Нарисуем — будем жить
28.12.2017
Подводить итоги прошедшего года — занятие такое же трудное, как и прогнозировать события грядущего: в первом случае слишком легко впасть в грех начетничества, во втором — нафантазировать с три короба (к середине января все забудется, так что спрос невелик). Но 2017-й еще войдет в историю как время, когда старая эпоха уже почти умерла, а новая — еще не успела войти в полную силу. Мы были тому свидетелями, соучастниками или противниками — уж кто какую ношу по себе выбрал. Речь идет не только о медленной трансформации культурного мейнстрима (простите уж за птичий язык), но и сдвиге самой логики восприятия мира, подготовке совсем иного общества. Не факт, что оно обязательно станет хуже. Оно будет пугающе иным — конечно, не завтра и, может быть, не через пару лет, но привычному нам миру постмодерна все же пришел конец.
Простимся с ним, как подобает, рассказав о том, на чем он сломался и что идет ему на смену. Модерн, предыдущая большая эпоха, был временем двух мировых войн, которые в значительной степени определили этику и эстетику задолго до рокового августа 1914-го. Антонио Гауди, человек мирный, и Антуан де Сент-Экзюпери, принимавший участие в боевых действиях, оказались объединены общим ощущением краха старой цивилизации, детьми которой оба они были. Войны просто подвели черту, но когда Александр Блок, еще один верный сын своего времени, призывал «слушать музыку революции», он, возможно, говорил не только о Феврале или Октябре.
Модерн с его стремлением выстроить новую иерархию на месте старой довольно скоро уткнулся в поколение послевоенных детей, которые подняли нешуточный бунт, отказавшись вообще от любой вертикали. Мятеж худо-бедно подавили, но правила игры пришлось менять. Сошлись на том, что каждый якобы занимается своим делом, расцветают сто цветов, никто никому не мешает: одни маршируют под палящим солнцем чужой страны (желательно — подальше: планета большая, мало ли в Африке и Азии спорных территорий), другие строят коммунизм, третьи живут в сквоте, а четвертые производят универсальный продукт для всех. На волне общего постмодернистского согласия и появились «Звездные войны», которые мы дожевываем до сих пор. Добро и Зло в саге Лукаса описаны таким образом, что у Дарта Вейдера и Люка Скайуокера поклонников примерно одинаковое количество. Какая разница, какую сторону Силы выбирать? Да и нужно ли? В общем, удобно, комфортно, никаких тебе экзистенциальных драм. Игрушечные световые мечи противоборствующих сторон в магазине игрушек стоят сегодня одинаково.
Существовать в постмодернизме — отличное занятие. Но уже к началу нулевых что-то пошло не так, где-то произошел явный сбой, который трудно было зафиксировать с ходу. В этом смысле с культурой вообще очень трудно — иногда, чтобы написать статью, приходится ждать десять лет, что уж говорить о хорошем романе.
2017 год — то самое время, когда можно, наконец, этот слом увидеть и описать. Пусть простит меня читатель за краткость исторического экскурса (адресую интересующихся к великой работе Иммануила Валлерстайна «Мир-система Модерна»), но о будущем сегодня говорить интереснее, чем о прошлом. Лет десять назад большое кино (не только российское, но и мировое, все в целом) переживало кризис, который коротко можно описать так: «Да рассказывать не о чем». Отсюда — сплошные ремейки, реплики, подражания. Маститым режиссерам трудно было подстроиться под нового зрителя, который с трудом выдерживал два с лишним часа экранного времени: не снимешь же ты военную драму, состоящую из гэгов и происходящих раз в пять минут поворотов сюжета. На помощь главному из искусств пришли сериалы: от простых, вроде «Доктора Хауса», до сложных — таких, как «Игра престолов». Короткие серии, множество сюжетных линий, интрига, герои, с которыми приятно себя соотнести, — все это Европа уже проходила: так, главами, публиковались в XIX веке большие романы, которые держали читателя в напряжении и сообщали ему последнюю правду о том, как устроен мир. Философия была уделом узкого круга посвященных, социология — тем более, телевидения не существовало, религиозный опыт казался образованному обывателю недостаточным.
Сериалы, расцвет которых еще пару лет назад был темой для многочисленных статей и исследований, вернули аудитории возможность выбора, но уже в этом году от былого разнообразия не осталось почти ничего. Почему так произошло и что пришло на смену этому спасительному жанру?
Во-первых, стоит заметить, что искусство — нравится это кому-то или нет — стало еще жестче зависеть от рынка. Если ты весь из себя вольный художник и любимец муз, никто не мешает тебе писать стихи на чердаке и показывать их друзьям (они сидят в социальных сетях, но сути это не меняет), но когда речь идет об аудитории, которая превысила бы статистическую погрешность, в дело вступают большие деньги. Работает индустрия, которая минимизирует риски. В том числе и нематериальные. Количество единиц продукции возросло, а резкого увеличения зрителей так и не случилось (да и откуда?). Так что пришлось снижать издержки, что сказалось и на сценариях, и на подборе актеров, и на общей внятности.
Во-вторых, сериалы пали жертвой политики — чуть раньше то же самое произошло с кино. «Родина» и «Карточный домик», две самые популярные истории о «мировой закулисе», не вынесли испытание Трампом: обе картины были заточены под победу Хиллари Клинтон. Переиграть сценарий «фабрика грез» так и не смогла. А смотреть в очередной раз ту же развесистую клюкву, которой Голливуд и так всех перекормил, увольте. Наши славные парни, коварные враги, международный терроризм, отважные разведчики — нет, сколько можно?
