Наталия Белохвостикова: «Всю жизнь мечтала сбежать к характерным ролям»

Алексей КОЛЕНСКИЙ

25.07.2016

28 июля юбилей отметила народная артистка России Наталия Белохвостикова. 

культура: Вы провели детство в Англии, дебютировали в кино на Байкале, снимались в Париже, Венеции, Таллине, Ташкенте, Баку. Какая точка на карте совпадает с Вашим внутренним ландшафтом? 
Белохвостикова: Россия. Я — дочь посла, в девять месяцев меня увезли из страны, прямо на коронацию Елизаветы II. Пять лет прожила в Лондоне, повидала всю Европу, залезала на Эйфелеву башню... Но знала, что в Москве идет красивый белый снег и нас ждут бабушка с дедушкой, которые присылают сырокопченую колбасу и бородинский хлеб. Посмотрев «Свадьбу с приданым», выходила на крыльцо посольства и распевала куплеты Курочкина. Мое детство было совершенно русским. Как-то возвращались в нашу столицу на старом самолете с деревянными лавками вдоль бортов, засыпая, я сказала: «Папа, разбуди меня, когда станем падать!» С тех пор, как увижу внизу огоньки Шереметьево, понимаю: вот я и дома. Уезжаю на десять дней, и тянет обратно — в Москву, на истринскую дачу. Люблю бывать на малой родине отца в городе Павлово, там есть улица, названная именем деда. 

Помню, как ложилась на бирюзовые льдины Байкала, и прямо перед глазами проплывали рыбы (а расстояние было метра полтора). Мы живем в стране неописуемой красоты, но люди ее мало видят — очень жаль. 

культура: Вернувшись в Москву, Вы поступили в элитное учебное заведение на Патриарших прудах.
Белохвостикова: Это была двадцатая, лучшая столичная школа с английским уклоном. К нам в класс часто заглядывал Никита Михалков. Учительница, его бывший классный руководитель, просто таяла на глазах и прекращала ставить колы за ежедневный диктант — редко кто мог похвастаться даже двойкой, зато все выросли грамотными людьми. Директор Антон Петрович Полехин меня спас: когда после девятого класса я поступила во ВГИК, он никому не сказал об этом. Говорил, что снимаюсь в кино.  

культура: Сергей Герасимов оценил типаж рафинированной столичной десятиклассницы?
Белохвостикова: Что он мог разглядеть? Тихую школьницу с белой косой. Должно быть, вспомнил что-то из сибирской молодости. Мастер уже набрал курс, писал сценарий «У озера». Задним числом думаю, подыскивал актрису на главную роль. Ну что у меня общего с сибирской девочкой Леной Барминой? Полгода мы репетировали, потихоньку к нам присоединялись Шукшин, Жаков, Еременко. Притереться к максимально далекому образу, пережить смерть сыгранного Жаковым отца, вскружить голову ударнику Спиридонова, влюбиться в персонажа Шукшина. Об этом я не могла знать ни-че-го. Не понимала, что происходит, убегала домой: «Мама, папа, сил моих нет — ухожу из ВГИКа, иду в МГИМO!» Подхватила какую-то заразную болезнь, с температурой под сорок ездила на ночные репетиции. А в это время в квартиру звонила милиция — меня хотели забрать в инфекционное отделение. О том, что утвердили на роль, узнала за два дня до съемок. 

культура: «У озера» — страшная картина. Кроме отца, у Лены на всей Земле никого нет. Вдруг появляется начальник комбината, авторитарный мужик со своей правдой: не надо ждать милостей от природы, построим завод — поглядим, что получится. Он выкидывает ученого Бармина за борт жизни, фактически обрекая на медленную смерть. Оставшись в полном одиночестве и бессилии, Ваша Лена тянется к роковому мужчине... 
Белохвостикова: Да, но в конце концов оставляет его. Во время съемок у нас не прекращались дебаты, группа возмущалась: «Сергей Аполлинариевич, это совершенно невозможная развязка. Как она может его отвергнуть, он же ее любит?!» Капали на мозги каждый день. А я молчала, верила, что моя Лена не способна предать и простить. Герасимов все-таки снял два финала. Во втором Лена просит остановить автобус, выскакивает с чемоданом на дорогу — герой Шукшина бежит навстречу, хватает ее и увозит обратно. 

