Алексей ЗВЕРЕВ

01.10.2014

Захар Прилепин побывал на Юго-Востоке Украины и поделился с «Культурой» впечатлениями о ситуации в непризнанных республиках. Кроме того, мы обсудили с писателем такие животрепещущие темы, как нынешнее расслоение российских интеллектуалов и роль Владимира Путина в событиях «Русской весны». 

культура: На днях Вы рассказали читателям портала «Свободная пресса», что расстались с депрессией 90-х и «нулевых». Это каким-то образом связано с событиями «Русской весны»?
Прилепин: Это связано напрямую: я увидел огромное количество веселых и полных сил русских людей. В первую очередь среди воюющих в Новороссии, хотя и не только там. Я увидел готовность к жертвам, к лишениям, увидел, что люди в состоянии поступаться личным во имя вещей во многом идеалистических. Единственная поправка: у меня, конечно же, не было никакой депрессии в 90-е. У меня всегда было хорошее настроение, я ведь дома.

культура: С началом войны на Украине впервые, пожалуй, в новейшей российской истории отечественные интеллектуалы жестко разделились на государственников и космополитов. Какую опасность таит в себе такое разделение?
Прилепин: Нет, не впервые. Разделение появилось еще во время перестройки, четко же обозначилось после расстрела парламента в 93-м — в письме «Раздавите гадину!» и ответных публикациях патриотической общественности. По одну сторону тогда оказались Астафьев, Окуджава, Рождественский, Гранин, по другую — Распутин, Бондарев, Есин, Юрий Кузнецов. Следующий раскол, уже больше коснувшийся медиасферы, случился на фоне событий в Чечне. Но с тех пор прошло много лет — десять, пятнадцать, двадцать, и могло показаться, что у либералов и патриотов теперь есть точки соприкосновения. У нас, в конце концов, общая культура — общий Пушкин, общий, скажем, Рахманинов или Шостакович. Однако украинские события показали, что базовые понятия мы рассматриваем совершенно противоположным образом. Родина, честь, достоинство и мужество в нашем понимании — в их понимании позор, позор, позор и позор. Соответственно то, что они считают достоинством и мужеством, вызывает у нас оторопь. 

культура: Авторская программа на «Дожде» — что это: попытка действовать «на коммуникациях врага», потроллить, как сейчас говорят, либерально настроенную аудиторию?
Прилепин: Я высказываю свои взгляды на любой площадке. Аудитории состоят из разных людей, в том числе из молодых. Мне, конечно же, хочется, чтобы молодые люди, взращенные либеральной пропагандой, имели возможность услышать иную точку зрения. Причем не от «условного Соловьева», а из уст своего плюс-минус современника, слушающего ту же самую музыку и читающего те же книги. При случае я непременно захожу поговорить и на «Дождь», и на «Эхо Москвы», пишу колонки в либеральные издания. Тем более, заметьте, в «нашей ужасно тоталитарной стране» весь «глянец» — сугубо «прогрессивный». На днях разглядывал разные модные журналы в аэропорту: их обложки всячески издеваются над условными «крымнашистами» всеми своими анонсами. То есть миллион «продвинутых» читателей живут в этаком собственном «продвинутом мире». Естественно, мне хочется туда зайти и высказаться.

культура: По соцсетям гуляют едкие комментарии к Вашей колонке: «Углич — мечта Прилепина». Понятно, что «Углич» здесь подается уничижительно, как синоним отсталости, если не сказать пещерности. А что в Вашем понимании есть тот самый «Углич»?
Прилепин: Мне вполне нравится конкретный Углич. Конкретная Пенза, откуда я только что вернулся. Конкретный Нижний Новгород, где я живу. Моя конкретная деревня Ильинка Рязанской области, где я родился. Деревня Каликино Липецкой области, откуда родом все Прилепины. Мне особенно не нужны никакие метафоры — мне нравятся люди, которые тут живут, то, как они говорят, как работают. А если мне что-то не нравится, это не является причиной «оставить Углич». В моем понимании это примерно то же самое, что оставить своего ребенка или своих родителей, которые отчего-то разонравились. Все желающие, как они это называют, «валить» имеют свои основания это сделать. Но совершать подобное лучше втихомолку. Не надо кричать об этом на весь свет. Никто же не держит за руку.

культура: Лет пять назад Вы говорили, что Путин должен уйти. Поменялось ли Ваше мнение теперь, после того, как благодаря Путину в состав России вошел Крым, а на юго-востоке Украины созданы условия для борьбы русского народа за самоопределение? Считаете ли Вы, что Путин сегодня олицетворяет уже не систему, которую Вы бы хотели изменить, а Российское государство с его многовековым естественным вектором развития?
Прилепин: Безусловно, Путин оказался очень сложной фигурой. Не хотелось бы впадать в мистику и метафизику, но влияние, давайте назовем это так — «поля России»: ее прошлого, ее святых и ее побед — оно, видимо, колоссально. Говорят, Путин по дороге на — как сказать? — на работу слушал Ключевского. Говорят, он читает Ильина. Что ж, это объясняет некоторые последствия. Я объявил личное перемирие власти, иронически выражаясь. Не уверен, что они это заметили, но у меня нет ни малейших побуждений к конфронтации. В России, так или иначе, происходит то, о чем я пишу и мечтаю с середины 90-х годов.

культура: Говорят,  президент читал и Ваши романы. Допускаете ли Вы, что Вам удалось хоть сколько-нибудь повлиять на мировоззрение российского лидера? 
Прилепин: Говорят. С моей стороны было бы наивно и нелепо рассуждать на эти темы. История из раздела «поэт и царь» — не по моей части. Я не хочу никому давать советы. 

культура: Нашла ли свое отражение в событиях на Донбассе и Луганщине идея русского героического максимализма, которую критики считают квинтэссенцией Ваших книг?
Прилепин: Да почему максимализма? Просто русского здравого смысла и русского достоинства. Русской, не поверите, демократии. Ополченцы на Донбассе разительно отличаются от тех, кто воевал в Чечне. Все-таки в Чечню мы ехали по государеву приказу, а тут люди сделали личный выбор, причем выбор жертвенный. И они там, знаете ли, счастливы. Потому что сами распоряжаются своими жизнями и судьбами. Я не говорю, разумеется, о мирных жителях — это трагическая и сложная тема. Но если все-таки вести речь о демократическом выборе, то выбор ополченцев, умирающих за свою свободу, выглядит и выше, и безупречнее, чем выбор людей, идущих на «Марш мира» и упивающихся своим необычайным мужеством.

культура: В сентябре Вы побывали в Новороссии: каковы Ваши личные наблюдения, можно ли говорить об окончании конфликта? 
Прилепин: Нет, ополченцы настроены на продолжение войны как минимум до границ Луганской и Донецкой областей. И уж точно, они не собираются оставаться жить в составе Украины. Их устроит только полное отделение. 

культура: Шаргунов, Проханов, Лимонов — люди, чьи убеждения Вы более или менее разделяете, пишут либо уже написали романы или сценарии кинофильмов о «Русской весне». Ждать ли нам нового произведения от Вас об украинских событиях?
Прилепин: А что написал Лимонов про «Русскую весну»? Роман Проханова читаю, Шаргунов вроде работает над сценарием. Я ничего писать не буду. У меня есть заметки с мест — в таком виде я их и издам, как дневники чужой смуты, которая стала смутой своей...