27.06.2013
Сообщение, тут же растиражированное СМИ и интернет-ресурсами, вызвало резонанс и сопровождалось равно повышенным вниманием как со стороны поборников так называемой «пермской культурной революции», у истоков которой стояли театральный режиссер Борис Мильграм (в недалеком прошлом министр культуры и вице-премьер краевого правительства) и столичный галерист и политтехнолог Марат Гельман, так и у противников превращения Перми в экспоцентр современного искусства. Мнения местных деятелей культуры в процессе разворачивания проекта Гельмана сотоварищи никто не учитывал, на деятельность музея «PERMM» и организацию разнопрофильных фестивальных программ тратились огромные бюджетные средства. Несмотря на очевидные противоречия, проект поддерживал и патронировал лично бывший губернатор Пермского края Олег Чиркунов. Игорь Гладнев, недавно возглавивший министерство, пошел на шаг предсказуемый, но и достаточно резкий, — чтобы обозначить свою позицию и как чиновника, и как человека, чья творческая и трудовая деятельность практически целиком связана с Пермью. В прошлом Игорь Алексеевич — актер, затем — директор Пермского драматического театра, переименованного уже после его ухода в «Театр-театр», автор и ведущий культурно-просветительской телевизионной программы, менеджер, депутат Пермской областной думы.
«Культура», безусловно поддерживая решение Гладнева, обратилась к нему за подробными комментариями. Как и.о. министра Пермского края рискнул вступить в борьбу с одиозным столичным галеристом?
культура: Вроде бы развязка всем понятна, а механизмы, к ней приведшие, — нет... Что все-таки послужило причиной расторжения трудового договора по статье, подразумевающей необязательность мотивировки работодателем своего решения?
Гладнев: Чтобы их объяснить, не поможет, увы, ни одна статья Трудового кодекса. Кроются они, конечно, в человеке, его жизненной и творческой позициях, если угодно. Или — в несовпадении этих позиций с теми приоритетами, что формируются в обществе.
культура: Пермь против Марата Гельмана?
Гладнев: Пермь — за современное искусство, но против бесконечных провокаций и эскапад, которые за него выдаются.
культура: Значит, дело в человеческом факторе.
Гладнев: Попробую объяснить. Противоречивость и креатив, энергия и независимость всегда выделяют человека на общем фоне. Добавьте к этому знания, опыт, умение манипулировать сознанием аудитории, и мы получим художника — артиста, сама жизнь которого и есть произведение искусства. Его путь не прост, он всегда на виду, ему необходимо каждую минуту привлекать к себе внимание. Он не может работать, если его не обсуждают и не цитируют. Он и не работал, по сути, как руководитель музея «PERMM» — тут уже надо заниматься обновлением концепции, просветительством, решать хозяйственные вопросы, выстраивать перспективу развития. А PR не предполагает длительных и трудоемких процессов.
культура: Знакомый образ Вы нарисовали. Таких теперь немало, и скроены они в основном по лекалам PR-технологий.
Гладнев: Согласен, но не надо забывать про индивидуальность, в нашем случае — она необычайно ярка. И все-таки… Человек живет в постоянном экстриме, выступает как катализатор острых процессов, обнаруживая новые свойства отношений, предметов и предназначений. В выбранной им поведенческой модели нет места общепринятым смыслам или предметам в их естественном значении и назначении. Стул для него — это не стул, боль — не боль, а Бог — не Бог. Утилитарные или вневременные ценности — и тут не важна никакая нравственная иерархия — становятся интересными только в конфликтной или провокационной форме.
культура: Вам могут возразить, что современное искусство без провокации не живет.
Гладнев: Да ведь и классическое строится на конфликте. А там, где конфликт, провокационность неизбежна. Однако проводник культурной политики не может выступать поборником только одной идеи, одного взгляда, не может не быть плюралистом. Мы же на протяжении всех лет «пермской культурной революции» слышим один и тот же монолог: «Люди, не будьте примитивны. В мире нет ничего постоянного и того, что бы Вы сами не смогли опровергнуть или разрушить. Перестаньте сами себе врать. Наберитесь смелости, наглости, воспойте в себе отвращение и узнайте же, что все, что видится вам прекрасным, это — смрад, а то, что вы считаете гадким и непотребным сегодня, завтра окажется прекрасным и великим».
