«Генрих V»
23.07.2014
Ричард II — капризный ребенок на троне, Ричард III — беспощадный убийца, Генрих IV добился власти хитростью и силой, Генрих VI — слабоумный. Но вот среди шекспировских королей появляется «Генрих V» — пожалуй, первая хроника, в которую не пришлось вставлять полные горечи монологи о великой Англии в сослагательном наклонении или будущем времени. Вот он — триумф британской короны. Генрих затевает войну во Франции и одерживает блистательную победу над самоуверенным, надменным противником, значительно превосходящим английские войска по численности. Аплодисменты, занавес!
«Произведение странное по сочетанию несомненного мастерства и сравнительной пустоты содержания», — писал Александр Аникст про эту хронику. Вероятно, драматург выполнял «социальный заказ», предположил шекспировед. Вот и вышел, по выражению Георга Брандеса, «национальный гимн в пяти действиях».
Действительно, парадный «Генрих V» получился несколько пресным. Здесь уже знакомый нам король, в недалеком прошлом буян и гуляка, предстает мудрым и рассудительным правителем. Он не развязывает войну, пока не убедится в законности своих притязаний. Не впадает в ярость, когда французский посол с издевкой преподносит подарок — бочонок теннисных мячей. Ни коварных убийств, ни леденящей кровь жестокости, ни мук совести, ни самолюбования. Единственный заговор в пьесе раскрывается прежде, чем злоумышленники появятся на сцене. Один из преступников даже произносит приторную речь:
Никто не радовался так, встречая
Раскрытье государственной измены,
Как я сейчас ликую, что разрушен
Мой план проклятый. Пусть меня казнят,
Но все ж меня простите, повелитель.
Шекспир не жалел елея, расточая похвалы народному королю. Он прямолинейный, честный и храбрый — сам обходит отряды перед боем под видом простого вояки. Произносит пламенные речи о родине. И даже в любви французской принцессе признается безыскусно: «Говорю с тобой попросту, по-солдатски: можешь полюбить меня, каков я есть, — так бери меня». Но при всей простоте и благородстве, образцовый монарх оказывается скучным, как любой идеал. Пьесе отчаянно не хватает реалистичности, живых характеров и подлинного народного начала. Зритель начинает скучать по Фальстафу...
В эпилоге к «Генриху IV» Шекспир обещал нам показать толстого рыцаря еще раз. Но в «Генрихе V» балагур остается за сценой. Нам лишь сообщают, как страдает в предсмертных муках рыцарь и, наконец, отдает душу Богу. Диагноз — разбитое сердце. Виной не какая-нибудь там вертихвостка Долли Тершит (по-русски — Долли Рваная простыня) — бывшая пассия толстяка (в этой хронике она погибает от «французской болезни»), а божий избранник король Генрих V, отрекшийся от собутыльника.
Принц Хел, прогнав Фальстафа, действовал в интересах Англии. Но Шекспиру, как художнику, не гоже было изгонять рыцаря из своего творчества в угоду грохочущей гимнами, но невыразительной идеологии. Может быть, драматургу поднадоел тучный гуляка. К тому же он потерпел фиаско в «Виндзорских насмешницах». Возможно, Шекспир посчитал выпивоху лишним в этом героическом полотне о славных победах Англии. Сложно примирить пафос с пьяной икотой. Правда, приятели Фальстафа на сцене остались, не постеснявшись брать с французских пленных выкуп и тащить в карман все, что плохо лежит. «Из трех таких лодырей не выкроить и одного настоящего человека», — произносит прислуживающий им паж. Почему же рядом с трусами и хвастунами не оказалось заводилы Фальстафа?
Скорее всего, Шекспира правила сама жизнь. Как раз в это время знаменитый Уилл Кемп, исполнявший роль забулдыги, рассорившись с труппой, ушел из театра. Да как громко! Он на спор протанцевал сто с лишним миль от Лондона до Норвича. Всюду исполнителя морриса встречали толпы поклонников, каждый хотел выпить эля с кумиром, что существенно затрудняло дорогу. Иные присоединялись к процессии, были вынуждены терпеть февральский мороз, попадали в бурю и месили ногами слякоть. По завершении марафона стоптанные башмаки Кемпа вывесили на ратуше Норича, как достояние общественности. Мэр выдал комику премию, назначил ежегодную пенсию и осыпал прочими почестями. А сам Уилл объявил себя «кавальеро Кемпом, верховным магистром танца моррис, главным управляющим гип-гипов, браво-бисов и единственным жонглером тру-ля-ля, и первым шутом гороховым от Сиона до горы Сарри». Эта фраза — сетует Питер Акройд — наводит на мысль, что какая-то часть английского юмора утеряна навсегда. После такого пиара заменить актера не представлялось возможным. И Фальстаф скончался в одинокой холодной постели. Толстый рыцарь так и не узнал про военные подвиги бывшего товарища.
Но ничто не вечно под луной. Могущество Лондона, добытое ратными успехами Генриха, вскоре падет. Славный король не сумел воспитать достойного наследника. Получив две короны — английскую и французскую, — тот не удержал ни одну. Кровавый след от битвы при Азенкуре еще долго будет тянуться: эпоху Генриха VI ознаменовали утрата всех континентальных завоеваний и Война роз. Пожалуй, прав был трусливый жизнелюб Фальстаф, рассуждая перед битвой: «Может честь приставить мне ногу? Нет. Или руку? Нет. Или унять боль от раны? Нет. Значит, честь — плохой хирург? Безусловно. Что же такое честь? Слово. Что же заключено в этом слове? Воздух. Хорош барыш! Кто обладает честью? Тот, кто умер в среду. А он чувствует ее? Нет. Слышит ее? Нет. Значит, честь неощутима? Для мертвого — неощутима. Но, быть может, она будет жить среди живых? Нет. Почему? Злословие не допустит этого. Вот почему честь мне не нужна. Она не более как щит с гербом, который несут за гробом. Вот и весь сказ».