Ксения ВОРОТЫНЦЕВА

21.03.2017

21 марта (8 марта по старому стилю) исполняется сто лет со дня рождения народного художника СССР, академика Юрия Кугача. Честный, прямолинейный, не искавший наград и званий, он всю жизнь писал уходящее крестьянство — звонкими красками, как у любимых венецианцев. Его картины вмещали весь бытийный круг: появление на свет, сельские танцы, свадьба, теплые семейные субботы, похороны… О творческих и жизненных принципах мастера, ушедшего в апреле 2013-го, «Культуре» рассказал его сын, заслуженный художник РФ, академик Михаил КУГАЧ.

Кугач: Отец был представителем ортодоксального реалистического искусства. Относился к тем авторам, которые любили пейзажи вовсе не в силу простодушия: за их решением стояли глубокие размышления. Он иронично относился к высказываниям искусствоведов, однако очень внимательно — к реакции простого зрителя. Неважно, как написано небо: если оно получилось живым — значит, ты преуспел. Это принципиальный момент — сделать так, чтобы обычный человек смог разглядеть красоту в повседневном. Однажды Юрий Петрович вышел на этюды: плохая погода, серый пасмурный день. Недалеко от дома увидел сваленные в кучу бревна, кое-где облезла кора. Начал работать. Вдруг подходит мужичок подшофе и спрашивает позволения посмотреть. Отец разрешил. Тот постоял минут десять и, прощаясь, сказал: «Молодец, художник, красиво получается».

культура: У Вас имелись в роду живописцы?
Кугач: Мой дед, Петр Иванович, был далек от искусства: окончил политехнический институт. Бабушка — из богатой купеческой семьи Селезневых из Суздаля. Когда Петр Иванович пришел свататься, ее отец заявил: «Что за фамилия Кугач? Не дам благословения!» На самом деле, куга — народное название рогоза, растения вроде камыша: кугачами называли людей, которые покрывали крышу этой травой. Через пару лет купец умер, и бабушка все-таки вышла за деда. Родился Юрочка. Однако семейное счастье длилось недолго: когда моему отцу исполнилось три года, его матушка скончалась — пошла собирать цветы на луг, где были похоронены люди, умершие от столбняка. Юрий Петрович тогда еще ничего не понимал, но запомнил: пришли на ее могилку, он собрал букетик и протянул моему деду: «Понюхай, папочка». Тот упал в обморок.

Приятель Петра Ивановича как-то предложил показать рисунки Юры самому Кустодиеву. Знаменитый художник посоветовал: мальчик способный, надо поощрять, но никому не давать учить — пусть рисует с натуры. Надо иметь в виду, что это был период ВХУТЕМАСа — расцвета формальных экспериментов. В 14 лет Юрий Петрович поступил в Московский изотехникум памяти 1905 года. Несказанно повезло: туда пригласили известного пейзажиста Николая Крымова. Последний вырастил целое поколение мастеров: его воспитанники после войны составили костяк нашего искусства. Отец вспоминал: Николай Петрович был мужик суровый, серьезный, за все время преподавания лишь один раз засмеялся в голос, хотя обладал прекрасным чувством юмора. Учил тому, что сам почерпнул у великих: Коровина, Репина, Левитана... Это очень важно с точки зрения преемственности.

культура: Как получилось, что в жизнь Вашего отца, горожанина, вошла крестьянская тема?
Кугач: Юрий Петрович с моей мамой, художницей Ольгой Светличной, впервые побывали на Академической даче. Приехали на новогодние праздники, а следующим летом взяли с собой меня, сняли комнату в обычной избе. Позже выстроили дом. Фактически перебрались в Тверскую область. Это оказало огромное влияние на становление моих родителей как живописцев. Отец до отъезда часто писал исторические картины. А тут понял, что образы нужно искать в реальности. Он относился к простым людям подчеркнуто почтительно и внимательно. В наш деревенский дом мог спокойно зайти и секретарь Калининского обкома партии, и местный пастух. Юрий Петрович говорил мне: «Мишка, если ты нахамишь человеку, стоящему по иерархии выше, то будешь просто невежа. Но если нагрубишь тому, кто стоит ниже, окажешься мерзавцем».

Его картины всегда находили отклик у зрителей. Вот, например, «Селькор»: идет сельский корреспондент, а за стеной сарая мужики-кулаки готовятся на него напасть. Однажды эта работа участвовала в выставке в Манеже. В зале были Коржев, Стожаров и отец. Видят, что рабочие, вешавшие произведения, подошли к отцовскому полотну. Стожаров отправился послушать, возвращается и рассказывает: «Юр, они стояли, смотрели, а потом один вздохнул: «Эх, русский на русского!» И действительно: ведь Юрий Петрович изображал не классовых врагов. Эта картина — о том, что жизнь свела нормальных мужиков, и ситуация должна разрешиться трагически. Подобную вещь мог создать только человек, для которого мир простых людей стал своим. Я видел, как деревенские к нему относились. Про него говорили: «Петрович-то — наш».

