20.01.2015
Почему странная? Попробуем разобраться. Ленин являлся чистым интернационалистом, без примесей, об этом свидетельствует его обширное наследие философа, политика, публициста. Никто из последующих лидеров СССР не был более яростным обличителем русской имперской идентичности, никто не позволял себе такого неуважительного тона в адрес «Николашки», царских фаворитов, министров и генералов.
Лишь однажды, в конце 1914-го, первого года мировой войны, когда патриотическое единодушие в России было настолько всеобъемлюще безапелляционным, что партии, ставящие под сомнение смычку самодержавия и народности, мигом превращались в маргинальные, Ленин сделал пару шагов на поводу конъюнктуры.
В статье «О национальной гордости великороссов» Ленин пытается найти точки соприкосновения между патриотизмом и классовой борьбой, объяснить читателю, что у кровопийц-капиталистов нет родины. Война идет, «чтобы усилить позорящую наше великорусское национальное достоинство шайку», — пишет Ильич, по ходу сталкивая лбами составные части империи: Романовы ведут великороссов «на удушение Польши и Украины». Видимо, жалость к полякам кажется автору недостаточно убедительным аргументом для жителей остальной России, и ниже он заостряет свой фразеологизм. «Мы вовсе не сторонники непременно маленьких наций; мы безусловно, при прочих равных условиях, за централизацию и против мещанского идеала федеративных отношений. Однако даже в таком случае, во‑первых, не наше дело, не дело демократов (не говоря уже о социалистах) помогать Романову-Бобринскому-Пуришкевичу душить Украину и т. д.». Душить Украину!
Статья вызвала море негативных откликов, большевики надолго выпали из обоймы реальных политических игроков. Но прошли годы, военные поражения привели к падению царизма и череде правительственных кризисов, в результате которых Ленин со товарищи буквально «подобрали» власть, валявшуюся на мостовой.
Развивая успех, большевики действуют согласно обстоятельствам, предоставляя независимость всем окраинам, которые не могут удержать. Но если такой вариант для Финляндии и Царства Польского понятен их союзникам — левым эсерам и меньшевикам, то заключение кабального мира с немцами вызывает волну возмущения внутри правящей коалиции. Дело в том, что Брестский мир, на котором настаивал Ленин, фактически признает созданную немцами Украинскую державу, раскинувшуюся от белорусского Гомеля до российского Таганрога. Таким образом, Ленин де-факто становится ПЕРВЫМ из государственных лидеров, признавших ПЕРВОЕ самостийное государство на территории всей нынешней Украины.
Конечно, Ленин — крайне сложная историческая фигура. Аховое положение Советской республики в 1918–1919 годах постоянно вынуждало этого великого идеалиста маневрировать и блокироваться, оборачиваться прагматиком, лишь бы утвердиться в центральной России, получить передышку для создания эффективного госаппарата.
Но после победного окончания Гражданской войны, когда речь зашла об устройстве советской страны, именно Ленин выступил инициатором ее разделения на равноправные союзные республики. (Противной позиции — наделить их всего лишь правами автономий в рамках «мещанской федерации» — придерживался, в частности, товарищ Сталин.) Так Украина была зафиксирована практически в границах, «нарисованных» германским генштабом. Присоединение Одессы, Запорожья, Донбасса и Луганщины Ленин, отдадим ему должное, объяснял откровенно: забитое украинское крестьянство надлежит «разбавить» сознательным рабочим классом. Царская губерния Новороссия, напомним, считалась промышленным сердцем Юга России.
Впрочем, еще до образования СССР, большевики приступили на Украине к тотальной замене русского языка на мову в сфере делопроизводства, образования и культуры. В апреле 1923-го очередной съезд РКП (б) объявил коренизацию союзных республик официальным партийным курсом. Рабочие и служащие Новороссии были обязаны выучить украинский язык под угрозой увольнения. Местные исполкомы привлекали «к уголовной ответственности руководителей организаций, формально относящихся к украинизации, не нашедших способов украинизировать подчиненных, нарушающих действующее законодательство в деле украинизации». На мову переходили газеты, школы, вузы, театры, учреждения, переписывались вывески. К концу 20‑х на Украине выходили лишь три крупные газеты на русском языке.
Процесс повернули вспять после смерти Ленина, да и то не сразу, а когда Сталин разгромил «ленинскую гвардию». Атаманы, в свое время перешедшие на сторону Красной Армии и непосредственно руководившие украинизацией (Тютюнник, Волох и т. п.), были расстреляны, хуторское крестьянство, особенно укрепившееся на украинском черноземе, уничтожено как класс. Да и масштабный голод 30‑х годов в стране, в том числе на Украине, не имеет, разумеется, к почившему Ленину никакого отношения, не говоря уже о последующей кровавой борьбе коммунистов с пресловутыми бандеровцами.
То есть Ленин сегодня вполне мог бы сорвать аплодисменты на киевском майдане. Но значит ли это, что Ильич выбран новым украинским руководством на роль апологета российской имперской идеи и русского патриотизма по глупости? Не совсем. Именно так, похоже, работает логика безысходности.
Еще в 50‑х годах Сталина сняли с постаментов и «убрали» из библиотек по указке Никиты Хрущева. Последнего, бывшего, кстати, одним из исполнителей репрессий на Украине, «зачистили» при Брежневе. При отсутствии иных зримых символов Советской власти, в главные враги самостийности Киев записал Владимира Ильича. Как говорится, за неимением гербовой, пишем на простой. Однако из песни слова не выкинешь: отрицать прямо-таки кричащее ленинское участие в рождении Украины в виде крупного субъекта с территориальными претензиями до «Таганрога и Гомеля» просто бессмысленно и антиисторично.