой техники. Казалось бы, все — миссия выполнена, и делать нам там больше нечего. Но мы с попечителями посовещались и решили, что не будем на этом останавливаться, пока мы живы и в силах. Я предложил сделать там еще один музей — тружеников тыла... Такого всероссийского центра в стране нет. Есть хороший региональный музей в Саратове, еще в нескольких местах. Проект был очень быстро одобрен президентом страны. К счастью, оказалось, что у половины заводов и фабрик, на которых в войну производили не только военную технику, но и каски, шинели, сапоги, сохранились свои музеи. Мы объездили уже 32 предприятия, и они все готовы помочь — 850 экспонатов уже обговорены. На сегодняшний день решен землеотвод (губернатор Савченко передал в федеральную собственность 6,3 гектара), вопросы с внешними коммуникациями. Выполнен проект здания на 5000 квадратных метров. Он уже давно лежит на рассмотрении в госэкспертизе. Мы их боимся торопить.

Все это время мы ходим, образно говоря, с протянутой рукой. Деятельность нынешнего музейного комплекса прибыли особой не приносит: едва хватает на оплату коммунальных услуг и другие текущие нужды. Школьные экскурсии, разумеется, проводятся бесплатно.

культура: Много ли желающих посмотреть мемориал, почтить память героев войны?
Рыжков: Посещаемость весьма приличная: в прошлом году побывали 300 тысяч человек. В сам памятный день, 12 июля, а особенно в юбилеи, как сейчас, приезжают 20–30 тысяч. Раньше было немало туристов, экскурсантов с Украины (Харьков ведь тоже входит в Курскую дугу). Но с 2014 года оттуда к нам добираются все реже.

культура: В библиотеке на Прохоровском поле, куда Вы пожертвовали тысячи своих книг, есть читатели?
Рыжков: Конечно. В самом поселке живут 10 тысяч человек. Примерно половина имеют абонементы. А некоторые за книгами даже за сто километров из сел Курской области едут. Я сначала отдал две с половиной тысячи книг, и с тех пор каждый год пополняю фонд и всех знакомых своих побуждаю это делать. Сейчас там 76 тысяч единиц хранения, из них примерно треть пожертвовано моей семьей. Библиотека уникальна еще и тем, что там только книги, купленные самими дарителями и обязательно с дарственной надписью. Когда Путин был в Прохоровской библиотеке, он подарил ей художественный альбом по Московскому Кремлю. Я развернул первую страницу — автографа нет. Говорю ему: «Владимир Владимирович, так не годится — подпишите». И он подписал.

культура: Находят ли до сих пор останки наших бойцов под Прохоровкой?
Рыжков: Каждый раз, когда приходится что-то копать, обязательно выходят кости, много костей...Опознавательных знаков практически нет. Я, когда был депутатом, ездил по окрестным деревням — тогда еще жили женщины, которым в войну было по 17–20 лет. Они рассказывали, как через день после сражения их погнали с мешками на Прохоровское поле — обыскивать тела наших бойцов, чтобы сдать потом найденное в военкомат. Люди лежали внавалку, как снопы — советские, немецкие — все почерневшие, раздутые на июльской жаре. Вонь стояла невыносимая. А следом шли подростки, старики и копали длинные рвы. Кое-как засыплют землей и дальше...Поэтому на Прохоровском поле каждый метр — братская могила. Да и не только тут: вся Белгородская область в массовых захоронениях.

культура: Война застала Вас подростком на Донбассе. Что Вам сегодня вспоминается из тех лет?
Рыжков: Я рос в шахтерском поселке. Утром 22 июня с приятелями отправились в кино — «Чапаева» показывали, как сейчас помню. Оттуда шли весело — «палили» друг в друга, фильм доигрывали. А нам надо было железную дорогу переходить, которая из Москвы через Харьков на Ростов шла. Смотрим: все почему-то с противогазами бегают. Учения что ли очередные? А когда до дома дошли, уже узнали... Война очень быстро «приводит в чувство» и детей — взросление идет семимильными шагами. Месяца через два всю мальчишескую браваду, шапкозакидательство, как рукой сняло.

У нас семилетка была. Когда немец бомбить начал, отрыли окопы у школы — для каждого класса свой — лежишь там или стоишь под вой сирен и ждешь, когда налет окончится... Немцев, когда они пришли, я почти и не видел. У нас на окраине шахтерской они не появлялись. А полицаев было много, чаще всего из украинцев.

Из родственников у меня в тех местах осталась только жена младшего брата, шахтера. Она живет в пяти километрах от Горловки, как раз на линии обстрела украинских военных. Когда и как все это прекратится? Нет у меня, увы, ответа... Тяжело на эту тему говорить...

культура: В состав Прохоровского мемориала входит Колокол единения трех братских славянских народов — русского, украинского и белорусского. А что сегодня может нас связывать, кроме памяти о той войне? Неужели только набат нового большого конфликта?
Рыжков: У нас особый менталитет: мы встаем плечом к плечу и побеждаем, только когда нас загоняют в угол иноземцы. Большая беда, конечно, объединяет. Но желать новой войны для того, чтобы сплотиться, может только безумец.

Я полагаю, что главная идея государству нужна, иначе мы — лодка без руля и ветрил. Кто будет объединяться вокруг установок типа «живи красиво, ты это заслуживаешь»? Все это — вещи разъединяющие. Хапнул и уволок себе в нору, а до остальных и дела нет... Когда в ельцинской Конституции убрали принцип главенствующей идеологии, то получилось прямо по Александру Зиновьеву: «Метили в коммунизм, а попали в Россию».

культура: Каким Вы видите будущее нашей страны?
Рыжков: Такие места, как Прохоровское поле, как Сталинградский мемориал, такие движения, как «Бессмертный полк», — они, конечно, сплачивают нас. Но этого мало. Есть один главный вопрос, который все прекрасно понимают: независимая внешняя политика России в последние годы все более контрастирует с экономической несправедливостью внутри страны. Это раздражает людей. А без доверия народа никакого скачка в будущее не получится. Повторюсь — нужна объединяющая идея, не идеология, а государственная идея — трехсоставная, по типу уваровской «Православие, самодержавие, народность» или французской «Свобода, равенство, братство». В свое время я специально посмотрел конституции тридцати государств на разных континентах. И во всех сформулирована подобная идея! Я твердо знаю одно: в российской национальной триаде не может не быть понятия «Справедливость».