Дело было так. Мотаясь по Европе, Коробов присмотрел, как брауншвейгские мастера делают для утехи покупателей разные лаковые вещицы. Предприимчивый купец сообразил, что на этом можно заработать, выписал мастеров в Россию, и вскоре маленькая фабрика в Мытищинском уезде стала снабжать офицеров русской армии чудными блестящими козырьками. Их делали из папье-маше, то есть из размельченной и размоченной, а затем проваренной в льняном масле и высушенной бумаги, и в несколько слоев покрывали лаком. С тех пор технология не меняется уже два века. Если вам досталось изделие с характерным стуком оргалита или пластмассы, то это подделка, пусть на ней пять раз написано «Федоскино».

Обрядив армию, Коробов начал делать затейливые табакерки, игольницы, чайницы, коробочки для всякой хозяйственной мелочи, а для красоты приклеивать на них картинки. Немецкие лаки были усовершенствованы русскими мастерами, отличались особым блеском и крепостью, в чем можно и по сей день убедиться, посетив фабричный музей. Там есть миниатюрные штучки, пережившие две революции, более того — две Отечественные войны, но выглядят они как новые, даже наклеенная картинка не попортилась.

Расписывать изделия масляными красками стали уже в начале XIX века, когда дело взял в свои руки зять Коробова Петр Лукутин. Он перенес мануфактуру из села Данилково на другой берег реки Учи, в Федоскино, пригласил на работу лучших живописцев и расширил ассортимент. Московские газеты того времени писали: «Бумажные табакерки московского купца Лукутина ни в чем не уступают брауншвейгским, а ценою гораздо сходнее оных. Трудно поверить, что дюжина их с изрядной живописью продается по 4 рубля».

Увы, до наших дней эта замечательная традиция не дожила: сейчас цены на продукцию федоскинского промысла уже не такие демократичные. Даже самая маленькая шкатулочка размером со спичечный коробок стоит больше пяти тысяч рублей. Наверное, этому есть объяснение: подорожали картон, масло, лаки, электричество, газ, вода… Но как-то не очень хочется соглашаться с главным художником фабрики Еленой Генриховной Моисеевой, будто высокая цена зависит от возросшего мастерства живописцев и увеличившейся трудоемкости процесса изготовления шкатулки. Процесс тот же, что и 200 лет назад, все вручную — от прессовки картона до шлифовки по лаку. И вдохновляют нынешних мастеров те же хрестоматийные пейзажи Венецианова, Шишкина, Левитана и Васнецова. Художники здесь действительно хорошие, ходит даже шутка, что их миниатюрные копии порой дают фору известным оригиналам.

— А вот вы сами попробуйте на крышке площадью десять квадратных сантиметров написать купеческий пир на сто персон, — ревниво защищает своих мастеров фабричный экскурсовод Ирина Дьякова. — И чтобы лица людей были непохожими, и складки одежды не повторялись, и лошади неслись, взбивая пыль...

Взрослые экскурсанты не отваживаются на такой эксперимент, а вот школьники во время мастер-класса берутся запросто. В лучшем случае получается какая-нибудь абракадабра, намалеванная тонкой кисточкой и настоящими «федоскинскими» красками. Мазню помещают в рамочку и отдают автору на память об экскурсии.

О самой фабрике у гостей воспоминания остаются печальные — такая она «убитая». В грязноватых цехах, где в советское время работало до пятисот человек, пусто и гулко, со стен отваливается штукатурка, двери болтаются на одной петле. Недавно фабрика и вовсе переехала в двухэтажную пристройку, отдав шесть этажей своего здания под архив Надежды Константиновны Крупской. Даже удивительно, сколько ценных бумаг за свою жизнь накопила эта бедная женщина.

По слухам, архив Надежды Константиновны расквартировали в Федоскине в воспитательных целях. Предпоследняя директриса планировала распорядиться зданием иначе: открыть здесь ресторан, а на десяти гектарах земли, принадлежащей фабрике, построить фитнес-центр и конюшню для скаковых лошадей. Тем самым умирающий народный промысел получал как бы второе дыхание. Планы закончились уголовным делом за взятку, хотя жители Федоскина ничего против скаковых лошадей не имели. Даже наоборот, обитателям многочисленных особняков, изрядно потеснившим огороды аборигенов, для полного счастья чего-то такого не хватает.

С директорами фабрике катастрофически не везет. С начала 90-х их сменилось великое множество, все обещали промыслу «второе дыхание», но почти каждый попадался на том, что перекрывал предприятию последний кислород. Один «раздарил» нужным людям чуть не все федоскинские шкатулки, оставив создателей с носом, другой продал кому-то запас уникальных красок и колонковых кисточек, закупленных фабрикой еще в советское время в Голландии, третьи приходили просто «на кормление», а затем тихо исчезали. В итоге от уникального предприятия осталось то, что осталось.

В художественных мастерских, под которые теперь приспособлены две комнатушки, тесно из-за практикантов художественного училища. Но если бы не они, то жизнью здесь бы и не пахло. Большинство из 58 живописцев работает на дому, на фабрику приходят лишь за зарплатой да на худсовет раз в месяц — сдать выполненные заказы.

Всего на Федоскинской фабрике миниатюрной живописи числится на сегодняшний день 100 человек. В прошлом году выпустили 1800 изделий, в 2003–2006-м, которые считались «совсем плохими», из-за того что начались сокращения и по восемь месяцев не платили зарплату, — делали от 2000 до 5000 шкатулок. Для сравнения: при Лукутине меньше 20 000 изделий в год не выпускали, при СССР план был 120 000 штук, львиная доля шла на экспорт.