А суд был таков. Герасимов показал съемочной группе обе трехчасовые версии. Зажегся свет. Все встали и разошлись в гробовой тишине: обсуждать было нечего. Оптимистичный финал производил жуткое впечатление — в конце тоннеля я увидела ад.

культура: Кульминация фильма — чтение блоковских «Скифов». От лица Барминой глаз не оторвешь: сквозь него будто проносится целая жизнь.
Белохвостикова: Это сложные стихи, их прекрасно читал Герасимов, но совсем по-другому. В школе я была очень стеснительная и сразу замолкала, как только просили: «Наташа, погромче!» Во мне нет чтеца, но чем сильнее погружалась в роль, тем больше менялась. Герасимов редко показывал, как играть, просто иллюстрировал свои представления о героине. Я напитывалась его энергетикой, мыслями. Он превратил звонкие строфы Блока в рассказ девочки-библиотекаря, что-то понявшей в этой жизни. И любовь к Шукшину там звучит — это было самым жестоким испытанием. Сергей Аполлинариевич, великий мудрец и тонкий знаток женской души, оставил эпизод на самый последний момент. Все понимали: получатся «Скифы» — родится картина. Мы сделали дубль, шесть минут 15 секунд, и он сказал: довольно, это именно то, что я хотел! Но кто-то предложил снять еще: мало ли, технический брак.

Мастер научил меня ежедневно отсматривать новый материал (режиссеры это редко позволяют, а зря — актер должен видеть, что делает, не бояться ни камеры, ни себя). И вот первый дубль, от которого все были в восторге. А на экране — бледный ужас. Во мне все выгорело, подумала: никогда ничего не смогу больше сыграть. Спас меня второй дубль, это было чудо. 

В какой-то момент у нас с Сергеем Аполлинариевичем сложился интуитивный дуэт. Не все сцены можно было писать с чистым звуком — кинокамера грохотала, как танк, ее обматывали ватниками. Во время съемок ночного эпизода, когда Лена проговаривается о любви к герою Шукшина: «Откуда, откуда, откуда такая тоска?», решили работать синхронно. Оператор говорит: «Сережа, я ее не слышу! Может быть, еще дубль?» Герасимов просит: «Не трогай Наташу, Я ее слышу!» Эта сцена и вошла в картину. Я получила очень высокую планку, осознала, что надо и чего нельзя делать в искусстве. 

культура: В фильм Шукшин тащил личную жестокую правду. Играть с Василием Макаровичем было непросто?
Белохвостикова: Исполнив свой кусок, он никогда не уходил в сторону, стоял за камерой, поддерживал меня теплом лучистых глаз. Такой партнер — на вес золота. 

После съемок «У озера» Герасимов видел, что я физически изменилась, советовал: месяца два или три не репетируй и не думай ни о чем, просто ходи на занятия, пока не вернешься к себе. Но я едва не зачахла — мне стали предлагать подобных девушек одну за другой. Во ВГИКе я играла пьяную деревенскую старуху у Губенко, дурочку с самоваром из «Мертвых душ» в этюде Никоненко. Как мне их потом не хватало! Всю жизнь мечтала сбежать от Лены Барминой к характерным ролям. 

культура: Тем не менее эта строгая девушка сделала 19-летнюю студентку Белохвостикову самым юным лауреатом Государственной премии. А вскоре Вы сыграли Матильду де Ла-Моль в дипломном спектакле «Красное и черное». 
Белохвостикова: Репетиции вгиковского спектакля шли ужасно тяжело. По глупости я успела слетать в Японию на премьеру «У озера», простудилась и свалилась в обморок на экзамене по хореографии. Прямо у станка — все захохотали, решили: звездные причуды. Порвала связки — Еременко с Нигматулиным всю сессию проносили меня на себе. Моя маркиза должна была упасть на колени перед отрубленной головой Жюльена Сореля. Мне удалось это сделать лишь на премьере. 

культура: Ваш курс приняли в Театр Киноактера, а Вы вошли в штат Киностудии Горького. Испытывали страх сцены? 
Белохвостикова: Нет, просто я привязчивый человек, студия стала мне родным домом. Периодически у меня начинались романы с театрами, но в итоге всегда убегала в кино. 

культура: Камера не даст соврать, а на подмостках от лжи некуда деться?
Белохвостикова: Отчасти это так. 

культура: Самая трудная роль?
Белохвостикова: Неле в «Легенде о Тиле». Почти всегда одна — только лицо и глаза, бессловесная жизнь на крупных планах, не за что спрятаться. Когда съемки закончились, подумала: а может, и впрямь стану артисткой? Это единственная моя картина, которую изредка пересматриваю. 

