Виктория ПЕШКОВА

29.03.2018

Свой новый спектакль худрук РАМТа Алексей Бородин назвал «Последние дни». Пьеса Булгакова о гибели Пушкина объединена в нем с «Медным всадником» и драматическим опытом Бориса Акунина «Убить змееныша» о временах юности Петра I. Постановку, заявленную как театральный пасьянс, впору сравнить с лабиринтом, у которого не только несколько входов, но и несколько выходов.

Освоение недр истории средствами театра уже много лет является для Алексея Бородина главным творческим принципом. Он уверен — ​исторические события бесполезно постигать с помощью учебников. В них надо погружаться не только разумом, но и душой, сопереживая и тем, кто бесследно исчезал в жерновах истории, и тем, кто вершил ее. «Последние дни» определяются тем же вектором, что и «Берег утопии», «Нюрнберг», «Демократия»: взглянуть на сегодня через отразившиеся в нем вчера и позавчера.

В «Медном всаднике» мы в первую очередь видим гимн свершениям неукротимого самодержца, редко задумываясь над тем, для чего понадобилось Пушкину параллельно рассказывать о судьбе бедного Евгения. Персонажи Дмитрия Кривощапова, Максима Керина и Павла Хрулева лаконично обозначены в программке как Первый, Второй, Третий и различимы только по костюмам эпох — ​петровской, пушкинской и условно современной (художник по костюмам Валентина Комолова сумела одеть этот спектакль так, чтобы стилизация не превратилась в условность). Существуя на неосязаемой границе сцены и зала, эти трое разворачивают перед постепенно прозревающим зрителем трагическую хронику последних дней обычного, ничем не примечательного человека, которого безжалостная стихия лишила любимой девушки, права на счастье, разума, а в конечном итоге и самой жизни. И ода творению оборачивается явственным укором творцу, посмевшему презреть законы природы и обесценить отдельную человеческую жизнь во имя величия своей державы.

Цепями «Медного всадника» скреплены между собой акт первый, в котором сжата до упора тугая пружина булгаковских «Последних дней», и акт второй, возведенный на зыбучих песках исторической фантазии Бориса Акунина под названием «Убить змееныша». Стратегическое единство замыслов обоих произведений налицо. Последние отблески жизни, которая, продлись она дольше, вероятно подарила бы русской культуре новые шедевры невиданной дотоле красоты и силы. Последние мгновения регентства, которое, обернись оно полноправным царствованием, возможно, открыло бы перед Россией менее кровавый и жестокий сценарий развития, чем тот, который достался ей в удел. С тактическим воплощением все обстоит гораздо сложнее.

Всерьез сопоставлять драматургические дарования Булгакова и Акунина — ​занятие неблагодарное. Напиши Григорий Чхартишвили полновесную пьесу, энергии которой хватило бы на самостоятельный спектакль, пригодный для большой сцены такого театра, как РАМТ, поставленный по ней спектакль жил бы в соответствии с внутренними законами акунинской драматургии и по ним же судился бы в соответствии с небезызвестным пушкинским принципом. Анализ возможности для России альтернативных путей исторического развития — ​занятие увлекательное, но требующее длинного дыхания. Акунину его не хватило. Сосуществование же в одном спектакле двух столь несоприродных произведений привело к тому, что в физике именуется неустойчивым равновесием.

Работая над пьесой о Пушкине, Михаил Афанасьевич не только перечитал все написанное поэтом и о поэте, но и перелопатил немалое количество документов той эпохи. Сетуя на то, что «пушкиноведение не есть точная наука», драматург пытался с максимально возможной точностью восстановить события последних дней жизни своего героя. То, что он так и не появится на сцене, ничего, по сути, не меняет. В «Последних днях» действуют люди из плоти и крови: искренности их чувств веришь, за их убеждениями, даже при полном несогласии с ними, нельзя не признать права на существование. Каждый, как может и как умеет, несет свое бремя: любви — ​как Натали (Анна Тараторкина) и ее сестра Александра (Ирина Таранник), дружбы — ​как Жуковский (Илья Исаев), монаршей власти — ​как Николай I (Алексей Мясников), государственной службы — ​как Бенкендорф (Алексей Веселкин) и Дубельт (Андрей Бажин). Своя правда есть и у шпионящего за поэтом Биткова (Александр Гришин), и у осведомителей помельче и померзее.

Насколько глубоко изучал документы и свидетельства петровской эпохи Борис Акунин, остается только гадать. То, что к истории можно подойти как к неточной науке, его, похоже, даже радует. Достоверность образов выведенных им исторических деятелей — ​царевны Софьи, ее фаворита и ближайшего советника в государственных делах князя Василия Голицына, воспитателя юного царевича Петра князя Бориса Голицына — ​предоставим оценивать историкам. Уязвимость пьесы не в достоверности персонажей как таковой, а в их прямолинейной одномерности. Василий Голицын (Илья Исаев) — ​эдакий беззаветный борец за свободу и счастье каждой отдельной личности, его двоюродный брат Борис (Александр Доронин) — ​оголтелый поборник деспотии, молодой Петр (Виктор Панченко) — ​рвущийся к власти истеричный фанатик с явными признаками серьезного душевного расстройства. Паранормален и Трехглазов (Александр Гришин) — ​неизбежный для Акунина иудоподобный «двойной агент», в руках которого финал пьесы. Кажется, что все эти персонажи собраны в одной пьесе только для того, чтобы в нужный момент задекларировать тщательно выстроенные автором концепты. И только мастерство рамтовских актеров и режиссерский талант Бородина наделяют эти человеко-схемы неким вторым планом, прорастающим за пределы акунинского текста.

Что дал Алексею Бородину столь рискованный эксперимент? Вряд ли этот вопрос имеет простой и единственно возможный ответ. Ясно одно — ​разными способами (включая намеренно вневременную, строгую сценографию Станислава Бенедиктова), но с равной настойчивостью режиссер заставляет зрителя размышлять о двойственной, неоднозначной природе противостояния государственной власти (как системы, обеспечивающей само существование той или иной страны) и отдельного человека — ​будь то скромный обыватель, гениальный поэт или глава государства. Причудливо переплетя между собой эпохи, стили, драматургические принципы, версии и контрверсии исторических событий, Алексей Бородин выстроил замысловатый лабиринт, передвигаться по которому можно, только полагаясь на самого себя. Путеводных нитей, гарантирующих единственность входа и выхода, к нему не прилагается.

Фото на анонсе: ramt.ru