Августин СЕВЕРИН

01.03.2019

Сейчас уже редко вспоминают, что когда-то 8 Марта отмечалось именно как день женской солидарности в борьбе за эмансипацию. Однако борьба эта отнюдь не окончена и теперь переносится даже в языковую плоскость: современные феминистки стремятся, например, укоренить в русском такие слова, как «авторка» и «менеджерка». О том, каковы шансы подобных неологизмов на выживание, «Культуре» рассказал известный лингвист, доктор филологических наук, профессор Максим Кронгауз.

культура: Интернет-пользователи все чаще сталкиваются с наплывом неологизмов женского рода, образующих пары к давно существующим в русском языке словам. С чем это связано?
Кронгауз: Здесь скрывается несколько процессов, попытаюсь объяснить основные. Во-первых, феминитивы в русском языке были всегда. Нормальное явление, когда наряду с существительным мужского рода появляется слово женского рода, обозначающее женщину той же профессии, национальности и т. п. Для национальностей, равно как и для жителей и жительниц определенной местности, такие слова рождаются одновременно: москвич и москвичка, англичанин и англичанка и т. д. Немного сложнее — с профессиями или видами деятельности. Там наличие — отсутствие феминитива или его стилистическая окраска сообщают нам о социальном устройстве общества в тот или иной период. Широко известен факт, что в XIX веке суффикс -ш- в феминитивах «докторша», «секретарша» или «генеральша» указывал на то, что мы имеем дело со второй половинкой доктора и генерала: женщин соответствующих профессий или имеющих воинское звание тогда просто не было. Мы видим, как все изменилось: едва ли наш современник, услышав слово «докторша», решит, что речь идет о супруге врача. Впрочем, «докторша», как и «врачиха», — разговорные варианты: скорее всего, женщине-врачу не понравится, если обратиться к ней соответствующим образом.

культура: Хотя до сих пор бытует мнение, что феминитивы с -ш- следует использовать исключительно для указания на профессию супруга женщины.
Кронгауз: Это, конечно, неверно. Даже в XVIII и XIX веках это правило не было универсальным, количество профессий, на которые оно распространялось, оставалось ограниченным.

Вообще, нынче сложилась довольно интересная картина распределения феминитивов, однако усилия, предпринимаемые сторонниками введения в язык новых слов, не направлены на эволюционное преобразование. Феминистки требуют вводить феминитивы для любого «мужского» существительного. Более того, они настаивают, чтобы эти феминитивы по преимуществу были образованы с помощью суффикса -к-. Отсюда — слова «авторка», «режиссерка», вызывающие скорее усмешку, а не желание адресовать их даме.

Меж тем на протяжении почти всего XX века ситуация была иной. Феминитивы также возникали, но сегодня многие либо вышли из употребления, либо воспринимаются не так, как десятилетия назад. Например, «делегатка» или «депутатка», в свое время — совершенно нормальные слова. Теперь они существуют, но если мы говорим о народной избраннице всерьез, то назовем ее «делегатом» или «депутатом», феминитивы же используются, скорее, в ироническом ключе. Получается, сто лет назад эмансипация была выраженнее, чем сегодня. В данном случае язык отражает реальную ситуацию.

культура: Получается, в наши дни патриархальность общества, гендерное неравенство выше, чем в первые советские годы?
Кронгауз: Да. И думаю, вопрос стоит о попытке добиться полного равенства. А язык, любой, не только русский, — это отражение реальности, в частности, социальной и культурной. Но если мы последуем за требованием феминисток, то язык утратит данное свое ключевое качество. Ошибка сторонников политкорректности в том, что они пренебрегают важнейшим фактом, рассматривая язык как инструмент воздействия на социум. Идея довольно проста: если не удается в обществе добиться равенства полов, то давайте установим оное хотя бы в разговоре, на бумаге, в Сети. Это иллюзия: подобные нововведения не будут устойчивыми, пока их не подкрепят изменения в реальной жизни.

культура: Сто лет назад «словесная эмансипация» шла несколько иным путем. Так, слово «товарищ» стало общим обращением к мужчинам и женщинам, а феминитив «товарка» отчасти забыт, либо используется неверно.
Кронгауз: «Товарищ» — если хотите, гендерная революция в рамках отдельно взятого слова. В этом смысле русский опередил политкорректность других языков. Если за границей универсальные обращения возникали в 80-х и 90-х годах прошлого века, то слово «товарищ» стало основным обращением уже после русской революции. Механизм здесь был иным: если феминитивы — это создание «женской» пары к «мужскому» слову, то «товарищ» — пример того, как произошло полное нивелирование рода. Ранее и в русском, и в других языках обращения дублировались: «господин — госпожа», «сударь — сударыня», а «товарищ» полностью снял противопоставление полов, как и декларировали большевики.

культура: Можно ли говорить, что в плане политкорректности Россия на столетие обогнала «западных партнеров»?
Кронгауз: Думаю, нет: политкорректность как явление — феномен последней четверти прошлого века. Причем у нас, в России, споры о том, как правильно говорить, не оскорбляя никого, разгорелись уже в XXI веке. Сегодня языковая политкорректность действует в отношении дискриминируемых или считающихся таковыми сообществ: гендерных, то есть женщин, людей нетрадиционной половой ориентации, иной национальности или расы, религии, сейчас много дискуссий ведется также о людях с инвалидностью, есть еще эйджизм и т. п. Пожалуй, «товарищ» — лучший пример того, как удалось стереть в языке границу между полами. А вот с национальностями сложнее. В некоторых языках отдельные слова приобретали отрицательную окраску, и в результате заменялись на варианты. Интересно, что во время государственного антисемитизма в СССР в 60-е и 70-е годы «евреи» из прессы почти исчезли, взамен появилась знаменитая конструкция «лицо еврейской национальности». Если существует устойчивое негативное отношение к лицам определенной этнической общности, то и слово, которое ее обозначает, приобретает соответствующую окраску, его стараются избегать. Конструкция «лицо такой-то национальности» — попытка найти политкорректную (хотя понятия данного еще не существовало!) замену, правда, получилась она неуклюжей и бюрократической.

