Августин СЕВЕРИН

30.05.2019

Заведующая отделением патологии новорожденных и недоношенных детей Национального медицинского исследовательского центра акушерства, гинекологии и перинатологии имени академика В.И. Кулакова, кардиолог и кардиохирург Екатерина Бокерия начинает защищать малышей еще до появления на свет. Представительница знаменитой семьи рассказала «Культуре» о своей работе и состоянии отечественного здравоохранения.

культура: Вместе с коллегами Вы занимаетесь тяжелейшими случаями: спасаете жизни самых маленьких...
Бокерия: У нас и правда невероятный центр. Помогаем как беременным женщинам и еще не родившимся деткам, так и младенцам. Кроме того, содействуем наступлению беременности в случаях, когда женщине по ряду причин сложно стать мамой самостоятельно.

При беременности могут наступить две проблемы: первая — болезнь матери, из-за которой страдает ребенок, находясь в утробе, вторая — когда заболевает уже он сам. Порой начинается анемия, то есть нехватка гемоглобина, возникают пороки развития или аритмия, и в результате малыш может погибнуть, не родившись. Специалисты центра оказывают необходимую помощь, причем речь идет о терапевтическом лечении и самых разных операциях.

культура: Каково в России положение с детскими сердечно-сосудистыми заболеваниями?
Бокерия: Частота врожденного порока сердца практически неизменна, он встречается у каждого сотого ребенка. В Российской Федерации ежегодно появляется на свет около 20 тысяч детей, страдающих ВПС. Примерно четверти необходима операция в течение нескольких дней или недель жизни. Что касается некоторого роста сердечно-сосудистых заболеваний, то это связано с развитием медицины. В последние годы сильно вырос уровень диагностики, благодаря использованию ультразвуковых методов и повышению квалификации врачей, проводящих пренатальное наблюдение. А если диагноз известен достаточно рано, следующим важнейшим этапом уже становится передвижение женщины к месту родов. Если все делается правильно, то малыша удается спасти. Повторюсь, статистически количество врожденных заболеваний почти неизменно. Но если раньше многие дети погибали, не дождавшись операции либо вообще до постановки диагноза, то сейчас организационные недочеты сведены к минимуму. Это четко прослеживается по статистике младенческой смертности, новорожденные в России умирают намного реже, чем 10–15 лет назад.

культура: Много ли в стране центров, подобных вашему? Доставить больного ребенка с Сахалина в Москву, мягко говоря, непросто.
Бокерия: Мы действительно уникальны, к нам направляют наиболее сложных пациентов, это и беременные женщины, и новорожденные дети. Но вообще в данном аспекте здравоохранения сейчас создана трехуровневая система. Есть акушерские стационары первого, второго и третьего уровней. Если выявляются проблемы, то будущую маму отправляют в учреждение более высокого уровня. Вдобавок сильно подтянулись региональные больницы, которые выхаживают детей старше месяца. То есть пациент с Сахалина, конечно же, полетит в один из центров, где ему помогут, но необязательно в Москву, а, возможно, куда-нибудь поближе. Сейчас в РФ есть две клиники, оказывающие максимально возможную помощь, это мы и НМИЦ им. В.А. Алмазова в Санкт-Петербурге. Все остальное — перинатальные центры третьего уровня, которые тем не менее обладают большим потенциалом. Уникальность же нашего центра — в наличии отделения неонатальной хирургии. Мы собираем консилиум и определяем тех пациентов, которым в первые дни жизни потребуется высокотехнологичная медпомощь. Женщина прилетает к нам, будучи в положении (это называется «транспортировка в естественном кювезе»). Разрешается от бремени уже у нас, и ребенок сразу получает всю необходимую поддержку. По этому пути и движется сегодня развитие детского здравоохранения в России — определение правильной маршрутизации пациентов до момента рождения.

