Тамара ЦЕРЕТЕЛИ

16.07.2014

— Я благодарен судьбе — за годы, что проработал в кино, мне встречались очень интересные люди. На первом курсе ВГИКа, когда мы только приехали с картошки учиться, у нас стал появляться человек в кирзовых сапогах, галифе и гимнастерке. Это был Вася Шукшин. Еще не писатель — но уже сочинял. Еще не режиссер — но уже начал сниматься. К тому времени он окончил институт, в общежитие его не пускали. Искал ночлег на стороне, даже на вокзале жил. И часто бывал у нас.

Вася, кстати, дважды женился «на нашем курсе», если можно так выразиться. Сначала на Лидии Александровой. Потом тоже на Лидии — Федосеевой. С первой женой расстался по простой причине — та на него бумагу написала в парторганизацию. Приревновала — увидела, как он пьет чай с другой. В итоге Лидия попросила вышестоящие органы повлиять на коммуниста Шукшина, оградить, так сказать, от аморальных поступков. Васю вызвали на собрание. Там присутствовал и член партии — Сергей Аполлинариевич Герасимов. Секретарь парткома говорит: «Мы не будем зачитывать письмо, думаю, коммунист Шукшин сам разберется». И отдал Василию Макаровичу бумагу. Тот на следующий же день пошел разводиться. Что за жена, если на мужа стучит, — возмущался Вася. Подраться можно, по морде треснуть — это нормальные отношения. А писать в партком — уже какой-то Павлик Морозов получается…

Герасимова я не случайно упомянул — тот узнал, что на курсе, которым он руководит, учится «писательница». Сергей Аполлинариевич никогда никого не исключал, но нашел способ, как избавиться от студентки. Говорит ей: «Вас не выгоняют из института. Вы будете учиться, но курсом ниже». И оставил на второй год.

Ну а Шукшин, которому жить негде было, иногда ночевал у меня — в коммуналке в Сивцевом Вражке. Была у нас дома гениальная раскладушка, но потом пропала. На ней, кроме Васи, спали Николай Губенко, футболист Эдуард Стрельцов, Геннадий Шпаликов. Как-то попросился на две ночи Никита Михалков. Нет-нет, раскладушка после этого не пропала. Но Никита прожил у меня восемь месяцев. Был еще один «ночлежник»: мне пришлось его с Зубовской площади до Смоленки на себе тащить — он напился в стельку. Я и забыл про тот случай, пока не напомнил Михаил Задорнов — он и являлся тем «ночлежником».

Конечно, счастье было сниматься у Шукшина. Я исполнил одну из главных ролей, Ваську-чудика, в фильме «Странные люди» — там полным-полно этих чудаков. Запомнилась работа с Евстигнеевым. Евгений Александрович одинаково никогда не играл и не репетировал даже. Все время по-другому, вечно искал чего-то. А партнер ему вроде нужен был для того, чтобы реплики подбрасывать. Он мог путать слова, переставлять местами… Как-то в перерыве подхожу в коридоре к Васе, спрашиваю: «Как с ним общаться? Текста не знает, что ли?» Шукшин отвечает: «А ты посмотри, как он в кадре живет!» Говорю: «А мне-то что делать?» «И ты живи». Думаю, ах так, ну ладно! Там по сюжету встречаются два брата — рады друг другу, но один второму пеняет, что тот не приехал в деревню на похороны дедушки. А «городской» не может понять, какого деда — того, что по матери или по отцу. Совсем «обурбаниздился». Я играл «деревенского». На съемках при встрече с «родственником» один раз целовал его, а тут как брошусь на Евстигнеева: давай лобзать, обслюнявил всего, разревелся — ну, брат же! В общем, когда сказали: «Стоп!», вся группа хохотала, а Евгений Александрович так серьезно посмотрел на меня… Кстати, тот дубль с «нежностями» и вошел в картину.

Прошло 20 лет. Я снимал картину «Елки-палки». И попытался собрать бригаду шукшинских артистов: Куравлев, Бурков, Евстигнеев. Там есть сцена, где мы с Евгением Александровичем спорим насчет разновидностей отдыха — со смыслом для страны и без. Этот эпизод с ним тщательно репетировали. Но во время съемок, когда мой герой спрашивает: «В чем смысл жизни каждого гражданина?», а Евстигнеев в ответ орет: «Защищать Родину!», Евгений Александрович вдруг рванул телогрейку — причем не на себе, а на рядом стоящем Иване Рыжове… Такие перлы у него были сплошь и рядом.

В 1963 году меня пригласили сниматься в фильме-эпопее, блокбастере мирового уровня «Войне и мире». Я играл в третьей серии молодого офицера русской армии, воевал и быстро погибал… Возвращаюсь после съемок с деньгами в кармане и встречаю Шукшина. Говорю: «Вася, сегодня идем в «Интурист», гуляем!» Пошли, поужинали. Естественно, выпили бутылку — так, для аппетита. Ведь что такое бутылка по молодости? Ровным счетом ничего. А Вася мне: «Давай к ребятам-литераторам в общагу? Тут Коля Рубцов приехал, поэт хороший». В общем, поехали в общежитие — уже с другой бутылкой. Но она там как-то очень быстро кончилась. Я как раз рассказывал про массовку, 12 тысяч солдат, которые переодеваются во французов и русских, каждый день Бородино. Про то, как едешь на автобусе, а тут, понимаешь, и справа, и слева взводы идут! И громкоговорители такие, что километров на пять слышно… В общем, чувствую, народ требует продолжение банкета. Говорю: «Ребят, у меня еще десятка есть, но куда идти, не знаю». И какой-то кучерявенький, с розовыми щечками, скуластый, на бурята похожий малый схватил купюру и побежал. Через 15 минут принес две бутылки.

Спустя 20 лет встречаю Сашу Князева. Спрашивает: «Помнишь, ты к нам приходил после съемок, про Бородино рассказывал, угощал? Так вот из той компании уже практически никого нет в живых. Ни Коли Рубцова. Ни Саши». Не понимаю: «Какого Саши?» «Ну, ты за водкой его еще посылал. Это же Вампилов был…»

Нет и Васи Шукшина. Через несколько дней исполнится 85 лет со дня его рождения. Более скромного и тактичного человека я, пожалуй, не встречал. Он больше слушал, чем говорил. В этом году будет сорок лет, как он ушел, а мне кажется, будто это вчера произошло. Его хоронили седьмого октября на Новодевичьем, стоял невероятно солнечный, теплый день…