Анна ЧУЖКОВА

20.09.2014

Очередную премьеру театра «Глобус» лондонцы встретили с благодарностью. Можно представить себе радостную атмосферу. 6 января. Веселые горожане, недавно отпраздновавшие Рождество 1602 года. Зимний темный город (было время новолуния) освещала радость народных гуляний и маскарадов. А в театр гурьбой валили краснолицые зрители, разогретые пуншем или «овечьей шерстью» —  традиционным коктейлем на основе горячего эля. Обычай британцев проводить заключительную праздничную ночь — двенадцатую после Рождества — историки описывают не иначе как «буйный разгул». Под стать и дух беззаботной шекспировской комедии, названной чисто формально — по дате первого представления. 

В основе сюжета прием, уже знакомый нам по «Комедии ошибок» — путаница с близнецами. Их разъединило кораблекрушение. Виола, выбравшаяся на берег, решает наняться слугой к местному вельможе Орсино под видом юноши. И, конечно, влюбляется в босса. Но служебного романа не выходит. Герцог незамедлительно отправляет новичка на задание — принести любовные клятвы неприступной графине Оливии. Виола исполняет поручение искусно, но цели не достигает: Оливия вместо Орсино влюбляется в юного посланца. Но тут появляется чудом спасшийся брат Виолы — Себастиан, как отражение, похожий на сестру. После веселой неразберихи тайна близнецов открывается, и в финале играются свадьбы.

Шекспир украсил действие многочисленными песнями. «Любовь питают музыкой; играйте / Щедрей, сверх меры, чтобы, в пресыщенье, / Желание, устав, изнемогло». Так открывается эта жизнерадостная комедия, в которой автор наверняка и сам принимал участие. Одни исследователи считают, что он сыграл Орсино, другие предполагают — Уилл пошутил над собой, выйдя на сцену в роли Мальволио, слуги Оливии. 

Надменного дворецкого разыгрывает камеристка, подсунув поддельное письмо, в котором госпожа признается ему в любви и просит в знак верности носить желтые чулки с подвязками наискось. Мальволио предстает перед всеми в этом странном виде, доведенный подогретым честолюбием до мании величия. Прекрасная разоблачительная сцена — одна из самых смешных в пьесе. И наверняка была вдвойне веселее, если Мальволио действительно играл драматург. Великолепная самоирония — ведь недавно приобретенный герб Шекспиров, ставший поводом для издевок завистников, был желтым с черной лентой по диагонали. 

Пикантности комедии придавала ситуация с переодеванием главной героини. Следует помнить, что во времена Шекспира не существовало актрис. Получается, Виолу играл мальчик, переодетый в девочку, переодетую в мальчика. «Сценическая постановка давала широкий простор для непристойных намеков и шуток, коих не было ни в рукописях, ни в публикациях. Во всяком случае, сцены ухаживания и сватовства приобретали очевидный эротизм и, вполне возможно, сопровождались «неприличными» телодвижениями», — считает Питер Акройд. Есть в «Двенадцатой ночи» шутки настолько грубые, что не смогли пройти сквозь решето переводчиков, перебиравших текст Шекспира, как золотой песок. Увы, и мы не сможем привести здесь эти непечатные самородки. 

Музыка, беспечная молодость, любовь — таким, отчаянно веселым, было представление в «Глобусе» в заключительный праздничный день. И для зрителей, и для драматурга это стало прощанием с радостью. По странному совпадению, «Двенадцатая ночь» — последняя веселая пьеса Шекспира. Затем из-под его пера выходят одна за другой знаменитые трагедии. 

С чем связан такой перелом в творчестве Шекспира, до сих пор является одной из главных загадок. Одни полагают — сильно повлияли судебный процесс и осуждение покровителей, пытавшихся свергнуть Елизавету. Другие говорят о неразделенной любви к смуглой леди сонетов. Третьи приурочивают к этому времени смерть отца Шекспира. Еще одна версия — усиливавшееся влияние пуритан, боровшихся с лицедейством. По словам одного тогдашнего моралиста, «театры кишат людьми, а церкви оголились». Уже спустя четверть века после ухода из жизни самого поэта были закрыты общедоступные театры, а хранившиеся в них пьесы сожжены. Недаром мстительный Мальволио изображен в комедии суровым пуританином. В «Двенадцатой ночи» его лицемерие — повод для шутки. Но в позднейших пьесах оно — губительная злая сила, толкающая мир в пропасть.