культура: Вы преподаете. Насколько, по Вашему мнению, высок уровень детских врачей?
Бокерия: Мы проводим и школы, и курсы, на них, как правило, обучаются неонатологи, то есть врачи, помогающие ребенку прийти в наш мир и остаться в нем. Уровень специалистов, которым я преподаю, очень неплох. Это без преувеличения элитная категория: неонатолог ведь должен знать и понимать все проблемы, с которыми малыш рискует столкнуться в первый месяц жизни. Что особенно ценно, обычно врач сам понимает, что ему чего-то не хватает, и приходит к нам, чтобы получить дополнительные знания.

культура: В народе о нашей медицине говорят всякое: одни считают ее полностью разваленной, другие доказывают, что все прекрасно. Где правда?
Бокерия: Не сказала бы, что наша медицина развалена, но и не соглашусь с тем, что все очень хорошо. Есть определенные успехи наряду с серьезными проблемами. Мы живем в огромной стране. Чтобы получить квалифицированную медпомощь, многим соотечественникам зачастую нужно либо самостоятельно проехать большое расстояние, либо собрать и отправить целый пакет документов, а потом долгое время ждать ответа. То есть очевидно, что люди, живущие в крупных городах, находятся в заведомо выигрышном положении. Действовавшие в советское время фельдшерско-акушерские пункты, к которым мы сегодня возвращаемся, — одно из нужных решений для оказания медпомощи в отдаленных населенных пунктах. Есть и сложности, связанные с недостатком финансирования. Я говорю даже не о зарплате врачей, а о пациентах, которым требуется высокотехнологичная помощь. Она стоит дорого. А государство направляет средства согласно так называемой квоте, которая, к сожалению, не покрывает затрат медучреждений... Наконец, изрядная доля документов, регламентирующих нашу работу, требует доработки в новых условиях. Скажем, развиваются информационные технологии, которые уже позволяют в ряде случаев давать медицинские телеконсультации. А самая сложная и до сих пор не решенная полностью задача — вопрос паллиативной медицины. В Европе и Штатах есть понятие comfort care. Когда врачи, родственники и близкие сходятся на том, что пациента не спасет ни хирургическое вмешательство, ни терапия. Тогда этому ребенку или взрослому нужно просто помочь дожить без боли. Данная область медицины находится у нас пока в зачаточном состоянии. Надеюсь, впрочем, что заработает новый нормативный акт, именуемый для краткости законом о паллиативной помощи, подписанный президентом в марте.

культура: Часто приходится слышать, что, мол, такую операцию могут сделать «только в Германии» или «только в Израиле», еще где-нибудь, но не у нас. Мы действительно настолько отстаем?
Бокерия: Наш технологический уровень, необходимый для лечения подавляющего числа заболеваний, не уступает европейскому или североамериканскому. Это касается и нейрохирургии, и сердечно-сосудистой хирургии, и так далее. Недавно на конференции в Санкт-Петербурге я читала доклад по проблеме фетальных аритмий. Следом выступал кардиолог из Бостона с точно такой же темой. И он сказал, что ему нечего добавить: наш опыт лечения оказался абсолютно идентичен американскому, нет ни намека на отставание. Это же, кстати, касается и врожденных пороков других систем. Однако пациентам почему-то кажется, что на Западе им помогут лучше. Хотя нельзя не признать, что в России имеется проблема с реабилитацией. Это направление еще развивается, требуются и большие финансовые затраты, и обучение персонала. Прооперировать, повторюсь, мы можем на уровне самых продвинутых в медицинском отношении стран, но вопрос реабилитации остается камнем преткновения... Еще одна причина, по которой люди едут за границу, в том, что, как правило, сами они не платят, за них это делают фонды. Думаю, если бы благотворители вложили свои деньги в российские клиники и технологии, выезжать никуда не потребовалось бы.

культура: Часто приходится общаться с коллегами из-за рубежа?
Бокерия: Конечно, и на конференциях, и по электронной почте. Сейчас сотрудничаем с канадскими коллегами, обсуждаем проблему фетальных аритмий. К исследованию присоединились госпитали США, Германии, Голландии. Это отличная возможность, с одной стороны, просто поучаствовать в крупном научном мероприятии, с другой — посоветоваться с коллегами из других стран, получить чужой полезный опыт и поделиться своим. Поверьте, такое количество сложных пациентов, которое есть у нас, у них там бывает крайне редко.

