Елена ФЕДОРЕНКО

21.10.2015

Манифестом художественного руководителя отметил новоселье Театр имени Евгения Вахтангова.

Вахтанговцы ждали Новую сцену давно, еще с прошлого века. Вокруг как грибы после дождя возводились подмостки — под крышами и в подвалах, в фойе и на улицах, и только старейший театр на Арбате словно заколдовали — унылый долгострой соседствовал с памятником позолоченной принцессе Турандот. Вторая сценическая площадка была, но появилась она случайно, благодаря Петру Наумовичу Фоменко, решившему поставить «Без вины виноватые» в зрительском буфете третьего этажа. Получился зал на шесть десятков мест, предназначенный для экспериментов и спектаклей камерного формата. 

Новая сцена — совсем иное, тут есть чем гордиться. Это уютный и удобный театральный дом, современный, оборудованный по последнему слову техники, с цехами и складами для хранения декораций. Подмостки и зрительный зал сконструированы по принципу трансформера. Прописалась Новая сцена, как и планировалось, по соседству с легендарной, стена к стене. Вахтанговцы довольны: «Мы даже мечтать об этом не могли». О том, что жизнь на Арбате, 24, не будет серой и тоскливой, заявили сразу, приурочив к новоселью три премьеры. Еще две — «Подросток» по Достоевскому и «Питер Пэн» для детей — войдут в афишу до рождественских праздников.

Первый спектакль — «Минетти» — худрук Римас Туминас поставил как своеобразный манифест к рождению Новой сцены. Пьеса австрийского драматурга Томаса Бернхарда, кажется, явилась только поводом к высказыванию режиссерских мыслей о театральной природе, актерском ремесле и людях, зараженных лицедейством по обе стороны рампы. Чтение текста «Минетти» — занятие для особо усидчивых. По сути, монолог, где логика мешается с потоком подсознания, написан для реального актера-долгожителя по фамилии Минетти. Своеобразный рекордсмен выходил на сцену более семи десятилетий, играл и на десятом десятке лет, когда уже отказали ноги. В титульной роли — Владимир Симонов. Его Минетти в полном согласии с пьесой мечтает о короле Лире, все остальное — изящная игра в театр, придуманная постановщиком вместе с постоянными соавторами.

Черное, глубокое давящее пространство. Воет непогода. Накатывают волны. Отзвуки шекспировой бури и в музыке (композитор Фаустас Латенас), и в убранстве сцены (художник Адомас Яцовскис), и в пластике (хореограф Анжелика Холина). И в душах персонажей. Место действия — холл отеля. Сюда в длинном черном пальто и шляпе, с видавшим виды чемоданом приходит Минетти, эдакий Актер Актерыч, чтобы обсудить с директором театра предложение исполнить роль короля Лира. Директор не объявляется. Была ли с ним договоренность — тоже вопрос. Но артисту, желающему играть, не важно, что у него под рукой и что вокруг. Под рукой — чемодан, а вокруг — странная команда служителей гостиницы: портье и носильщик, похожие на роботов, бесстрастная горничная с прямой, как доска, спиной, люди-шаржи за стойкой и такие же нелепые постояльцы. Они и становятся заложниками актерского призвания Минетти, находящего свой театр там, где есть хотя бы один зритель. И он начинает. Играет — картинно, надсадно, патетично, пока его не сбивает с котурнов Дама почтенных лет, из года в год приезжающая в отель, чтобы в одиночестве новогодней ночью осушить бутылку, а то и две, шампанского, предварительно закрыв лицо маской обезьяны. Осмотрев своего визави с ног до головы, она произносит: «У вас завязки от кальсон развязались». Как пригвождает: сразу становятся заметны не только несвежая лямка, торчащая из-под штанины, но и рваные перчатки, и бывалые ботинки на босу ногу. Он, нищий, не наберет денег на обратную дорогу, это — его последняя гастроль. Даму с завидной фигурой, на высоких шпильках, блистательно играет Людмила Максакова, в финале эпизода поющая под Эдит Пиаф. 

Реплики Минетти, в чьем сознании спутаны прошлое и настоящее, реальное и вымышленное, льются гремучей смесью из слов сыгранных и несыгранных ролей, воспоминаний о триумфах и поражениях, отрывков из Шекспира и отчаянных признаний, что теперь он вынужден заниматься земледелием. Иногда Минетти приоткрывает чемодан, чтобы выудить из его глубин почти истлевшие газетные вырезки и зачитать восторженные отзывы о себе. Но вытащить маску короля Лира он так и не рискнет. Да и есть ли она там, маска, или он все придумал, включая предложение директора театра? 

Черная мгла разражается то грозным потоком ветра, то вихрями метели. Огромный вентилятор режиссер не прячет — карнавальный кордебалет трепещет от его порывов. Похожие на цирковых клоунов ряженые собираются в ансамбль: экстравагантная певица с одуванчиком волос на голове, аккордеонистка с перекошенным лицом и явными нарушениями двигательной системы… Мир бешеного карнавала дополняется зловещим карликом, дефилирующим под ручку с горничной сомнительного поведения, а влюбленный клоун вдруг произносит монолог Сирано или Ромео (замечательная работа Максима Севриновского). 

Многоголосие смыслов (до конца неясно, кто они, все эти люди-маски, кто сам Минетти у Владимира Симонова — больной, пораженный манией величия, или действительно гений), соединенное в спектакль, так живо напоминает изящные опусы литовского студента ГИТИСа Римаса Туминаса, которые в середине 1970-х впечатляли своей абсолютной театральной природой. Потом подтексты менялись, и те, что резонировали с иронией по отношению к российской истории и природе славянского характера, зачастую оставляли не лучшее послевкусие. В «Минетти», к счастью, этого нет. Режиссер, собравший коллекцию сценических штампов, говорит об актерстве как о форме сумасшествия, опьянения куражом и признается в любви к театру, чьи рефлексии всегда восхитительны и бессмертны.