Елена ФЕДОРЕНКО

15.10.2013

18 октября в Московском музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко состоится премьера балета Людвига Минкуса «Баядерка». Одно из самых сложных творений классического наследия будет представлено на Большой Дмитровке в неизвестной нам прежде редакции. Авторство принадлежит легендарной Наталье Макаровой.

В сентябре 1970 года молодая яркая прима Кировского балета не вернулась с лондонских гастролей. Ее побегу на Запад предшествовал «прыжок к свободе» Рудольфа Нуреева. Спустя еще четыре года уже примеру Макаровой последует Михаил Барышников. Карьера Макаровой на Западе, как и на родине, складывалась блестяще. Ее танец сравнивали с чудом и улыбкой, ее ноги называли самыми красивыми, а трепетную пластику — совершенной.

Макарова победоносно украшала лучшие спектакли лучших театров мира, для нее ставили Ролан Пети и Фредерик Аштон, Морис Бежар и Серж Лифарь, Джордж Баланчин, Джером Роббинс, Джон Ноймайер. Если бы «русская невозвращенка» оставалась только балериной, то и этого было бы достаточно, чтобы красной строкой войти в историю мирового балета. Но покинув сцену, она нашла себя на драматических подмостках, а для балета по-прежнему делает то, что трудно переоценить — восстанавливает шедевры русского классического наследия в разных театрах мира. Сегодня — в Москве. В перерывах между репетициями и состоялась наша беседа.

культура: Как Вы попали в Театр имени Станиславского и Немировича-Данченко — стремительно развивающийся, но населенный артистами разных школ? Для Вас ведь важно единство стиля…
Макарова: Просто Игорь Зеленский пригласил, сказав, что у меня лучшая редакция «Баядерки». Разве я могла после таких слов отказать?

культура: Какая у Вас редакция?
Макарова: Мариуса Петипа. Над ней я работала в архивах Гарварда, включала свои воспоминания и немного воображения. Историю любви и соперничества храмовой танцовщицы и дочери раджи я полюбила еще девочкой, когда смотрела спектакль с галерки Кировского театра.  

культура: А разве можно сейчас понять, каким был спектакль Петипа?
Макарова: Вы правы: кому сегодня это ведомо? И все-таки, думаю, что я верно чувствую Петипа: вот это движение — от него, а этого он не мог бы допустить, а это, пожалуй, новое, но Мариус Иванович одобрил бы точно. Я настолько подключилась к Петипа, что иногда мне кажется, будто сама участвовала в премьере «Баядерки». Появилось это чувство после работы с архивами, где собраны его собственные идеи и записи танцев, зафиксированные его учениками. Для меня работа над «Баядеркой» оказалась интересной и ответственной. Знаете, как трепетно реставрируют иконы или стирают пыль с рукотворных ликов? Приблизительно так я прикасаюсь к Петипа. Резкий подход к классике может превратить ее в архаику и даже убить. А балеты наследия — живые. Первый раз я поставила «Баядерку» в 1980-м для Американского балетного театра, сейчас спектакль идет в 17 странах. Я за всеми слежу, каждые два года их надо «чистить», приезжаю на возобновления, на подготовку новых составов. 

культура: Как Вы думаете, каким был Мариус Иванович?
Макарова: Гениальным. Лукавым и улыбчивым, настоящим французом.

культура: А еще обидчивым и немного — к концу жизни — брюзгой?
Макарова: На обиды он имел полное право. Думаю, что понимал, сколько сделал для Императорского Мариинского театра. А этот театр изгнал его как старого маразматика. Но что было — то было. Конечно, наследие Петипа сегодня нуждается в сохранении. Стираются стилевые нюансы. Не только на Западе, но зачастую и в России всё, и даже классику, танцуют в универсальном спортивном стиле. Я рассказываю то, что для меня очевидно. Например, что арабеск — не просто поза, а устремление к полету. «Исполнять движения» и «танцевать движения» — два разных понятия. Знаете, в вагановской школе нам объясняли, что тут разница примерно такая же, как между выражениями «милостивый государь» и «государь император».

культура: «Баядерка» никогда не покидала российских сцен, идет во многих театрах. В чем отличие Вашей, по Петипа? 
Макарова: Есть еще один акт, заключительный — он был задуман Петипа неслучайно, потом от него постепенно отказались, а теперь и вовсе забыли.

