Виктория ПЕШКОВА

31.05.2018

В Московском губернском театре полным ходом идут репетиции нового спектакля, но не драматического, а кукольного. Называться он будет «Золотой ключ». Старую сказку на новый лад ставит известный режиссер Евгений ИБРАГИМОВ. Оторвавшись ненадолго от разбора сложных взаимоотношений Мальвины и Буратино, режиссер пообщался с корреспондентом «Культуры».

культура: Чем Вас привлек Московский губернский?
Ибрагимов: Мы с Сергеем Безруковым знакомы много лет. Давно хотели что-то вместе закрутить. Наконец получилось. В Губернском много, чуть ли не десяток, спектаклей для детей. Мне нравится, что взрослый театр целенаправленно «выращивает» своих будущих зрителей. И актеры относятся к участию в детском спектакле как к полноценному творчеству, а не как к обязаловке, от которой не отвертишься, как часто бывает.

культура: А почему выбрали сказку о Буратино и куда из названия делся суффикс «ик»?
Ибрагимов: Изначально идей было три — «Приключения Гулливера», «Три толстяка» и «Золотой ключик». Сергей выбрал последнюю. И, поскольку мы хотим сделать спектакль, который будет интересен и детям, и взрослым, решили название чуть-чуть изменить: уменьшительно-ласкательный суффикс упрощает смыслы, которые хочется вложить.

культура: И какие же?  
Ибрагимов: Мы решили поговорить с детьми о любви, о том, как прекрасно и многогранно это чувство. Мы можем любить человека и свободу, Родину и дерево под окном, и все будет обозначаться одним словом, подразумевая разные оттенки эмоций. Как в них разобраться? С детьми можно и нужно говорить серьезно. В спектакле с ними никто, кроме Дуремаров, — их у нас целых два! — не заигрывает. Правда, тут есть риск впасть в другую крайность — разложить все по полочкам и выдать зрителю готовенькое. Этим сегодня грешат многие — что в искусстве, что в политике, ведь разжевывают не только детям, но и взрослым. Люди перестают самостоятельно мыслить. А если работать не своими мозгами, твою жизнь за тебя проживет кто-то другой.  

культура: Похоже, что в Вашем спектакле ключик от театра превратится в ключ от жизни?
Ибрагимов: Можно и так сказать. Маленьким ключиком двери в жизнь не откроешь. И одного поворота явно не хватит. Говорить языком театра кукол о сложных материях иногда легче, чем привычным «драматическим» способом. Особенно с детьми. Они многое схватывают быстрее взрослых и потом ловят нас пусть не на откровенной лжи, но на двойных стандартах. И перестают верить и нам, и нашему взрослому миру. Собственно, все так называемые конфликты отцов и детей растут именно отсюда.

культура: Берясь за постановку для детей, режиссеры часто уверяют, что она будет интересна и родителям. Но, если честно, разве такое возможно? Особенно в кукольном спектакле.
Ибрагимов: Театр кукол испокон веков был абсолютно взрослым и зачастую весьма злободневным зрелищем. Это в советское время ему «амплуа» сузили. На любом детском спектакле взрослым должно быть интересно. В «Золотом ключе» им есть над чем задуматься и что объяснить детям.

культура: Думаете, им самим все всегда понятно?
Ибрагимов: Нет, конечно. Одна из присутствовавших на репетиции дам очень возмутилась, услышав со сцены слово «чурка». Пришлось объяснять. И это не первый случай. Иду как-то по Чешскому Крумлову — город фантастически красивый, туристов полным-полно — навстречу пара. Сразу видно — наши. И она ему достаточно громко, так, чтобы я услышал: «И здесь чурки!» А я в ответ, не сбавляя ходу: «Чурка — это, между прочим, обрубок бревна, который на поленья колют, а вовсе не то, что вы думаете». Видели бы выражения их лиц...

культура: А если все-таки мама или папа рядом в кресле скучают?
Ибрагимов: Тогда беда. Ведь ребенок это видит, и взаимопонимания между ними становится чуть меньше. Почему мне интересно, а им нет, задается он вопросом. Что не так? С кем — со мной или с ними? Убежден, ребенку в театре лучше с родителями, бабушками-дедушками — в общем, с близкими, родными людьми.