культура: Западные феминистки, чтобы подчеркнуть гендерную нейтральность обращения, придумали gender gap, то есть нижнее подчеркивание, отделяющее суффикс и окончание от основы . Наши пытаются не отставать, скажем, при письменном обращении к разнополым учащимся вузов требуют использовать слово «студент_ки». У такой формы есть будущее?
Кронгауз: Попытки уравнять слова мужского и женского рода предпринимаются давно. В английском это довольно сложно, поскольку в нем, например, у слова student нет рода, но в немецком есть, поэтому в Германии предложили обращаться к разнополой аудитории Studenten und Studentinnen. Но и тут нет равенства, ибо в слове женского рода всегда есть дополнительный суффикс, в немецком — -in-, у нас — -к-. Поэтому, чтобы обратиться ко всей аудитории, но использовать одно слово, предложили использовать gap, «пробел» в переводе с английского, на письме — нижнее подчеркивание. Это радикальный жест, который, конечно, не возымел успеха в публичном распространении, оставшись достоянием некоторых феминисток. Просто его нельзя прочесть. Как обозначить пробел в устной речи: сделать паузу? Как-нибудь икнуть? А вот дублирование, Studenten und Studentinnen, прижилось. Дискуссия о подобной возможности и у нас выплеснулась за пределы феминистического сообщества. Хотя до практического воплощения еще очень далеко.

культура: В русском языке многие слова, те же «автор» и «редактор», формально «мужские», но по сути не имеют гендерной окраски. Стоит ли множить сущности, сочинять феминитивы?
Кронгауз: Действительно, слова мужского рода в нашем языке совсем не обязательно обозначают мужчин. В большом количестве случаев, когда пол специалиста не имеет значения, они используются как нейтральные. Например, «повар». Как правило, нам неважно, кто приготовил блюдо, мужчина или женщина, главное, чтобы оно вышло вкусным. Поэтому феминитив «повариха» употребляется крайне редко. Иное дело — когда речь идет, скажем, о певцах и актерах. Во множественном числе, когда мы говорим о хоре или о труппе, они также универсальны, то есть допустимы при обращении к смешанной группе, но если мы переходим на отдельных людей, то никогда не назовем женщину актером или певцом.

Кстати, феминистическое сообщество не так едино, за внедрение феминитивов ратуют далеко не все. Более того, в истории русского языка случались периоды, когда эмансипированные женщины боролись против женских вариантов названия профессий. Например, знаменитое возражение Анны Ахматовой против того, чтобы о ней говорили как о поэтессе. И она, и Марина Цветаева желали называться исключительно поэтами.

культура: Отдельные проявления западной политкорректности при переносе на русскую почву принимают довольно курьезные формы. Стало модным вместо «негра» использовать «афроамериканца» — американский эвфемизм табуированного в США nigger. Хотя большинство представителей негроидной расы, живущих в России, не имеет никакого отношения к Америке, а иногда даже и к Африке.
Кронгауз: Согласен, есть люди с черной кожей, которые родились в России, и называть их «афроамериканцами» неуместно. Слово «негр» никогда не содержало в русском языке негативной оценки, и все попытки от него избавиться инспирированы извне. Тем не менее многие СМИ от этого слова отказались. Кстати, прилагательное «черный» — крайне неудачная замена: в отличие от слова «негр» оно имеет устойчивые негативные ассоциации. Это и есенинский «черный человек», и «черный маклер», и «черный рынок» — все плохое. К тому же слово «черный» стало активно использоваться по отношению к выходцам с Кавказа и из Средней Азии. В общем, история с «негром» — это пример крайне неудачной прямой пересадки американской политкорректности в русскую реальность. Навязывание оскорбительных качеств словам, которые им несвойственны, вызывает справедливое раздражение и приводит к разрушению родного языка.

культура: А стоит ли придавать серьезное значение происходящему в соцсетях? Ведь в тамошних дискуссиях участвует относительно скромное количество носителей языка.
Кронгауз: Проводить в жизнь неоднозначные идеи всегда начинают маленькие группы энтузиастов. И хотя основная масса равнодушна к спорам, ее они также затрагивают. Большинство из нас говорит «негр» не из-за того, что хочет кого-то оскорбить, а поскольку мы привыкли пользоваться этим совершенно нейтральным для нашего уха словом. Однако нам приписывается намерение, которого не было. Такой способ — через скандал и конфликт — навязать отдельным словам отрицательные свойства, сделать их недопустимыми, и тем самым изменить язык, иногда достигает цели. В Европе 80-х и 90-х это сработало, политкорректность во многом победила в английском, немецком и ряде других языков. В русском же обществе это пока приводит к расколу. Если мы говорим о феминитивах, то уже оформился лагерь непримиримых феминисток, но есть также их противники, выступающие категорически против нововведений. Плюс основная масса носителей, которые говорят, как им удобно.

культура: То есть шансы у сторонниц перемен невелики?
Кронгауз: Пока трудно сказать. Сегодня большинство людей общается, следуя принципу: «Я говорю так, как привык». Но если нововведения будут использоваться постоянно, если все СМИ перейдут на «авторок» и станут заменять слово «негр» эвфемизмом, то общество быстро привыкнет.

Иллюстрация на анонсе: Виталий Подвицкий