Виктория ПЕШКОВА

28.09.2018

Нынешний сезон Театр имени Вахтангова открыл премьерой спектакля «Фальшивая нота». Музыку к нему, как практически ко всем постановкам Римаса Туминаса, написал его многолетний соратник и сподвижник Фаустас Латенас. «Культура» встретилась с композитором после его авторского вечера в Большом зале Московской консерватории, посвященного 100-летию восстановления Литовского государства.

культура: Концерт в БЗК — заветная мечта любого музыканта?
Латенас: Конечно. Ведь это сакральное место не только для российских музыкантов. Так получилось, что в Большом зале консерватории еще ни разу не было авторского концерта литовского композитора, несмотря на то, что наши страны связаны давними и очень крепкими музыкальными узами. Так что для меня это и особая честь, и огромная ответственность.

культура: Видимо, Вам судьба уготовила участь первопроходца: Вы стали первым театральным композитором, удостоенным премии Станиславского. Не с Вашей ли легкой руки эта профессия обретает в России новый статус?
Латенас: Я буду только рад, если и у вас в стране композиторов, пишущих специально для театра, будет становиться все больше и больше. В Литве создание спектакля с авторской музыкой — давняя традиция. Может быть, потому что мы — страна маленькая, заметить новую яркую индивидуальность легче, а у нее, у индивидуальности, появляется шанс проявить себя.

культура: Похоже, что дело не только в этом. Прекрасные советские композиторы в большинстве своем писали для кино чаще и охотнее, чем для театра, а никому не известных авторов режиссеры приглашать, по-видимому, не решались, предпочитая заимствованную, но уже проверенную музыку.
Латенас: Могу показаться слишком резким, но заимствованная музыка спектакль в какой-то мере обезличивает. Особенно если это очень известная музыка, которая, как правило, вызывает у зрителя эмоции, непосредственно со спектаклем не связанные. Но даже если собственной «истории» у музыки нет, все равно режиссеру гораздо труднее добиться совпадения энергий. «Чужая» музыка работает по поверхности: вот тут зрителю должно быть грустно, а вот тут — весело. Приглашение на постановку композитора мне представляется гораздо более плодотворным. И пусть он ошибается. Режиссер ведь тоже от ошибок не застрахован. Ну, не играют же в хорошем театре спектакль в костюмах и декорациях от другой постановки.

культура: Программа концерта была составлена из произведений, к театру никакого отношения не имеющих. Вы успешно работаете и в симфоническом, и в камерном жанре. Разве там Вы не чувствуете себя более свободным, чем в театре?
Латенас: Да, там я сам себе хозяин. А в театре «надо мной» и режиссер, и сценограф, и в какой-то мере актеры. Но, знаете, со временем я научился быть свободным и в этих условиях. Потому что свобода — это не когда что хочу, то и делаю, а когда занимаю свое место. В театре это особенно ощутимо. Понял это благодаря Някрошюсу, когда он ставил в Молодежном театре Вильнюса спектакль «Квадрат». У меня вначале была какая-то своя музыка в голове, мне вообще казалось, что он все делает неправильно. Но чем дольше мы общались, тем яснее я понимал, что надо делать так, как нужно Эймунтасу: режиссер — хозяин своего творения, а все мы, какими бы заслуженными ни были, идем к нему в услужение. Знай свое место. И хорошо, что я это осознал в 24 года.

культура: Самоограничение — великая вещь. Но что, если режиссер отвергает сочинение, которое, по-Вашему мнению, наоборот, получилось особенно удачно?

Латенас: В молодости огорчался очень сильно. Потом постепенно осознал — если отвергли, это еще не означает, что я написал плохую музыку. Просто она, как говорится, не отсюда, не для этого режиссера. И она ложится на дальнюю полочку ждать своего часа. И, как правило, рано или поздно находится режиссер, которому она нужна. Иногда ей находится место, с моей точки зрения, совершенно неожиданное, и ты в своей собственной музыке открываешь такое, чего и сам предположить не мог.

культура: Интересно, мальчишка из городка Дусятос, одного из самых маленьких в Литве, с детства мечтал сочинять музыку?
Латенас: Даже и не думал. Но музыка всегда имела надо мной какую-то необъяснимую власть. Вокруг меня все пели — бабушки-дедушки, соседи, соседи соседей. В детстве мне казалось, что занимались они этим с утра до вечера — за работой, за праздничным столом, даже когда кого-то в последний путь провожали, особые песни пели. Из Дусятоса мы уехали, когда мне было четыре года, но Зарасай, где обосновалась наша семья, тоже был невелик. Учить меня музыке было маминым решением, тогда ведь всех детей отдавали в какие-нибудь кружки. Она работала медсестрой, папа был водителем, но если бы у них судьба сложилась иначе, наверняка они выбрали бы творческие профессии. Мама, будучи очень верующим человеком, по воскресеньям брала меня с собой в костел. А там — орган. В школе меня ругали: как пионер — потом комсомолец — может посещать храм? А я-то ходил орган слушать. Больше такую музыку услышать было негде. Я ходил в музыкальную школу, играл в школьном ансамбле и мечтал стать знаменитым советским аккордеонистом. А писать музыку заставила первая любовь — сочинял для девушки романсы на стихи ее любимых поэтов.

