Марина и Сергей Дяченко, пожалуй, самые известные русскоязычные писатели-фантасты. Они лауреаты многих премий (в том числе Eurocon-2005 — «Лучшие фантасты Европы»), авторы сценариев к успешным фильмам и телесериалам. Их книги переведены в Америке, Германии, Франции, Китае и многих других странах. В издательстве «Эксмо» выходит их собрание сочинений в 30 томах. Марина и Сергей жили в Киеве, Москве, а сейчас живут и работают в Лос-Анджелесе.

— Могли ли писатели-фантасты предвидеть эпидемию коронавируса и последствия, которые она принесла?

— Фантасты предвидели подобные эпидемии и связанный с ними хаос. Так, Стивен Кинг в вышедшем в 1978-м романе «Противостояние» описал последствия утечки вируса из секретной лаборатории США, практически точь в точь с тем, что происходит нынче в мире. С такими же путями заражения, распадом общества, бунтами, анархией… Есть много хороших фантастических книг и фильмов об эпидемиях. Например, «Эпидемия» Петерсена, «Заражение» Содерберга, недавний — потрясающий! — российский сериал «Эпидемия» Оганесяна. А уж зомби как последствие всяческих эпидемий, особенно после сериала «Ходячие мертвецы», так и вообще стали любимыми игрушками детворы. Всеобщим мемом.

У нас есть повесть «Лихорадка», еще 2005 года, — так там смертельный вирус ополовинил население планеты. Но главное в этой повести не погоня зомбаков за «мясом», а парадоксальные отношения героя с ученым, который синтезировал этот вирус в надежде сотворить бессмертие. Есть и роман «Армагед-дом» 2000 года, где описан апокалипсис. Многие критики назвали, кстати, эту книгу «самым оптимистичным романом о конце света».

— Как, с вашей точки зрения, развивалась постсоветская научная фантастика — с чего начала, к чему пришла, как изменилась?

— Советская фантастика родила титанов — Алексея Толстого, Замятина, Беляева, Булгакова, Ефремова, Булычева, братьев Стругацких… Но она была как бы под запретом, приветствовалась лишь фантастика «ближнего прицела» типа Владимира Немцова, а мистика, антиутопии и прочие вольности не допускались. Сергей помнит, как во время работы в Московском НИИ пришлось тайно читать почти слепую перепечатку «Гадких лебедей» Стругацких: за такие вещи выгоняли с работы. «Час быка» Ефремова был выдан, но потом изъят из библиотек и объявлен «антисоветским». «Мы» Замятина вообще стерли из памяти поколений … И все же «Туманность Андромеды», «Мастер и Маргарита», «Собачье сердце», «Трудно быть богом», «Пикник на обочине» и многие другие романы, повести и рассказы тревожили душу, заставляли думать о жизни и будущем.

С развалом СССР, падением цензурных оков и наступлением эйфории от всяческих свобод, казалось бы, должен был произойти бум фантастики. И он наступил — за счет переводов западных авторов, прежде всего неизвестных нам классиков жанра. Но прошло несколько лет, и рог изобилия иссяк, вместо марочного вина издатели начали гнать шмурдяк. И, как следствие этого, тиражи книг стали таять. И тут издатели обратили внимание на отечественных авторов, в столах которых залежались рукописи. Так возникла четвертая, а потом и пятая волна отечественной фантастики. Огромную роль сыграл «живой бог» жанра — Борис Стругацкий. Он не только был эталоном совести и писательского мастерства — умный и общительный, бесконечно доброжелательный, Борис Натанович вел Литературный семинар, конференции (коны) писателей и издателей, он учредил жюри, премии… В этот период встала на ноги и радовала читателей череда талантливых, дерзких молодых писателей — Лукьяненко, Лукин, Рыбаков, Лазарчук, Успенский, Логинов, Громов, Брайдер и Чадович, Олди и другие… Борис Стругацкий приметил и нас, неизвестных ему киевских писателей, подарил нам свою дружбу… Какие славные были времена! Центры фантастики возникли не только в Санкт-Петербурге, но и в Москве, Киеве, Харькове, Казани, Екатеринбурге, Новосибирске… Огромную роль сыграли журналы «Если», «Мир фантастики», «Реальность фантастики», а потом и «Полдень». Палитра произведений наших друзей и коллег была многогранной — от сказочных фэнтези до классической научной фантастики.

— В советское время и в 90-х научная фантастика была на пике популярности, она рисовала образ будущего, в которое верили и у нас, и на Западе. Это будущее было светлым, а ключом к счастью оказывалась наука. Сейчас, на мой взгляд, ощутим кризис веры и в будущее, и в науку. Есть ли в такой ситуации шансы у научной фантастики?

— Поколения были взращены на ниве социалистического реализма, берущего начало от статьи Ленина о «партийности литературы». Одной из догм соцреализма был принцип «конкретности». Поэтому космическая фантастика долго признавалась вредной, и это изменилось только после полета Гагарина. Огромную брешь в фантастике пробил Иван Ефремов своей «Туманностью Андромеды». В этом его историческая роль. Его эстафету подхватили братья Стругацкие. И не только в «Далекой радуге», где ученые проводят эксперименты по нуль-транспортировке и решают неразрешимые этические проблемы. Братья Стругацкие зримо и талантливо описали историю Будущего — мира Полдня, мира мудрых учителей, мира творчества и гармонии. Социальная фантастика стала частью фантастики научной. Сила научной фантастики именно в том, что это литература. Идею можно изложить в виде научной статьи, но ее аудитория будет в миллион раз скуднее, чем аудитория хорошо написанного романа.