В-третьих, и это, пожалуй, самое главное, на сцену вышел Харви Вайнштейн, он-то и стал главным медийным героем. Выяснилось вдруг, что история, о которой невозможно рассказать адекватно, куда интереснее и живее всего, что могут позволить себе придумать творцы «фабрики грез». Снять кино или сериал о Вайнштейне на самом деле нельзя, потому что любой, кто возьмется за это, столкнется с таким количеством ограничений, табу и прямой цензуры, что на выходе получится выхолощенная чушь. Кино 50-х обыграло бы сюжет с легкостью, сериалы нулевых выкрутились бы, но индустрия образца 2017-го не в состоянии сделать вообще ничего. Все хлопают глазами, падают ниц и кричат «нет насилию, долой, бей, спасай, хватай, не пущай!».
Так искусство не делается. Без насилия и сои с уважением и расовой терпимостью производятся экологически чистые макароны.
И, наконец, в‑четвертых, именно в уходящем году стало понятно, что глобализация больше производит ценностей, которые можно было бы, красиво упаковав, продать своим и чужим. Шельмование обвиненного без доказательств Вайнштейна, подметные письма, призывы покарать и прочая тоталитарщина самого дурного пошиба теперь прекрасно уживаются с тематической ограниченностью, скупостью языка и скудостью форм высказывания. Показателен в этом смысле сериал «Рассказ служанки», снятый по одноименному роману канадской писательницы Маргарет Этвуд. Печальная история о женщинах-страдалицах и на бумаге-то смотрится так себе (местами это просто очень скучный текст, автор которого не решается сделать ни одного смелого шага), а уж на экране и вовсе выглядит жалко. Проблема «Рассказа служанки» очевидна, но скажем о ней отдельно: на десятой странице этого произведения заранее ясно, о чем это написано, зачем, к чему идет, кому нужно сострадать, зачем сочувствовать и что будет на сто десятой. Инструкция по пользованию электрочайником интригует куда больше. Но книга Этвуд получила множество премий, а экранизация неизменно входит в списки «самых интересных сериалов года». Разумеется, ничего другого-то нет.
Западное общество, поиграв в постмодернизм, наводит порядок в своих рядах. Несогласные караются. Готовые сопротивляться навсегда изгоняются. Искусство — как и положено — призвано отражать единственно верную точку зрения на несколько ключевых проблем современности. Подростки страдают, люди с ограниченными возможностями страдают, на единицу экранного времени должно быть столько-то афроамериканцев, азиатов, а также отражены следующие темы: борьба с неравенством, противостояние маскулинности, невозможность существования в патриархальной традиции. Все, кому это не нравится, могут заниматься своими делами: вышивать крестиком, печь пироги или кататься на лыжах. Показательная расправа с влиятельным продюсером Вайнштейном должна научить каждого: если понадобится, десяток историй о домогательствах сорокалетней давности достать можно хоть завтра. Благо никаких доказательств не требуется. Есть жертва? Все, разговор закончен.
Разумеется, как только у режиссеров и продюсеров появится техническая возможность привлекать для работы не людей, а машины, это будет сделано незамедлительно. Актриса-киборг сегодня кажется фантастикой, но, честно говоря, значительную часть ролей в сериалах играют так, что прорисовать это дешевле уже сейчас. Написать сценарий с правильным процентным соотношением одобренных тем роботу будет гораздо проще. И — да, киборгов не тошнит, они не уходят в запой от тоски и не задают лишних вопросов. Что уж говорить об экономии на отчислениях в страховые и пенсионные фонды.
Дивный новый мир защиты всех обиженных (кроме, разумеется, определенной категории граждан, голосовавших за Трампа, русских хакеров и злодейского Ким Чен Ына — этих-то не грех и распять под хохот) будет лишен искусства в привычном нам понимании, потому что главная задача поэтов, режиссеров и художников — задавать жутко неудобные и очень неприятные вопросы. Например, о том, а точно ли негра нельзя сделать маньяком-убийцей? Неужели это настолько страшно? А что будет? Мир перевернется? Рухнут устои?
Подобные вопросы запрещены. Невозможно честно спросить и художественно это оформить — а что, неужели Харви Вайнштейн может не оказаться чудовищем? Вдруг кое-кто его взял да и оболгал — ну, ради всего хорошего, конечно. Случается же такое? Нет. Нельзя. Отойдите. Не загораживайте этот невозможный свет истины, который бьет в глаза так, что никакому Моисею, идущему за Заветом, и привидеться не могло. Истина дана вам, пользуйтесь.
Так что роботам и впрямь будет проще. А нам остается то, что раньше называлось «андерграундом». Национальная культура сегодня — это и есть чистая подпольщина, потому что в дивном новом мире уже возлегли робот и ягненок, негр и … (подставьте сами что-нибудь, проверьте себя на политкорректность и толерантность), и никаких особенностей ни у кого нет. Там, где они остались, где история, настоящее и будущее могут быть сюжетами для подлинно драматичных сюжетов и настоящих вопросов, там сохранятся островки того, что когда-то было культурой. Остальное залакируют и вылижут до полного неразличения деталей.
Детали останутся нам. Маленькие кусочки подлинного — того, что болит и заставляет думать. Из этих осколков можно начать собирать что-нибудь разумное, доброе, вечное, большую национальную историю о том, что нет готовых ответов, а вопросов все еще слишком много, чтобы успокоиться. Из этого можно будет соорудить мир, в котором захочется еще немного пожить. Потому что в пространстве западного тоталитарного мейнстрима можно лишь ходить строем под монотонный вой о «светлом будущем». Оно рано или поздно наступит, но время отползти на безопасное расстояние еще есть.