культура: Вот и стали бы композитором-песенником...
Латенас: Может, и стал бы, если бы не старший брат. Альгирдас учился в нашей же консерватории, только на актерском отделении. Курс у них был замечательный — потом со многими Някрошюс работал. А я у них подрабатывал — кому тогда стипендии хватало? — аккомпаниатором на занятиях по сценическому движению. Надо было с ходу подбирать музыку к тем этюдам, которые им задавали педагоги. Это была хорошая школа.

культура: На пятом курсе Вы попытались поступить еще и на актерское отделение. Зачем Вам это понадобилось?
Латенас: Все по молодости! Я много работал с актерами в учебном театре нашей консерватории и, глядя на них, подумал, что сам смог бы играть гораздо лучше. И решил поступать. Программу читал, этюды играл и поступил к замечательному нашему мастеру Йонасу Вайткусу. Но в те времена обучаться двум разным специальностям было нельзя. Я в министерство образования обратился, но мне все равно не разрешили. И, наверное, правильно сделали. Я, конечно, расстроился, но утешал себя тем, что, видимо, мне свыше поставлена иная задача — не играть самому, а помогать другим продвигаться к пониманию роли.

культура: Когда в двадцать лет Вы сочиняли музыку к первому спектаклю, о чем мечтали, чего боялись?
Латенас: Это был «Питер Пэн». Ирена Бучене ставила не просто музыкальный спектакль, а мюзикл. Страха не было. В молодости думаешь, что сможешь все и сумеешь все. А тут большой спектакль в настоящем театре, который и взрослых должен был тронуть. Там в финале Питер прилетал к Венди лет через сорок и не узнавал ее. Мечталось о чем? Конечно, о том, чтобы мои песни понравились, чтобы их пели. Так и случилось: зрители уходили из театра, напевая про пиратов. Первый успех дает крылья.

культура: А если режиссер ставит задачу, а Вы не знаете, как ее решить? Или знаете, но не получается, как нужно, тогда как?
Латенас: Тогда иду на поклон к Вивальди или Малеру, Вагнеру, Моцарту или Баху и прошу у них помощи: подскажите, надоумьте, потому как моих собственных сил не хватает, а нам очень нужно, чтобы спектакль получился.

культура: Помогают?
Латенас: Всегда. И когда приносишь что-то, подсказанное ими, великими, режиссеры всегда говорят: «Ну, вот! То, что надо. Можешь же, если захочешь». И я не всегда признаюсь, кто мне помогал.

культура: А когда над музыкой к «Маскараду» работали, у Хачатуряна подмоги не просили?
Латенас: Просил, конечно. Ведь он свою великую музыку писал именно для спектакля Театра Вахтангова. Мы с Римасом сначала о вальсе и не помышляли. Полагали, что можем обойтись без него. А потом поняли, что не можем, да и зритель будет подсознательно ждать чего-то такого. Так что попросили разрешения у Арама Ильича для нашего вальса.

культура: При слове композитор в воображении возникает раскрытый рояль, горы нотной бумаги. А как это выглядит на самом деле?
Латенас: Ну, когда-то все так и было. Сейчас проще. Какой-нибудь подвальчик со звукоизоляцией, куда рояль не затащишь и даже пианино в дверной проем может не пройти. Зато коробка компьютера и клавиши вполне пролезут. И еще место для нескольких музыкантов останется, чтобы было с кем записывать придуманное.

культура: То есть Ваши домашние на цыпочках не ходят, когда Вы работаете?
Латенас: У нас такого никогда не было. Потому что дома сочинять не могу — все время что-то отвлекает. Надо уединиться в свою «келью» и работать, не дожидаясь, пока на тебя снизойдет вдохновение. Думаю, так работали и наши великие предшественники. Они ведь практически все где-то служили — кто при соборе, кто при дворе, и должны были писать музыку по заказу. А ее, как известно, надо представить в срок. Раньше любил гулять по лесу, отец еще в детстве пристрастил меня к рыбалке, и я мог часами сидеть на озере с удочкой. Но потом как-то все ушло, и осталась только студия.

культура: Насколько точными должны быть указания режиссера?
Латенас: Тут дело не в точности. Я должен понять, почему режиссер болен именно этой пьесой. Вот тогда становится понятно, чем я могу ему помочь. Какое лекарство прописать, чтобы боль, которая его мучает, переродилась в спектакль. Но все лекарства я всегда сначала пробую на себе. Если действует на меня, значит, и другим подойдет. Я не умею так: вот я вам тему сочинил — делайте с ней, что хотите. Это похоже на операционную: режиссер — хирург, ты — его ассистент и должен вовремя подать нужный инструмент.