культура: Значит, гром и землетрясение, сметающее храм, у Вас есть?
Макарова: Да-да, ведь это расплата за содеянное. Есть преступление, есть наказание. Так в оригинальной версии Петипа. Меня вдохновляла картина Карла Брюллова «Последний день Помпеи». Катастрофа как наказание за предательство.

культура: То есть, любви изменять нельзя?
Макарова: Нет. Кара настигнет.

культура: Ваши впечатления от работы с труппой Музтеатра?
Макарова: Пока не могу определиться. Времени катастрофически не хватает. У вас в Москве, похоже, делать все в последний момент — нормально.

культура: А в Америке не так?
Макарова: По-разному.

культура: Кто танцует главные партии?
Макарова: Наталья Сомова — Никия, Сергей Полунин — Солор, Эрика Микиртичева — Гамзатти. Все очень стараются. Мне важно не просто возобновить спектакль. Хочу, чтобы танцовщики по-новому взглянули на привычные движения. 

культура: Это будет Ваш первый спектакль в Москве, и второй — в России?
Макарова: Да, если считать «Лебединое озеро» в Перми и не учитывать «Баядерку» в Киеве — это же теперь другая страна. В Москве дебют. 

культура: Где живете?
Макарова: В Сан-Франциско.

культура: Вы служите в каком-либо театре?
Макарова: Нигде и везде — приглашений на постановки очень много.

культура: Вы стали первой балериной, оставшейся на Западе. Если бы Нуреев своим поступком не проторил дорогу, все равно бы так поступили или нет?
Макарова: Не знаю. Совершила этот шаг неожиданно. Тяжесть на душе и артистическая неудовлетворенность копились, на гастроли в Лондоне пришлась последняя капля. 

культура: Почему не любите говорить о Лондоне 1970-го, о своем решении не возвращаться в СССР?
Макарова: Так изменяют сказанное мною, что я превращаюсь в какую-то жертву системы или бунтовщицу. Ошибочно и то, и другое. Никто меня не обижал. Просто я четко знала все, что буду танцевать в оставшиеся до пенсии годы: классику и советские балеты. Хотела нового, необычного, разнообразного. Конечно, в Лондоне я задумалась об этом не впервые. Но накатило именно там, и решение приняла внезапно, под влиянием настроения. От настроения у меня многое зависит. 

культура: Вам приписывали план побега, рассчитанный до мелочей, но я спрашивала у Ваших коллег: им поступок показался спонтанным…
Макарова: В Англии я купила автомобиль, оформила документы на его доставку в Ленинград, вещи упаковала в театральные кофры. Если бы я планировала остаться, то хотя бы немного поучила английский — я ведь не знала практически ни слова.

культура: У нас много говорится сейчас о «Ковент-Гарден» в связи с тем, что Ваш новый Солор — Сергей Полунин — оттуда сбежал, а экс-звезда Большого и Михайловского театров Наталья Осипова стала там примой. У Вас ведь тоже была своя история с этим театром? 
Макарова: Когда я осталась в Лондоне, то, конечно, надеялась, что меня возьмут в «Ковент-Гарден», но солистки театра пригрозили дирекции скандалом, если появится в труппе «эта русская». Также взбунтовались балерины в Парижской Опере: если возьмете в труппу Макарову, уйдем все. Не случилось. Может быть, к счастью. Мне почти сразу прислали контракт из Американского балетного театра, и я улетела за океан, где встретила своего мужа. Это судьба, вероятно. 

культура: Операторы любят показывать Вас в сопровождении двух красавцев-мужчин гренадерского роста, на их фоне — Вы просто крошка. 
Макарова: Муж и сын — богатыри. Мы стараемся всюду бывать вместе, если, конечно, позволяют обстоятельства. С мужем, он — бизнесмен и балетоман, мы познакомились в 1971 году, когда я выступала в Сан-Франциско. Но потом он показал мне фотографию, которую я подписала ему как поклоннику за семь лет до нашего первого свидания. Муж — очень высокий мужчина, но сын его перерос. Неужели я смогла родить такого великана?..

культура: На расхожий журналистский вопрос о самом счастливом дне жизни…
Макарова:…всегда отвечаю: рождение сына Андрюши. Живем мы все вместе и нежно любим друг друга.

