Ксения ВОРОТЫНЦЕВА

15.03.2016

125 лет назад родился народный художник СССР, лауреат трех Сталинских премий скульптор Матвей Манизер. Среди его наиболее известных произведений — бронзовые фигуры на станции метро «Площадь Революции», памятник Ленину в Ульяновске, Чапаеву в Самаре и посмертная маска Сталина. 

Выросший в Санкт-Петербурге, в начале Великой Отечественной Манизер переехал в Москву. В 1951 году на собственные средства построил дом-мастерскую недалеко от метро «Динамо», где трудился вместе с женой, скульптором Еленой Янсон-Манизер, автором портретов Улановой и Плисецкой. Первый этаж до сих пор занимают работы Матвея Генриховича: монументальные вожди, огромный памятник борцам за свободу Индонезии, скульптура Зои Космодемьянской. На втором — застыли на пуантах балерины, созданные Янсон-Манизер. А в доме теперь живет их сын Гуго Матвеевич. «Культура» побеседовала с ним о знаменитом отце.

культура: Вы тоже выбрали изобразительное искусство, только отдаете предпочтение пейзажам. Семейная традиция?
Манизер: Художником был еще дед, Генрих Манизер. В кабинете висит его дипломная работа 1877 года, а также портреты бабушки, Стеллы Семеновны. Она погибла в 1906 году в Финляндии: загорелся пароход, на котором семья пересекала озеро. Бабушка спасла детей, но получила смертельные ожоги. Отцу тогда было пять лет. Он ее не помнил, знал только по портретам. Дед очень любил Стеллу Семеновну, но вскоре опять женился — трудно было одному с четырьмя детьми...

культура: Почему Ваш отец решил заняться скульптурой?
Манизер: Он никогда не рассказывал. После окончания гимназии папа попытался поступить в Академию художеств. Его не приняли. Тогда пошел в университет на физико-математический факультет — хватило гимназической подготовки. А на следующий год все-таки покорил академию. Был студентом сразу двух учебных заведений. Университет окончил в 1914-м, а академию в 1916-м — с золотой медалью. Ему полагалась поездка в Италию на четыре года, но она не состоялась из-за Первой мировой войны. Позже, в 1919-м, отец поступил в консерваторию. В семье все получили домашнее музыкальное образование. Старший брат играл на скрипке. Папа, как и младший, на виолончели. Интересно, что их инициалы совпадали — М.Г., Марк Генрихович. Мне говорили, что видели афиши 30-х годов, где упомянут М.Г. Манизер. Братьев путали.

Папа, действительно, выступал даже с симфоническим оркестром Павловска, но это было еще в двадцатые. Петроград голодал, а концерты помогали прокормиться. Играли по рабочим клубам, иногда за тарелку каши или супа. Кстати, в консерватории знали, что папа скульптор, и заказали ему портрет композитора Глазунова.

культура: Среди знаменитых довоенных произведений Вашего отца — скульптуры для «Площади Революции». Как они создавались?
Манизер: Времени было в обрез, и папа сделал наброски в поезде. Хотел показать исторические перемены: образы отсылают к периоду от Первой мировой до 1938 года, когда открылась станция. Новое поколение символизируют студенты и школьники с глобусами, книгами. Делали скульптуры в Ленинграде в Академии художеств. К сожалению, ничего не могу сказать о том, кто позировал, — сейчас на эту тему много спекуляций. Мне было всего 10 лет, и я мало что помню. Зато могу развенчать самый популярный миф: во время войны скульптуры никуда не вывозили. Так получилось, что впервые я их увидел летом 1943-го, когда отец привез нас из эвакуации в Москву. 

культура: Как относитесь к тому, что пассажиры трут нос пограничной собаки?
Манизер: Раньше такого не было. Еще иногда вытаскивают наган у матроса — к счастью, есть запас отлитого оружия. Кстати, страдают не только скульптуры в метро. Периодически достается памятнику Репину на Болотной площади, причем это началось в брежневские времена: у него крадут кисти. А у Чапаева, установленного в Самаре, как-то увели пулемет. Кстати, для этой многофигурной композиции позировали бойцы чапаевской дивизии. Тогда прошло не так много времени с момента гибели комдива. До того как работа отправилась в Самару, ее увидел Киров и попросил сделать дубликат. Второй — незаконченный — экземпляр до войны стоял во дворе ленинградской мастерской отца, где раньше трудился Александр Опекушин, создатель памятника Пушкину. Во время блокады курсанты Военной электротехнической академии связи, расположенной в другом районе города, на руках перенесли бронзового Чапаева к себе во двор. До сих пор понять не могу, как истощенные люди волокли на себе эту гигантскую скульптуру... Памятник и ныне там: отец доделал его уже после войны.