— В наши дни бросается в глаза триумф жанра фэнтези, причем в нем работают не только профессиональные писатели. Им заполнен российский электронный самиздат. Кажется, что этот жанр отражает какую-то существенную черту сегодняшнего коллективного бессознательного. Так ли это? Если так, в чем тут дело?

— Наука развивается не линейно, а волнообразно, пиками, парадигмами. Сейчас, несмотря на успехи генной инженерии, искусственный интеллект, познание черных дыр, таких революционных научных идей, как теория относительности, нет. Отсюда мелководье тем для классической научной фантастики. Есть и другая причина, так называемая «технологическая сингулярность»: прогресс науки настолько сложен, что просто недоступен пониманию. Это одна из причин расцвета жанра «фэнтези».

Однако, с нашей точки зрения, фэнтези — древняя штука, и ее истоки в сказках и мифах человечества. Например, «Вий» Гоголя — типичное современное фэнтези, хотя и написано в XIX веке. Но, конечно, расцвет этого жанра связан с именами Толкиена, а теперь и Роулинг, Мартина, Кинга. В этом жанре много мишуры, но лучшие его проявления являются высоким искусством, отражающим архетипы души и коллективного бессознательного. Этот жанр позволяет ставить и решать такие сложные этические, социальные и психологические проблемы, которые просто невозможны в реализме или классической научной фантастике.

— На какую литературную традицию, традицию жанра вы опираетесь, кого считаете своими предшественниками и учителями?

Сергей: Моим первым учителем в литературе был Яков Павлович Фрумкин. Гениальный психиатр, заведующий кафедрой мединститута. Когда я начал работать психиатром, то наивно считал, что бывают неинтересные больные, так как их диагноз очевиден. Но Яков Павлович, анализируя личность человека, его анамнез и статус, открывал такие индивидуальные особенности, что обычный человек становился космосом, и эти особенности влияли на ход развития болезни и лечения.

Марина: Счастьем для нас было знакомство с Борисом Натановичем Стругацким — или БНС, как его любовно все называли. Я, как и Сережа, выросла на книгах братьев Стругацких… Общение, дружба с этим человеком — самое важное в нашей литературной и киношной жизни. Существовала премия «Бронзовая улитка» — личная премия БНС за лучшее произведение года. У нас 5 этих премий — и они нам дороже всех других…

— Сорокин, Пелевин, с вашей точки зрения, — писатели-фантасты?

— Мы полюбили Пелевина еще с ранних произведений 90-х — «Затворник и Шестипалый», «Принц Госплана», а потом и за его нашумевшие романы. Но Пелевин и Сорокин — не совсем фантасты, они постмодернисты. Их проза насыщена сатирой, политикой, эксцентрикой, переплетением фантасмагории и реальности.

— Кто, с вашей точки зрения, лидер жанра — и на постсоветском пространстве, и на Западе?

— Трудно говорить о лидерстве в жанре на постсоветском пространстве, находясь под сенью Стругацкого… Такого лидера сейчас нет. Но мы радуемся новым работам Пелевина, Быкова, Лукьяненко… А на Западе — это Кинг, Гейман, Мартин. Лучшего писателя нашего поколения назовут, если повезет, наши дети. Скорее всего — внуки. По каким критериям они его вычислят, кто знает…

— Каковы перспективы жанра?

— Фантастика будет процветать все больше и больше, потому что от новостей и реалий жизни можно сойти с ума. Но есть еще один фактор, о котором мы уже говорили, — это пандемия коронавируса и те экономические разломы, которые неизбежны в связи с ней. Кино и сериалы — лучший катализатор жанра сегодня. Самые известные, кассовые среди них — с элементами фантастики или фантастика как таковая. Разве можно было раньше представить пустые кинотеатры или табу на их заполнение более 50 процентов? А ведь на киносборы и существует производство фильмов. В меньшей степени, но это коснется и сериалов — они тоже требуют коллективных усилий многих людей на ограниченной площади. Так что здесь будет жуткое проседание.

К этому следует добавить кризис издательского производства, многолюдного, коллективного дела. Книжные магазины были закрыты и получили пробоины ниже ватерлинии. Бумажная книга и так тихо умирает, — но в такой ситуации электронная книга просто сожрет своего старшего собрата. У электронной литературы есть огромные плюсы, но их нивелируют неотрегулированные во многих странах авторские права и мизерные гонорары, здесь неизбежно безудержное пиратство. Кроме того, в электронной литературе много мусора, — масса необразованных сочинителей, нетребовательных потребителей.

Кто же выиграет в поствирусном мире? Компьютерные игры. Их основа — фантастика. Они стремительно развиваются, но эта культура находится еще на том архаичном уровне, когда в истории кино были только немые фильмы и их сценарии писались на манжетах рубашек. Быть автором в литературе, кино или сериалах куда более почетно. Но все меняется на наших глазах. Литературно-киношный кризис заставит креативщиков обратить внимание на игровую индустрию, ведь потребитель игр не нуждается в кинотеатре или театре. Ему достаточно кресла, монитора и приставки, или даже просто планшета. Вот почему неизбежно вулканическое извержение связанных с фантастикой новых игровых возможностей и идей.