культура: Вы всегда играли, мягко говоря, несчастливую любовь, жертву роковых обстоятельств. Героини Белохвостиковой словно путешествуют по «краю ночи». Но экстремальные истории позволяли проявиться мужским качествам партнеров. Джигарханян, Костолевский, Михайлов сыграли в дуэте с Вами лучшие роли, а Высоцкий — последнюю...
Белохвостикова: Да, сразу после «Место встречи изменить нельзя». Все началось с телефонного звонка Михаила Швейцера, он предложил Дону Анну. Спросила: когда пробы? Оказалось, никаких проб — только я и Высоцкий, причем его три месяца не утверждали. Как же так, я же беленькая? Когда начали снимать сцену «И черные власы на мрамор бледный рассыплете», все ходили, схватившись за голову. А Володя был смешливый, хитро блеснул глазами: «И чудные власы на мрамор бледный рассыплете...» Сняли! Пушкинисты нас не ругали, и Александр Сергеевич, верю, не обиделся.

Мы с Высоцким оба болели — я приходила с жутким гриппом, оглохшая на одно ухо, и хрипела басом — все хохотали: прямо как он! Когда Володя уехал на концерт, Швейцер сделал гениальную вещь. Предложил: «Я командую «мотор», а «стоп» говоришь ты: играй, сколько сможешь, хоть сто вариантов!» Перепробовала множество версий монолога «Дон Гуан красноречив — я знаю...», продержалась больше часа. 

культура: Невероятное доверие! А у Вас не возникало желания поделиться мастерством?
Белохвостикова: Нет, хотя всю жизнь звали преподавать. Я ответственный человек, понимаю, что не обладаю мужеством Герасимова — научить и сказать: «Иди. Ты сможешь». Это нереально. Герасимов помогал, подставлял плечо своим ученикам. Я бы так не смогла, и никто не может. Сейчас масса театральных школ, а включаешь телевизор и видишь лишь растерянность и бессилие. Актеры выходят в мир с надеждой, а они никому не нужны.

культура: Ваша самая недооцененная роль сыграна в «Законном браке» Альберта Мкртчяна?
Белохвостикова: Я ее обожаю, но, увы, мало кто знает картину. Сценарий написал эстрадный артист Афанасий Белов, он оставлял места для наших с Костолевским импровизаций.

Тяжелее всего было сниматься с ослами и змеями. Костолевский волок меня через горы — по раскаленным камням и высокой траве. А рядом дежурила медсестра с огромным шприцем, наполненным желтой жидкостью от змеиных укусов. Спросила ее: а вдруг я помру от вашего укола? Она серьезно кивнула — все может быть. Сейчас смешно, а тогда испугалась страшно.

Мы снимали осеннюю Москву 41-го года у Красных ворот — всю войну там прожила моя мама. Я шла мимо заклеенных крест-накрест окон и вспоминала то, что было не со мной. Все-таки генетическая память существует, это мучительная вещь. 

культура: Должно быть, труднее всего пришлось с Делоном, у него репутация своенравного и холодного партнера. 
Белохвостикова: Как и другие большие актеры, он прежде всего — хулиган и озорник. Мы с ним похожи в одном: во время обеденного перерыва Ален отказывался от еды. Просто брал чай и уединялся, уходил в себя. Делон — рыцарь. Когда я, ловя его тело после «убийства», раскурочила себе спину, он очень сердился на Наумова. Но что муж мог поделать? 

культура: Музыкальная тема, ставшая визитным шлягером Шарля Азнавура, написана о Вас. Раскройте секреты мизансцены.
Белохвостикова: Мы просматривали эпизод «Тегерана-43»: Джигарханян приезжает в персидскую деревушку, я сопровождаю его в качестве переводчицы с фарси. Сквозь черную вуальку смотрю на синее небо синими глазами... Композитор Жорж Гарваренц просил прокрутить отрывок снова и снова, а потом сорвался и убежал. Вслед за ним — муж, Жорж выгнал его из комнаты, пригласил меня, посадил у окна, и вскоре появилась «Вечная любовь».

культура: Вы узнали в ней себя?
Белохвостикова: Да, она до сих пор звучит в моем телефоне. 