культура: Вы появились на свет в горах, так что вряд ли Ваше знакомство с театром произошло в детстве.
Ибрагимов: Ошибаетесь. Отец часто брал меня на праздники, которые на Кавказе устраивают по любому подходящему поводу — уход в армию, свадьба, юбилей. А у нас каждое торжество сопровождается очень красивыми обрядами с танцами, пением и даже скачками. И что это, как не театр, пусть и в архаической форме? Все кипит, звенит, играет красками — разве может ребенок этого не запомнить.

культура: Кстати, о красках. Художник Эмиль Капелюш сделал очень сдержанную сценографию, нарочито неяркую. А нынешние дети выросли на ярких картинках гаджетов. Не боитесь проиграть технологический поединок?
Ибрагимов: Да я в него и ввязываться не собираюсь. Не надо конкурировать, надо искать свою нишу, делать то, чего гаджеты не умеют, — негромко разговаривать с человеком по душам. Не так давно мои коллеги из нескольких европейских стран задумали супероснащенный проект. Но вначале решили у детей спросить, что им в театре будет интересно увидеть. И детки им глаза открыли: а чем тогда театр от кино отличаться будет? Так тот проект и не случился. Технологии — это проза. Ими можно восхищаться, но душу трогают не этим. Чем выше технологии, тем сильнее нам хочется поэзии.  

культура: Вы не впервые ставите кукольный спектакль в драматическом театре.
Ибрагимов: Хотите спросить, зачем Вы усложняете себе жизнь, обучая драматических артистов тому, на что у профессиональных кукольников уходят годы? Затем, что актер должен уметь все. И водить куклу тоже. Это, между прочим, очень важный навык. Режиссеры и критики любят поговорить об ансамбле как о фундаменте хорошего спектакля, но не секрет же, что актер обожает тянуть одеяло на себя, иногда совершенно неосознанно. А куклу, даже несложную, как правило, ведут два-три человека, и всем им нужно не то что двигаться, дышать в унисон! На самом деле за два-три месяца репетиций можно многое освоить. Срабатывает азарт: я хочу играть в спектакле, а значит, научусь всему, что нужно.

культура: Вы, между прочим, и сами начинали как драматический актер. Когда почувствовали, что профессию пора менять?
Ибрагимов: Я работал в Карачаево-Черкесском русском драмтеатре. Не могу сказать, что был обойден ролями — сыграл их больше двадцати. Лет через пять, может, чуть больше, понял: воплощать чужой замысел мне уже не так интересно, как свой собственный. Поехал в Питер поступать на режиссуру драмы, а затем неожиданно для самого себя свернул в сторону театра кукол.

культура: Для актера поступок несколько странный, ведь кукла отодвигает артиста на второй план, лишает индивидуальности.
Ибрагимов: Так многие думают. Но на самом деле — нет. Кукла да и вообще любой предмет — хоть алебастровая маска, хоть кусок поролона — становятся продолжением тебя самого: ты можешь наделить ее всем, чем владеешь сам, и через нее выразить то, для чего слово — это слишком много, а только жеста явно недостаточно.

культура: Вы руководили несколькими театрами кукол и у нас, и за рубежом, но предпочли странствовать по свету. Отчего на месте не сидится?
Ибрагимов: Ну, это же круто — на работу не на троллейбусе или машине, а самолетом. А если серьезно, то когда все время проводишь в одном театре, через какое-то время острота восприятия мира притупляется. Сейчас у меня постановки расписаны года на два вперед. И знаете, какое это счастье, возвращаться домой — в маленький домик в маленькой деревушке под названием Добра Вода к жене (она у меня чешка) и детям, чтобы после грохота цивилизации окунуться в предальпийскую тишину. На самом деле, свой маленький театр у меня есть, мы делаем уличные спектакли. Чешские артисты сами меня нашли. Просто пришли и постучали в двери. Я горжусь, что я кукольник. Это совершенно особое братство. В любой стране зайди в театр кукол, и тебя там встретят как родного. Может, потому, что нас по миру не так уж и много...

культура: Драматические артисты зачастую не хотят, чтобы дети пошли по их стопам, а как с преемственностью у кукольников?
Ибрагимов: Это трудная и тяжелая, физически тяжелая, работа. Я ее очень люблю и буду рад, если кто-то из них выберет этот путь. Дочке пока ближе балет и живопись, а вот сын готов «оживить» все, к чему прикоснется. Выбор они будут делать сами. Мне всегда казалось странным стремление родителей устроить судьбу своих чад — выбрать им профессию попрестижнее и подоходнее. А она им по душе должна быть. Остальное — неважно.