Фарида ВОЛОДАРСКАЯ, киновед

21.10.2019

Есть все-таки нечто загадочное в том, как воспринимает наша общественность всякое появление Никиты Сергеевича Михалкова в публичном пространстве. Его высказывания приводят в сильнейшее волнение людей со «светлыми лицами». Они — ​народ нервный, с тонкой душевной организацией, а в Михалкове, похоже, обнаруживают заведомо неродной им лик, призрак той русской Империи, ради уничтожения которой так славно потрудились их деды. Потомки теперь сооружают стены плача, развешивают таблички в память тех, кто воспринимал Россию лишь как топливо для мирового пожара. Для великой страны все кончилось великой трагедией. Да и кончилось ли? И не продолжается ли та в скрытой, но оттого не менее опасной форме?

Никита Михалков — ​художник в полном смысле слова (таких на самом деле немного), ему дано ощущать окружающий мир чувствами, интуицией, а не только разумом, и это помогает не утонуть в той смуте, в которую погружается не вполне разумное, как оказалось, человечество.

Помимо названного таланта, судьба отвесила ему щедрой рукой все, о чем мечтает каждый: ум, трудолюбие, веселый, добродушный нрав… (Прибавьте к этому еще и превосходную семью, в которой он вырос). Слишком много одному, а потому — ​как бы и несправедливо. Но такими вещами распоряжаются не здесь, а там, куда входа нет никому. Несогласным остается лишь мысленно присоединиться к одному из величайших завистников в истории — ​Антонио Сальери, заключившему с мукой сердечной: «Нет правды на земле. Но правды нет — ​и выше». Несмотря на всю разрушительность подобного чувства, некоторые из нас с таким энтузиазмом ему предаются, что уже не оставляют себе ничего другого.

Впрочем, есть и «другое» — ​то, что без всяких экивоков, предельно искренне было выражено когда-то монахом-иезуитом Владимиром Печериным: «Как сладостно Отчизну ненавидеть! И жадно ждать ее уничтоженья».

В России идет холодная гражданская война. Исход пока неизвестен, и каждый определяет свое место в ней сам. При этом социальное происхождение никакого значения не имеет, рабоче-крестьянские корни нисколько не мешают быть яростным монархистом, и, напротив, дворянская родословная позволяет исповедовать идеалы равенства и социализма. Все это, с одной стороны, грубо и схематично, а с другой — ​гораздо запутаннее, тоньше и сложнее, чем выглядит на первый взгляд.

Где же при таком раскладе место Никиты Михалкова? В рядах «белых»? Среди «красных»? Думается, у многих ответ на сей счет готов. Но не стоит спешить. Провидение уготовило ему самую невыгодную, даже очень опасную нишу: он стоит ровно посередине двух стихий и потому обречен получать удары с обеих сторон. Михалков знает, понимает, ощущает: перед ним стоит сложнейшая задача — ​примирить эти две отрицающие друг друга России, «сшить» стремящиеся разлететься русские половины. «Как это сделать?» — ​вот главный вопрос.

Ум и хороший вкус удерживают его от широковещательных обращений urbi et orbi. Хотя мы можем позволить себе некоторые предположения, причем не беспочвенные, ибо в нашем распоряжении имеется веское доказательство — фильм Никиты Сергеевича по двум произведениям Ивана Бунина.

Когда появилось известие о том, что Михалков приступил к экранизации «Солнечного удара» и «Окаянных дней», всем казалось: каким фильм получится, мы более или менее представляем; конечно, любовная история будет полна обворожительной прелести или прелестной обворожительности (в этом Михалкову нет равных), а для контраста — ​мрачные зверства большевиков. Кому, как не выходцу из древнего русского рода, снимать такое кино? В этом смысле у нас, зрителей, вопросов не было. Они появились, когда режиссер предъявил свою картину публике. Некоторые зрители почувствовали себя обманутыми — ​не получили ожидаемого зрелища, берущей за душу истории про мимолетную и несчастную любовь. Кто-то грустно сожалел по поводу якобы слишком вольного пересказа бунинских произведений, иные, по своему обыкновению, ехидно-саркастически радовались, третьи утверждали — ​и абсолютно справедливо — ​что фильм хорош, поскольку призывает помнить нашу историю, печальную и трагическую. Не многие увидели главное: вопросы, которые звучат в картине, режиссер обращает прежде всего к самому себе, ведь история имеет дурную привычку повторяться, и чаще даже не в виде фарса, а как трагедия еще большего масштаба.

Имеются ли у Михалкова готовые, исчерпывающие ответы, опять-таки не знаем. Но в «Солнечном ударе» часть из них, несомненно, есть: людям, которым дано влиять на течение жизни в своем Отечестве, нужно быть предельно внимательными к происходящим событиям, чутко вслушиваться в речи «малых сих» (тех, кого в фильме олицетворяет случайно встреченный главным героем мальчик Егорий) с их порой наивными, но чаще «объективно обусловленными» рассуждениями и запросами. А иначе… Иначе большой корабль станет медленно и неумолимо погружаться в пучину бездны.

Почему режиссер не захотел показать предсмертные страдания, леденящий ужас гибели полных сил и надежд молодых людей? Почему не стал терзать зрелищем последних человеческих мук? Потому, говорит Михалков, что пора перестать бередить, раздирать наши раны, взывая тем самым к мщению. Если не остановимся, то наша русская вендетта будет длиться бесконечно на радость врагам России, а окончательного победителя в гражданской войне не будет до тех пор, пока не поймем, что нужно мириться — ​искренне, честно и окончательно. Сможем? Хотелось бы.

Что же до «солнечного удара», «удара любви», то не покидает стойкое ощущение: кинохудожник прячет «тайну, завернутую в секрет», и что для Бунина — ​нежная ностальгическая мелодия, для Михалкова — ​мимолетное приключение, пусть и оставившее в памяти болезненный след. Отсюда — ​насмешка, ирония, выраженная долгим, назойливым полетом газового шарфика или грубой механистичностью поршней пароходного двигателя.

Очень красивое, но жесткое лицо незнакомки на пароходе, отсутствие «мелодии любви» от Эдуарда Артемьева, непритязательность, «неромантичность» обстановки номера провинциальной гостиницы — ​тоже знаки личностной режиссерской интерпретации.

И никакого сладкого, как у Бунина, умиления, вместо этого — ​сложный образ родной страны, где счастье и любовь, боль и неизбывная тревога.

Сейчас Россия возвращает себе естественную для нее форму существования — ​империю. И ей требуется имперский человек, то есть человек долга и чести. Рецепт от нобелевского лауреата «Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря» нашему обладателю «Оскара» не подходит. Он — ​боец и вышел сражаться против теперешних «бесов», чья сила в том, что их невероятно много и они сумели обаять еще большее число обычных людей. Как человек умный Никита Сергеевич слишком хорошо понимает: всякую публику нужно воспитывать, образовывать и дисциплинировать, но делать это надо так, чтобы не вызвать буйного, опять-таки разрушительного отторжения.

Нынче — ​его день рождения. Все нужные слова будут в этот день ему сказаны, и это хорошо. Мы же поздравим себя с тем, что в России случился этот совсем неслучайный для нее человек.

Фото на анонсе: Валерий Шарифулин/ТАСС