20.06.2019
культура: Каким Вы запомнили 22 июня 1941 года, что думали тогда Ваши сослуживцы?
Гареев: В тот день мы, курсанты Ташкентского пехотного училища, находились на полевых занятиях — на стрельбище. По возвращении в расположение училища нас, вместо обычного по распорядку обеда, выстроили на стадионе. И зачитали обращение Молотова о вероломном нападении Германии на Советский Союз.
Стоящий рядом в строю мой друг, белорусский паренек, со вздохом сказал: «Ну вот, опять как на Халхин-Голе! Через месяц все закончится, и мы не успеем повоевать». Нам было по 18 лет, и никаких сомнений в правоте нашего дела ни у кого не было. Мы так воспитывались. Что же касается реакции командиров, то я видел разное отношение. Но не паническое точно.
Все события в мире говорили о том, что войны не избежать. К ней готовились. На это направлялись и планы обучения армии, и планы развития народного хозяйства. Для руководства страны оставались открытыми лишь вопросы о сроках начала конфликта и его масштабах. Все делалось для того, чтобы как можно дальше оттянуть столкновение.
культура: В 12-томной энциклопедии по Великой Отечественной войне, в работе над которой Вы принимали активное участие, впервые официально упомянута телеграмма Генштаба от 18 июня 1941 года о приведении западных округов к боеготовности. Почему ранее об этом никогда не писали?
Гареев: Эта телеграмма была послана в войска с тем, чтобы разрядить напряженную обстановку у командования пяти приграничных военных округов, непосредственно видевших и адекватно оценивавших приготовления противника. В мае-июне нарком обороны и начальник Генштаба неоднократно выходили с предложениями о приведении войск в боевую готовность, но все их предложения отвергались...
Но реально военно-политическое руководство лишь к исходу 21 июня приняло решение, направленное на частичное приведение пяти приграничных военных округов в боевую готовность. И поэтому разрешения на ввод в действие плана прикрытия в полном объеме так и не дали. В пункте «А» директивы от 21 июня 1941 года сказано: «В течение ночи 22 июня 1941 года скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе». А что делать полевым и всем другим войскам, производить оперативное развертывание или нет, ничего не сказали.
Если бы, как было запланировано, в округа передали заранее установленный сигнал: «Приступить к выполнению плана прикрытия 1941 года», на оповещение войск ушло бы 25–30 минут. Но поскольку в округа была направлена директива, которая ограничивала приведение в действие оперативных планов (а, следовательно, во всех инстанциях ее требовалось расшифровать и снова зашифровать для подчиненных), то на оповещение и постановку задач ушло 3–5 часов. Поэтому многие соединения никаких распоряжений вообще не успели получить, а сигналом боевой тревоги для них явились разрывы вражеских бомб и снарядов.
Командующие фронтами быстро поняли, что ограничения на ввод в действие оперативных планов сковывают вверенные им войска. И начали по личной инициативе отдавать приказы о вскрытии оперативных пакетов. Маршал Константин Рокоссовский в своих воспоминаниях писал, что распоряжение (от штаба 5-й армии Юго-Западного фронта) он получил около четырех часов утра. Военный совет Западного фронта только в 5 часов 25 минут направил армиям директиву: «Ввиду обозначившихся со стороны немцев массовых военных действий приказываю: поднять войска и действовать по-боевому».
При том способе передачи распоряжений, который избрал Генштаб в ночь с 21 на 22 июня, даже командующие и штабы военных округов и армий не могли понять, что им нужно делать.
культура: В мемуарах ветеранов неоднократно упоминается, что летом 41-го в западных округах возникло недовольство командованием — на грани бунта. Это правда?
Гареев: 22 июня 1941 года в результате ошибок военно-политического руководства наши войска оказались в очень сложных условиях. Командующие фронтами и армиями были лишены разумной инициативы в своих действиях. Сказалась также потеря управления войсками. Все это привело к неоправданным потерям личного состава, вооружения и техники.
Естественно, это породило массовое недовольство людей, видевших тяжелые последствия неорганизованности и неразберихи.
Иногда главной причиной поражений называют репрессии — истребление лучшей части командиров в 1937–1938 годах. Конечно, они нанесли огромный ущерб и заслуживают самого гневного осуждения. Но если бы вместо Жукова был Тухачевский, а вместо Павлова — Уборевич, мало что изменилось бы. Ибо противник обрушил удар огромной силы по войскам, которые не изготовились для отражения. Предотвратить трагедию можно было только на стратегическом уровне.
культура: Что лично Вы считаете главной причиной трагедии 22 июня 1941 года?
Гареев: В военно-исторической литературе и воспоминаниях участников ВОВ называется много различных причин наших неудач и поражений в начале войны. Важнейшие из них сводятся к следующему.
— Неправильная оценка характера начального периода войны и недооценка стратегической обороны.
— Противник наносил главный удар на Московском направлении, а основные силы Красной Армии были сосредоточены на Киевском направлении.
— Недостаточная укомплектованность большинства соединений личным составом, вооружением и военной техникой.
— Распыленность новых видов оружия (танков, самолетов) по многим соединениям.
— Неотмобилизованность армии и флота до штатов военного времени.
— Просчеты в базировании ВВС и материальных запасов.
— Нерешенность вопросов стратегического управления Вооруженными силами.
Все эти обстоятельства сыграли свою негативную роль, но они не были главными, решающими. Например, на юге, где мы имели основные силы, а немцы меньшую часть войск, наша армия все равно потерпела поражение. Следовательно, дело не только в этом.
Главная причина неудач в том, что войска приграничных округов не были заблаговременно приведены в боевую готовность и до начала нападения противника не заняли предназначенных оборонительных рубежей. Они оказались, по существу, на положении мирного времени и не смогли изготовиться к отражению агрессии. Это обстоятельство и предопределило наши поражения.
Фото на анонсе: Алексей Никольский/ТАСС