Виктория ПЕШКОВА

01.11.2018

На сцене Театра имени Моссовета стартовало «Путешествие с тетушкой»..

Имя Грэма Грина обычно ассоциируется с политическим детективом. В этом смысле «Путешествия с тетушкой» в его творчестве стоят несколько особняком, как пример гремучей смеси авантюрно-плутовского романа с комедией нравов. Почтенная дама — из тех, кого принято называть «женщина с прошлым», — прибывает на похороны сестры, с которой не общалась лет 50, если не больше, и одним махом выдергивает из серой размеренной жизни ее тюфяка-сына — старого холостяка на пенсии, коротающего дни за разведением георгинов. Тетушка остроумна, неутомима, жизнерадостна и неувядающе молода. Путешествие, которое она уготовила племяннику, разбудит в рохле и простофиле так долго дремавший ген авантюризма.   

В спектакле Михаила Левитина-младшего, поставленном по мотивам гриновского романа в Театре им. Моссовета, можно при желании разглядеть трагифарс и мелодраму, буффонаду, детектив и дорожную историю. Получился такой озорной и бесшабашный площадной театр, где отыщется место любому сюрпризу, на которые бывает так щедра жизнь.

После премьеры «Культура» встретилась с Ольгой ОСТРОУМОВОЙ, сыгравшей в спектакле главную роль, и Михаилом ЛЕВИТИНЫМ-младшим, заварившим всю эту кутерьму.

культура: Ольга Михайловна, чем привлекло предложение сына?
Остроумова: Неожиданностью. Всегда хочется сыграть характер, который ты еще не обживала.    
Левитин: Мы шли против маминой актерской природы. Театр ей еще в прошлом году по случаю юбилея предлагал поставить спектакль. Но все это были набившие оскомину роли «великих старух», что ей совершенно не улыбалось. И вот однажды она спросила, нет ли каких идей у меня. Я моментально вспомнил о «Путешествиях с тетушкой».

культура: Вы никогда не играли эксцентричных героинь?
Остроумова: Не часто, но играла. Хотя ни в «Стеклянном зверинце», ни в «Серебряном веке» такой остроты не было.
Левитин: Сочиняя инсценировку, мы с моим соавтором Женей Трефиловым подарили тетушке Августе несколько проникновенных монологов — мама принадлежит к актрисам, ищущим в любом образе глубокий драматический корень. В остальном это совершенно хулиганская история, преподнесенная с той целомудренностью и чистотой, на которую способна, наверное, только моя мама. Знаете, бывали моменты, когда она просто ненавидела свою героиню. И я не сразу понял, как ее переубедить.

культура: Удалось?
Левитин: Отчасти на меня работал мамин актерский азарт: сыграть такую женщину — большое искушение. Я сам, пожалуй, хотел бы ненадолго стать такой тетушкой. Думаю, что и Грин не отказался бы. В какой-то момент Ольге Михайловне тоже захотелось позволить капризному воображению героини руководить своей жизнью. Хотя бы на сцене в течение двух с половиной часов. Но одного азарта маме было недостаточно, она ведь женщина серьезная! Пришлось копать глубже. Тетушка Августа отнюдь не праведница, но ее аморальность не результат какой-то природной «испорченности». Это протест против ханжества, лжи и лицемерия, царящих в обществе. И в этом она, если хотите, схожа чуть ли не с Львом Толстым.

культура: Ольга Михайловна, Вы с режиссером согласны?
Остроумова: Мне долгое время чего-то в его рассуждениях не хватало, но я не понимала, чего именно. До вчерашнего дня. Сейчас на радио «Звезда» вечерами читают «Мастера и Маргариту». Вчера как раз дошли до полета Маргариты. Разгром, учиненный ею в Доме драмлита, не месть кому-то персонально, но бунт против сил, способных задушить в человеке все живое и естественное. Тетушкой Августой руководит такая же безграничная жажда жизни. Лицемерие унылой, жестко регламентированной повседневности для нее равнозначно смерти. Но мне все еще трудно говорить о своей героине: она «сложится» где-нибудь к десятому спектаклю, когда появится настоящая свобода, когда можно будет взлететь и над текстом, и над сценой, получая удовольствие от своего озорства и хулиганства.

культура: Жаль, что сегодня критик, как правило, не имеет возможности написать не только о первом, но и десятом — двадцатом спектакле!
Остроумова: А ведь раньше так и было. Знаменитый Амфитеатров, побывав на премьере, потом смотрел и десятый, и двадцать пятый спектакль, каждый раз описывая его развитие. Как же я завидую артистам, которые могли таким образом взглянуть на то, что они делают, со стороны. Сегодня критик смотрит спектакль один раз, и обычно именно премьеру, когда все еще зыбко и неустойчиво, и ему не так легко оценить увиденное по достоинству.