культура: Юрий Бутусов признавался, что, когда он ставил в Болгарии «Утиную охоту», Вы побывали только на одной репетиции, но потом принесли ему стопку дисков, и вся музыка была, что называется, «в десятку». Неужели такое возможно?
Латенас: Бывает, но редко. Случается, что вроде все про пьесу знаешь и режиссера понимаешь, музыка написана, а увидишь декорации и понимаешь, что надо писать другую.

культура: Но бывает ведь и наоборот. Людмила Максакова не устает повторять, что мелодия, которую Вы сочинили для ее Иокасты в «Эдипе», помогла ей сделать роль, поскольку была абсолютно созвучна ей самой. Получается, можно написать музыку для конкретного исполнителя?
Латенас: Иногда получается. Была такая история с Женей Крегжде. Она как-то пошутила, что никто ей пока музыку не посвятил. Через какое-то время я сочинил для нее босанову, которая впоследствии попала в спектакль Юрия Бутусова «Мера за меру» и стала заглавной мелодией Изабеллы, героини, которую играла Женя. Тема Иокасты вначале была такая скромненькая, лежала себе тихо в уголочке и ждала своего часа. И дождалась — когда Туминас предложил Людмиле Васильевне эту роль. Я ее доработал, и мелодия «пришла» к актрисе. Так бывает с музыкой: дремлет где-то в ее недрах «семечко», а в нужный час дает росток.

культура: Спектакли Туминаса — вневременны. Вам это усложняет задачу или, наоборот, облегчает?
Латенас: Мы с ним столько спектаклей сделали вместе, что усложнить нам работу уже ничто не может. Мы все время друг с другом сверяемся. Да, я знаю, какая музыка была в России во времена Пушкина или Лермонтова. Но его спектакли — не сценическая реконструкция первоисточника, а особым, только ему доступным образом сконцентрированная энергия. И сами эти произведения — тоже энергия, еще более высокого, наверное, даже божественного порядка. И Римас дает возможность всем нам, сегодняшним, к этой энергии подключиться.

культура: На сборе труппы Вы сообщили, что уже работаете над «Диббуком», которого режиссер Евгений Арье будет ставить к столетию Вахтанговского театра. Это будет мюзикл?
Латенас: Говорить о незавершенной работе не только трудно, но и опасно: мозг, помимо твоей воли, начинает воспринимать разговоры о деле, как процесс сочинения. Возникает такая совершенно обломовская ситуация, когда мечтание-рассуждение заменяет исполнение задуманного. Так что обычно в таких случаях я стараюсь в детали замысла не вдаваться. Знаю, что мне в этой пьесе дорого, но что это будет за музыка, мне пока неведомо. Наши артисты действительно соскучились по музыкальному спектаклю и уже пытаются выведать, классическое будет пение или попсовое. А я и сам пока не знаю, каким оно будет.

культура: Сегодня театры стараются обзавестись как можно более современной звуковой аппаратурой. Так ли важна техническая оснащенность?
Латенас: Мы живем во времена высоких технологий, и театру, чтобы не потерять свое реноме в глазах зрителя, избалованного звуковыми эффектами в кино, нужно уметь с этой техникой совладать. Но в конечном итоге все упирается в то, тронет ли музыка душу слушателя или нет. И от техники это не зависит.  

культура: Каждый из нас хоть раз в жизни пробовал умерить душевную боль музыкой. Как думаете, не единственное ли это универсальное лекарство для человека?
Латенас: Думаю, любой музыкант вам на это ответит утвердительно. Ведь музыка идет к нам помимо слов. Слова могут быть фальшивыми, потому они не всегда помогают, музыка — никогда. Через нее ты получаешь ту энергию, которой тебе самому не хватает. Когда становится невмоготу, слушаю Баха, и больше ничего мне не надо. И сам, в свою очередь, стараюсь, чтобы моя музыка утешала, поддерживала, ободряла, вселяла надежду. Она не обязательно должна быть веселой. У клезмеров, к примеру, радость всегда с минорной интонацией — в миноре больше глубины, чем в простом до мажоре.

культура: Если бы Вы не стали композитором, какую профессию выбрали бы?
Латенас: Наверное, врача или священника.

культура: Значит, и в этом случае имя и фамилия определяли бы Вашу судьбу. Фауст был искателем истины, а latens на латыни означает скрытый. Вы ощущаете себя искателем еще не открытых музыкальных истин?
Латенас: Знаете, я такое толкование слышу впервые, но оно действительно очень точное. Вот только ищу я, наверное, не столько истину, сколько красоту, которая прячется в каждом человеке. Это плохое сразу в глаза бросается, а красоте надо помочь проявиться.

Фото на анонсе: Кирилл Каллиников/РИА Новости