культура: Философия отрицания, звучит мрачновато.
Гладнев: Сознательная позиция, навязываемая с помощью тех же PR-технологий. Позиционирование себя, выдаваемое за позицию современного искусства. Жизнь превращается в игру, где человек только «кажется» сам себе и окружающим. А чтобы составить о нем сколько-нибудь объективное представление, надо его постоянно ставить вверх тормашками.
культура: Материальным воплощением жизни-игры в Перми стали знаменитые красные безголовые человечки и «скульптура» надкушенного яблока возле городской публичной библиотеки...
Гладнев: Конечно. И все бы это воспринималось как непрерывная творческая акция актера — режиссера, художника и философа одновременно, если бы не один нюанс.
культура: Какой?
Гладнев: Ответная реакция оказалась скорой и исполненной возмущения, переходящего в негодование: «Тут явный пример того, когда берут не «свое». Почему мы должны это терпеть? Чему и кто нас учит?» Все вовлечены в спектакль. Шум, гам, даже мордобой. Ведь Марат Александрович учит, что в искусстве нет запретов. Художник сам себе истина! Не хочешь — не смотри, отвернись!
культура: Может быть, тогда и относиться к этому «учению» не как к истине, а как к игре?
Гладнев: Это игра — в одни ворота, не находите? Да, для творчества и художника нет запретов. Но должна быть ответственность за того, кто состоит в диалоге с художником. Нельзя манипулировать людьми в угоду собственным представлениям о мире. Нельзя Пермь снобистски называть «пермяшкой», нельзя во что бы то ни стало навязывать свой язык как язык большинства. Я убежден, что со словом «культура» больше связан глагол «созидать», нежели «разрушать», и культура созидается не обязательно на шумных площадях и нескончаемых фестах. Она творится и в тиши классов, студий и библиотек. Мы стали стесняться говорить о ценностях. А в результате теряются и уходят смыслы, без которых невозможно идентифицировать личность человека.
культура: То есть Вы выступаете за пермскую культурную «эволюцию» и революционеров не поддерживаете?
Гладнев: Я равнодушен к творчеству Марата Гельмана, и это — мое личное дело. Но как чиновник не могу согласиться с тем, что руководитель госучреждения считает нормальным и возможным демонстрировать нецензурные плакаты, разворачивать оскорбительную выставку. Причем на территории, где проходит акция, посвященная встрече огня Универсиады и чествования олимпийцев. После этого Марат Александрович утверждает, что председатель правительства и министр культуры края надо всем этим посмеялись. Как обычно — сильно не соответствует действительности. Культура, добрая сила, творческая энергия и есть отражения огромного мира, построенного на традициях, верованиях, нравственных и этических идеалах. Не про нормы говорю — про идеалы. PR с эпатажем к содержанию человека не имеет никакого отношения.
культура: Насколько Ваши убеждения распространятся на наследие Гельмана в Перми?
Гладнев: Моя позиция — созидать, а не разрушать, и я об этом сказал. Добавлю, что Пермь — совсем не депрессивный город, и его, в соответствии с методой тех, кто создал этот миф, не надо будоражить из ряда вон выходящими акциями. В современной Перми любят и ценят современное искусство, в том числе спорное. Продолжим обустраивать территорию, названную «PERMM». Диктовать ничего не будем, рассчитываем на широкое общественное обсуждение. Фестивалю «Белые ночи в Перми», принадлежащему Пермскому краю и на 80% сформированному из работ подведомственных нам учреждений, — жить. Мы готовы поддерживать любые продуктивные идеи, в том числе по привлечению внебюджетных средств. Думаем о передислокации фестивального городка, нуждающегося в развитой инфраструктуре. С моей точки зрения, подходит парк имени Горького с прилегающим к нему стадионом «Юность». Это самый центр Перми.
культура: А красные безголовые человечки?
Гладнев: Человечкам ничто не грозит. Но главное все-таки — люди.