культура: Не все понимают, что такое фетальная аритмия. О чем речь?
Бокерия: Это нарушение ритма сердца у плода. У ребеночка, живущего внутри, нормальная частота сердечных сокращений составляет 120–160 ударов в минуту. В утробе он должен находиться именно с таким пульсом. Но иногда фиксируется 300, а то и 500 ударов. И не родившийся еще малыш чувствует себя человеком, бегущим по дорожке 24 часа в сутки. Его сердце начинает уставать, и если ничего не предпринимать, то он погибает. Но если успешно диагностировать проблему, ее можно полностью ликвидировать: избавить ребенка от аритмии, и он родится в срок. А затем будет жить нормальной жизнью, заниматься спортом, взрослеть и учиться.

Второй вариант аритмии: допустим, 60 ударов в минуту. Это тоже очень плохо и часто связано с заболеванием мамы, о котором она не знает. Тогда мы лечим и мать, и неродившегося ребенка. В данном случае малышу потребуется имплантировать стимулятор сразу после рождения. Если удается сделать это быстро, то ребенок растет, ничем не отличаясь от сверстников.

культура: И на физкультуре не будет скучать на «скамейке запасных»?
Бокерия: Категорически нет! Будет бегать, прыгать, играть в подвижные игры. Известный пример — трехкратный олимпийский чемпион по сноуборду Шон Уайт. У него прооперированный порок сердца. С аритмией ситуация лучше — ведь анатомической проблемы нет. За прошедший год мы помогли таким образом шестнадцати беременным женщинам и их детям. Учитывая, что это естественная патология, можно сказать, что спасли 16 малышей.

культура: Ваш отец — знаменитый Лео Бокерия. Трудно быть дочерью великого хирурга?
Бокерия: Именно так — невероятно тяжело. Легче и гораздо комфортнее становится, когда наконец понимаешь, что ты не только дочь великого человека, но и сама по себе неплохой врач. Впрочем, вынуждена признать, что до сих пор живу в состоянии перфекционизма: не могу делать свою работу плохо, чтобы не подвести отца.

культура: Вы, наверняка, определились с профессией, следуя семейной традиции. А что-нибудь еще повлияло на этот выбор?
Бокерия: Отец уговорил меня пойти в медицинский институт. Откровенно сказать, я не хотела. И до четвертого курса не понимала, каким доктором мне стать. Отец каждый день спрашивал: «Как можно не знать, кем ты будешь?» А потом случилось. Я училась в первом меде, и считаю, это сыграло большую роль, ибо там есть детская клиника. В тот день, когда я туда пришла, жизнь стала более понятной: никем, кроме новорожденных и недоношенных, я заниматься не хочу. Моя основная и первая специализация — неонатология — мне самой невероятно нравится. Я очень люблю маленьких детей, и чем они меньше, тем больше (улыбается).

культура: По Вашей инициативе появился День детского сердца, отмечаемый в столице 19 мая. Как возникла идея?
Бокерия: К 2017 году я поняла, что у детей с врожденной патологией сердца должен быть свой день. Во-первых, хотелось рассказать о проблеме всем и каждому. Эта беда может коснуться и будущих родителей, и их детей. И обществу надо объяснить, что ВПС — не приговор: ребенок с таким диагнозом имеет не только право, но и возможность абсолютно нормально жить, заниматься спортом, наукой, делать все то же самое, что и обычные дети. Для этого мы учредили фонд «Три сердца», цель которого — обучать и родителей, и медицинский персонал, в первую очередь врачей. В дальнейших планах — психологи. И детям, и родителям, и беременным женщинам, узнавшим о проблеме, требуется серьезная психологическая помощь. Направлений много, но главное — популяризация знаний о врожденных пороках сердца и вообще о пороках развития. В следующем году планируем провести День детского сердца не только в Москве, но и в регионах.

культура: Почему Вы выбрали такое название для фонда?
Бокерия: Потому что достигнуть успеха можно только объединением сердец — ребенка, его родителей и врача. Лишь такая кооперация позволит спасти жизнь и здоровье малыша.

Фото на анонсе: Сергей Савостьянов/ТАСС