культура: Матвей Генрихович не прекращал работать и во время Великой Отечественной?
Манизер: В августе1941-го его, председателя ленинградского Союза художников, вызвали в Москву. Он отправился по железной дороге — это оказался последний поезд, на котором можно было выехать. В пути попал под бомбежку. С папой в купе ехал капитан первого ранга, он скомандовал: «Лежать!» Те, кто побежал по проходу, оказались убиты или ранены. А отец послушался и спасся. Сохранился металлический номерок с местом в купе, пробитый осколком снаряда. Нас же — маму и детей — эвакуировали в Ярославскую область. Потом в теплушках вывезли в Сибирь. Тогда я впервые увидел зимние ели — красота удивительная! Жили в нынешней Тюменской области. В 1942-м вернулись в Ярославскую — на базу Академии художеств. Наверное, именно в те годы я и проникся пейзажем. Папа всю войну жил и работал в Москве. В 1942–1943 годах сделал скульптуру Зои Космодемьянской. 

культура: У Матвея Генриховича много работ, посвященных вождям...
Манизер: Знаю, что Ленина папа видел всего лишь раз. В архивных документах есть интервью с сестрой Владимира Ильича, Марией. Она рассказывает, что отец очень точно угадал с ульяновским памятником. Он долго искал образ, думал, как показать, что Симбирск — город на семи ветрах. И изобразил Ленина в пальто, наброшенном на плечи. Оказалось, тот любил так ходить. Вообще отец искренне принял революцию. И сейчас бы он не отказался от своих героев. С Иосифом Виссарионовичем, насколько мне известно, лично общаться не довелось, однако папа — первым среди творческих деятелей — передал Сталинскую премию в фонд Красной Армии. И получил от вождя телеграмму с благодарностью.

культура: Правда, что Вы помогали отцу делать посмертную маску Сталина?
Манизер: Да. Нам позвонили часов в 12 ночи. Моего брата, а он тоже скульптор, дома не оказалось. Отец сказал: «Поедешь со мной». Можно было догадаться, куда нас везут: пресса ежедневно передавала бюллетени о состоянии здоровья Сталина. Помню: лампы, операционный стол, человек, накрытый простыней. Странное чувство: еще вчера недосягаемый, сегодня бездыханный. Долго ждали парикмахера — Сталин оказался небрит. Потом делали гипсовую форму с лица, рук. Меня удивило спортивное телосложение, развитые плечи — будто человек все время держал себя в форме. За ушами — следы от пиявок: видимо, пытались лечить. Отливали маску уже здесь, в мастерской.

культура: Ваша мама тоже скульптор. Как они познакомились с Матвеем Генриховичем?
Манизер: Елена Александровна увлекалась театром марионеток, вырезала кукол. Потом поступила в академию на архитектурный факультет, но через два года перевелась на скульптуру. Училась у отца, который к тому времени овдовел: его первая жена умерла при родах, оставив дочку Стеллу. В 1925 году мама защитила в его мастерской диплом, а в 1927-м родился я (смеется). Она «заразилась» балетом, сделала скульптуру Улановой: увидев юную танцовщицу на выпускном вечере, сразу поняла, что это будущая звезда. Увеличенная работа стоит сейчас во дворе Вагановского училища. Впоследствии маме позировал весь цвет ленинградского балета — Татьяна Вечеслова, Ольга Иордан. Уланова у нас часто бывала: сохранились фотографии новогодних застолий, где она вместе с мужем Вадимом Рындиным. Выглядела очень сдержанной и закрытой. Навещала нас и Плисецкая, часто звонила маме, оставляла билеты в Большой театр.

культура: Какие качества отца Вас особенно поражали?
Манизер: Он был волевой, точный и аккуратный. Художники шутили: если Манизер идет в мастерскую, значит, уже девять утра. Не терпел панибратства, всегда держался на расстоянии вытянутой руки. Но и снобизма не проявлял. 

После папиной кончины я понял, что не у кого больше спросить совета.