— Какое тогда было искусство, так, ширпотреб гнали, — усмехается Елена Генриховна. — На экспорт брошки отгружали вагонами.

Не все на фабрике столь же ироничны к своим прежним трудам. Когда начальство не слышит, рассказывают, что на Западе федоскинский промысел узнали именно в годы Советского Союза, сейчас связи утрачены. Да и в России из-за дороговизны лаковая миниатюра доступна только коллекционерам, новое поколение уже понятия не имеет, что это такое.

— Зато сейчас Федоскино — вершина искусства, — не сдается Генриховна, — у художников есть возможность делать по-настоящему уникальные вещи.

— Ага, бриллианты выпускаем! — насмешливо поддакивает художница Людмила Киселева, не отрываясь от ларца с кремлевскими башнями на крышке. Это заказ одного влиятельного «буратино». Точно такой же ларец она расписывала по заказу подарочного фонда президента. Увезли в Америку, Шварценеггеру на юбилей.

Картиной «Садко в Подводном царстве» украшали шкатулку, которая отправилась в Англию, на свадьбу принца Уильяма. Ларец с видом храма Христа Спасителя расписывали на рождение дочери Николя Саркози.

За эту ответственную работу художнице платят 25–35 тысяч рублей. Рисует она ее два месяца, а весь процесс — от заготовки для шкатулки до шлифовки картины по лаку — занимает до полугода. Быстрее сделать невозможно, ни одну операцию нельзя сократить или ускорить. Например, только заготовка для шкатулки месяц вываривается в льняном масле, еще месяц сушится.

Выгодные контракты — редкость. Небывалая удача, если у какой-нибудь фирмы или госкорпорации юбилей, тогда они заказывают по 70–100 шкатулок сразу и платят не скупясь. Госкорпорации предпочитают украшать крышки шкатулок портретом Владимира Путина. На втором месте из политиков Владимир Жириновский. Из Госдумы однажды попросили копию Рубенса. Догадайтесь, какую? Правильно, обнаженную. Администрация президента часто заказывает пейзажи Васнецова — без народа. Олигархи предпочитают шкатулки с портретами любимых жен, детей, тещ и собак.

— У нас много конкурентов, — ради справедливости уточняет Елена Генриховна. — Хороший заказ может уйти в Холуй, Жестово или Гжель. Они ведь там тоже не сидят сложа руки.

Если заказ ушел на сторону, художники рисуют традиционные тройки или пишут собственные сюжеты в надежде, что они понравятся и худсовету, и покупателю.

Вот как раз сейчас Нонна Кузнецова заканчивает выписывать девушку, присевшую на лужайке. Случайному покупателю работа понравилась, заказал такой же сюжет для панно. Самой Нонне нравится недавно сделанная ею «Хозяйка Медной горы». По совести говоря, пышными формами сказочная дамочка подозрительно смахивает на певицу Машу Распутину.

— Есть немного, — соглашается Кузнецова. — Но я так увидела свою героиню. Сначала вообще голой нарисовала, потом уж стала одевать в платье, прорисовывать складки. Худсовет не хотел утверждать: слишком сексуальная получилась. Кое-как отстояла. А «Хозяйку» прямо на следующий день купили. Буду еще делать.

В свободный полет, как большинство федоскинских художников, Нонна Кузнецова уходить не хочет: «Всю жизнь на фабрике…Ну и зарплата — пусть 12–13 тысяч, но стабильно».

Останавливает и моральный аспект. Те, кто ушел, уже как бы не считаются настоящими федоскинскими художниками, и сделанная ими шкатулка переходит в разряд «подделок». Так повелось еще с советских времен. Тогда считалось, что, отслеживая и наказывая мастеров, расписывающих на дому шкатулки или вазы, директора предприятий борются за качество народного бренда. На самом деле они боролись за план и за собственное благополучное существование. Ведь художник, самостоятельно изготовивший изделие, сам его и реализовывал, получая всю сумму, а на фабрике ему платили всего лишь 4% от отпускной цены.

Бывший директор объединения «Гжель», помнится, устраивал настоящие гонения на надомников, оправдывая жесткие методы тем, что они губят производство. А сам с трех раз не мог отличить «фирменное» изделие от «самопального», потому что и то и другое делали одни и те же мастера, и глина была той же самой — из ближайшего карьера, и печи для обжига коптили во дворах ничуть не хуже, чем заводские. В конце концов, большое производство практически загнулось, а малое выживает.

Что-то похожее происходит сейчас и в Федоскине. Можно, конечно, предъявлять претензии государству за равнодушное отношение к старинной отрасли, пенять властям за отсутствие материальной поддержки. Но горевать об утрате федоскинского промысла, похоже, рановато. За 217 лет он изрядно закалился в борьбе за свое существование, даже при Лукутине не было для него никаких привилегированных условий.

Народный промысел — это не фабрика, а территория, где живут люди, связанные одним ремеслом. Сами себе они уж точно пропасть не дадут.

А что касается подделок «под Федоскино» — да, они есть. По оценкам самих мастеров, на Арбате, Воробьевых горах и в Измайлове, где в основном кучкуются иностранцы, их количество доходит до 90%, уже и китайцы навострились расписывать шкатулки. С одной стороны, это ужасно. Но с другой… Никому в голову не придет подделывать, например, граненый стакан. Скучная же вещь, не для души.