культура: Вы умеете играть разновозрастные роли. Как входили в состояние иного течения времени?
Белохвостикова: Много подглядывала, читала, придумывала с режиссерами. Каждый раз мозаика складывалась из крупиц — у меня ничего не бывает «вдруг», с наскока. Тут важно все — костюм, грим. Пробежишь по коридору в платье со шлейфом и словно попадаешь в другой век, будто в нем и родилась, а тебя, сквозь шорох, догоняют иные столетия. Нужно лишь расслышать в себе эхо бывшего или грядущего. Помню, в «Тиле» снимали с Солоницыным сцену убийства его персонажа: валит снег, а он в лайковых ботиночках. Чувствую, тоже замерзаю, поняла — на этих ледяных ногах Неле повезет из тюрьмы изувеченную мать. Так и сыграла через полгода. Все, что надо, запоминаешь, прячешь в сердце и выращиваешь образ, с ним потом нелегко расстаться. После каждой картины я уползаю в домашний уголок, в тишину — к книгам и близким людям. 

культура: Вы видите профессию изнутри. Есть ли актрисы, удивляющие Вас вновь и вновь? 
Белохвостикова: Роми Шнайдер. Часто пересматриваю ее фильмы.

культура: Трудно играть потери, нужно как-то хранить боль в себе. В чем заключается для Вас трагизм существования?
Белохвостикова: В том, что не знаешь, как рассказать о своем.  

культура: Что ненавидите больше всего?
Белохвостикова: Безразличие. Я часто теряла близких и не находила опоры. Мне говорили: успокойся, смирись, все. Я хватала машину реанимации и мчалась с мамой или братом в другую больницу. В такие моменты во мне просыпается что-то — начинаю действовать, командовать, делать то, чего не умею. Со всем, кроме равнодушия, можно смириться, понять и простить. Часто хотелось убить людей, не готовых идти до конца. Человека нужно спасать до последнего вздоха, иначе становишься предателем. 

культура: Ваш круг общения никогда не был широк... 
Белохвостикова: Близкие уходят, а замену найти невозможно. Я дружила с Еременко, Нигматулиным, Смоктуновским, обожала Тонино Гуэрру и Беллу Ахмадулину... Работа с Евстигнеевым, Леоновым, Далем — это такое сокровище, которое не исчезает. Их нишу никто не займет. И Золотухин сыграл со мной последнюю роль — «В России идет снег». Проката у фильма не было, никто и не услышал, как мы распеваем «Это было у моря, где ажурная пена...» 

Я люблю Джигарханяна, Щербакова, Панкратова-Черного, Евтушенко (мы жили в одном подъезде с середины 70-х). Самое великое стихотворение Жени, «Кладбище китов», посвящено моему мужу, Владимиру Наумову. Недавно была на творческом вечере Евтушенко, он на надрыве читал стихи четыре часа... 

культура: Не сожалеете о ролях, от которых в свое время отказались?
Белохвостикова: Никогда не оглядываюсь назад. В здравом уме и твердой памяти шла на каждую картину, понимая: иначе поступить не могу. В последнем напутствии Герасимов говорил: «Ребята, после каждой премьеры Вы должны проснуться, выйти на улицу, и Вам не должно быть стыдно!» Поэтому все его ученики не лезли абы куда, а пытались выстроить судьбу. И я не скакала по ролям, не снималась сразу в нескольких фильмах. 

культура: Мы живем в эпоху войн, вспыхивающих там и сям, как бенгальские огни. Кажется, этот безумный фейерверк скоро заменит игру воображения, творческий поиск и похоронит искусство... 
Белохвостикова: Когда я смотрю на Ирину Антонову или на мужа, верю, что искусство бессмертно. Если, ужасно устав на съемках, Володя возвращается домой и пишет фантастические полотна, значит, он не может иначе. Немногие стремятся украсить существование близких и далеких, но именно они остаются в благодарной памяти потомков. Без них и жить бы не стоило. 

культура: Последние годы у Наумова для Вас всегда есть роль. 
Белохвостикова: Всякий раз что-то новое, неведомое для моего понимания. Они с Аловым — абсолютные антиподы Герасимова, режиссеры, фонтанирующие образами, идеями. Два года работы над «Тилем» были чудом. И оно продолжается — сейчас играю у мужа сватью бабу Бабариху. Сняли половину «Сказки о царе Салтане», правда, кончилось финансирование, и мы зависли. 

культура: Это детская картина?
Белохвостикова: Скорее, взрослая. Юмор-то у Пушкина ого-го!