культура: За яркой клоунадой — тетушка и племянник, по сути, классические Рыжий и Белый — спрятана идея, во времена Грина не имевшая нынешней актуальности: сколь полной и насыщенной ни была бы твоя жизнь, ничего надежнее семьи в этом мире не существует.
Остроумова: Мы очень хотели, чтобы зритель проникся этим убеждением. Сатира на нравы — это весело, но важнее другое — как становятся по-настоящему родными люди, всю жизнь полагавшие, что им никто не нужен.
Левитин: Между прочим, для мамы семья всегда была на первом месте. И хотя отказывалась от каких-то, как я понимаю, очень важных для нее предложений, она не считала это «жертвой».

культура: Вы уже встречались и на съемочной площадке, и на сценической. С родными людьми работать труднее, чем с посторонними?
Остроумова: Намного! Ведь нужно суметь отказаться от привычного расклада мама — сын. Мы поначалу много спорили на репетициях, и от этого скисали все. Вот тогда я и поняла — нужно себя контролировать, чтобы еще и коллегам жизнь не усложнять. В этой истории слишком много событий. Я пыталась убедить Мишу следовать известному принципу: 15 минут активного действия, потом дай зрителю передохнуть. А он твердил: «Не дам!» И оказался прав. Он настаивал на таком дерзком рисунке, что оторопь брала. Нам казалось, так играть нельзя. Есть такая старая театральная шутка: «Артисты заговорили не своими голосами — спектакль начался!» Вот с этим в нас он и боролся.
Левитин: Мне всегда казалось, что мои главные или даже единственные инструменты в работе — это юмор и какое-никакое обаяние. Но во время репетиций я понял, что утратил и то, и другое напрочь. Обаять маму или хотя бы заставить ее улыбнуться не получалось! Фокус же в чем: дети стараются быть такими, какими их хотят видеть, а не какие они на самом деле. А в работе надо быть самим собой, не думая о том, понравится это кому-то или нет. У нас месяца два ушло на то, чтобы из мамы и сына превратиться в актрису и режиссера.

культура: Считаете, это слишком долго?
Левитин: Да, я до сих пор не уверен в том, что ее убедил. Мне казалось: вот мы поработаем вместе, и мама станет меня воспринимать несколько иначе. Наивный! Какое-то ребячество во мне все равно остается, ловлю себя на том, что жду ее похвалы, хочу похвастаться, как здорово то или это у меня получилось. Если бы я репетировал не с мамой, проявлял бы куда больше жесткости к актерам. А вместо этого вел себя как деликатный мальчик из хорошей семьи.

культура: Заставить актеров верить себе — главная хитрость режиссуры?
Левитин: Им и вправду пришлось нелегко. Грин — это безудержная игровая стихия. А тут еще и режиссер им достался, который больше всего на свете любит устраивать на сцене веселый хаос, чтоб казалось, что все летит в тартарары. Актерам, чтобы вжиться в это, просто необходимо было впасть в легкое безумие. Спасибо им всем, что они на это, в конце концов, решились.
Остроумова: Знаете, режиссеру самому поверить в актера порой гораздо сложнее. Меня надо любить на сцене. Иначе я становлюсь бездарной. Кого-то режиссерское недоверие только распаляет: ну, погодите! я вам сейчас покажу! А я вот так не могу...

культура: Тетушка Августа к перевоспитанию Генри подошла достаточно жестко. А Вы сами мама строгая?
Остроумова: Когда моя героиня в финале произносит: «Ну, должна же я была воспитать своего мальчика!», я всегда мысленно добавляю: «Как умею!», отчасти имея в виду и себя. Августа учит его самому главному — противостоять обыденности и не бояться жить, то есть быть свободным. А строгостью этого, как мне кажется, не добьешься.
Левитин: Как-то мама поколотила меня... моим же дневником. Я полгода расписывался там за нее и даже сочинял ответы на замечания учителей: «Миша катится по наклонной плоскости!» «Вверх!» — писал я. Но это был едва ли не единственный всплеск ее воспитательных страстей. Нам с сестрой повезло — родители всегда считались с нашими чувствами. Когда они развелись, мне было лет девять, я взял с них обещание не заводить новых семей, пока мне не исполнится 17. И вот, представьте себе, о своем браке с Гафтом мама сообщила мне только в мой 17-й день рождения. Каково? Я и сам забыл об этом обещании, а она помнила!

культура: Как думаете, что в Вашей семье связывает разные поколения?
Остроумова: Наверное, любовь к прекрасному — к музыке, искусству, литературе. Моя семья жила в небольшом городке Бугуруслане. Это в Оренбургской области. Папа преподавал физику в школе рабочей молодежи, мама занималась домом и детьми — нас, как у Чехова, три сестры и брат. Весь наш скромный уют создавался мамиными руками, она была замечательной мастерицей — и шила, и вышивала. Жили мы небогато, но папа сумел собрать прекрасную библиотеку, так что в доме все читали запоем. Самой ценной вещью в доме была котиковая шуба, которую продали, чтобы купить мне пианино, — пусть хоть самая младшая выучится музыке. Вместе со мной учился играть и папа — по самоучителю. Слышали бы вы, как он пел старинные романсы под собственный аккомпанемент. Вот его творческая энергия, видимо, передалась всем нам, включая теперь и моих внуков.

Фото на анонсе: Владимир Федоренко/РИА Новости