культура: Каково это — расти в семье двух художников?
Кугач: Отец с матушкой прожили счастливую жизнь. В самом начале их союза Юрий Петрович сказал: «Олечка, пусть вопрос денег тебя не интересует. Все заботы беру на себя. Пиши, думай лишь об искусстве». Она ничего не ответила, поскольку была человеком сдержанным, скромным. Зато по хозяйству все делала сама — отец и близко не подходил. Познакомились они на практике в селе Козы в Крыму — там находилась база Суриковского института, оба были студентами. Юрий Петрович вспоминал, что на просмотр приехал ректор Грабарь с другими профессорами. Игорь Эммануилович сказал про Олю, чьи работы ему понравились: «А вот еще маленькая такая, как пишет-то, ого!» А Грабаря так просто не заставишь хвалить.

Мы с матерью всю жизнь учились у отца. Он никогда не повышал голос, и в то же время всегда отстаивал свою позицию, не шел ни на какие компромиссы. Его слова были редкими, но точными, поэтому я их запомнил. Когда только начал рисовать, он сказал мне: «Ну, Мишка, хочешь быть художником? В этой профессии сплошные минусы. Твердой зарплаты нет, отпуска и выходных — тоже. Рабочий день не нормирован. Зато одно преимущество: нет и начальства».

культура: Правда, что они были близкими друзьями с Гелием Коржевым?
Кугач: Да. У отца в московской мастерской стояли этюды. Коржев как-то спросил: «Юр, зачем ты тратишь на них время? Можно ведь сразу писать картины». Отец ухмыльнулся, но ничего не ответил. А через пару лет Гелий Михайлович ему говорит: «Юра, я понял, зачем ты их создаешь — чтобы держать себя в форме». У Репина есть высказывание о Рембрандте: мол, у великого голландца вся сила в мазке. Действительно: руки стариков изображены так, что кажутся настоящими. А если близко рассматривать, видишь — сделано одним мазком. Это высочайший класс, к которому нам, грешным, не приблизиться. Подобная техника может появиться, лишь когда постоянно работаешь, причем с натуры.

культура: У Вашего отца много наград, включая Сталинскую премию второй степени...
Кугач: За картину «Передовые люди Москвы в Кремле», созданную группой художников. Ни на одно звание документов не оформлял. Ему говорили: мол, хотим тебя выдвинуть, готовь альбом с фотографиями, списком выставок, однако он ничего не делал. Когда позвонили с предложением заполнить бумаги на номенклатуру, то есть получить доступ к особым гастрономам, поликлиникам, он категорически отказался. 

Увенчалось все юмористической сценкой. Однажды мы были в нашем доме в Тверской области. А накануне «Спартак» выиграл важный матч. Звонит родственник, Никита Федосов, сын родной сестры моей мамы: «Дядя Юра, поздравляю вас!» А тот ему отвечает: «Да, здорово, такие голы прекрасные!» Там пауза: «Вы о чем? Я сегодня в газете прочел, что вам присвоили звание народного художника СССР». Отец: «Да? Ну спасибо». У него полностью отсутствовало желание порисоваться. И вообще не было никаких фанаберий. Помню, стою у мастерской на улице, внутри полно народу. Рядом — два художника, не знающие, что я сын Кугача. Один восклицает: «Юрий Петрович так все разбирает, что после его замечаний хочется работать. Потом идешь домой и вдруг понимаешь: он ведь камня на камне не оставил». Действительно, отец умел сказать об ошибках так, что это не обижало, а только вызывало желание стать еще лучше.

культура: Вы высказывали ему свое профессиональное мнение?
Кугач: Прихожу как-то в мастерскую, а его известная картина «Прощание» почти готова. Отец глядит на меня с еле заметной хитринкой — ждет реакции. На фоне гроба сидит вдова, ее фигура уже написана. А я забылся немного и говорю: «Батя, мне кажется, этот персонаж не на месте. По положению она с теми, кто провожает покойника в последний путь. А должна быть с ним. Я бы сантиметров на пятнадцать ее подвинул». Сам от собственного нахальства опешил. А он молчит — никогда не торопился. Думаю, ну ладно, отец не обидчивый. На следующий день смотрю: Юрий Петрович фигуру направо передвигает. Чувства, которые я испытал, не передашь словами. Ведь он увидел в моем выступлении не наглость сопляка, а доводы другого художника. И в его глазах я поднялся на ступеньку выше. Он был не просто отец: не побоюсь лишнего пафоса — мой кумир, незабвенный Юрий Петрович.