культура: Чем Ваша гордость по имени Андрюша занимается?
Макарова: Финансами и инвестированием. Попутно — борьбой айкидо. Он человек ренессансный, любит и понимает искусство, окончил двухгодичные курсы при аукционном доме Christie’s, увлекается историей древнего Востока.

культура: Почему не отдали сына в балет?
Макарова: Не захотел. Все его природные данные пропали даром. У него роскошный балетный подъем, больше чем у меня — просто гора. 

культура: В Центре имени Джона Кеннеди в Вашингтоне не так давно Вам вручили премию, и на торжество Вы отправились, конечно, с сыном. Награду получали в отличной компании: актер Дастин Хоффман, блюзовый музыкант Бадди Гай, шоумен Дэвид Леттерман, музыканты британской рок-группы Led Zeppelin.
Макарова: Вручение самой престижной высшей ежегодной премии Америки — событие запоминающееся. В каждой номинации — только одно имя. В номинации «Танец»-2012 выделили меня. Сама процедура награждения и лауреаты долго обсуждаются американцами и СМИ. Обо мне говорили так тепло и возвышенно — я даже не ожидала.

культура:  Давайте вспомним Ваш театральный роман с Романом Виктюком.
Макарова: Мы с ним несколько дней назад встретились на спектакле Бориса Эйфмана в Большом театре. Он подошел и взял мою руку, так и держал ее в своих ладонях весь антракт — по-моему, целый час.

культура: Руку держал, а новую работу предложил?
Макарова: Нет, к сожалению. Но я бы с удовольствием опять поработала с ним.

культура: Для спектакля «Двое на качелях» Вы его выбрали или наоборот?
Макарова: Тут история запутанная. Нас свела судьба. Так случилось, что я уже сыграла несколько драматических ролей, у меня появился вкус к разговору на сцене. Я у всех спрашивала: к кому бы мне обратиться, чтобы сыграть на русском языке? Рекомендовали Виктюка. В это время я поехала в Россию — впервые после перерыва в 18 лет. В Петербург, на концерт, где я танцевала на сцене Мариинского театра фрагмент из балета «Онегин», примчался Роман Григорьевич. Виктюк ведь очень балетный человек и сам танцует отлично. Он может двойной со де баск сделать в любое время дня и ночи. Он прибежал за кулисы, мы познакомились, он засыпал меня идеями по поводу совместной работы. Сначала думали о моноспектакле об Элеоноре Дузе, потом остановились на пьесе Гибсона «Двое на качелях». Так мне досталась роль Гитель — танцовщицы-неудачницы. Виктюк-режиссер способен любить актеров, с которыми работает, и это очень помогает.

культура: Роман Григорьевич вспоминал, как балетоманы со стажем подходили после московского спектакля «Двое на качелях» (а публика просто висела на люстрах) и благодарили его: «Спасибо, мы увидели Наташу вновь, теперь можем умереть». Другие Ваши драматические образы Москве не достались…
Макарова: Началось все с бродвейского мюзикла Роджерса и Харта «На пуантах», с хореографией Джорджа Баланчина. Это — часть его спектакля «Убийство на Десятой авеню». Потрясающим директором проекта был легендарный Джо Эббот, ему нескольких лет не хватало до ста, когда мы репетировали, а умер он в возрасте 107 лет. Удивительный человек, с чувством юмора, острым умом и высочайшим профессионализмом. Таких сейчас нет. Замечательно работали, он привил мне вкус к драматической сцене, научил существовать в жанре комедии. Мне пришлось танцевать и говорить, да еще на английском языке. Я получила столько премий за эту роль! Включая «Тони», премию Оливье, премию Станиславского. Американские критики признали меня лучшей актрисой года. Потом были роли в пьесе известного английского драматурга Ноэла Кауарда «Неугомонный дух», где моя героиня спускалась на землю с того света. В Лондоне играла великую княгиню Татьяну в пьесе Жака Деваля «Товарищ» — о русских эмигрантах, бедствующих на Западе. В спектакле «Мезальянс» по Бернарду Шоу появлялась в образе польски-авиаторе. Роли на драматической сцене в основном комедийные…

культура: Вы и комедия — сочетание странное. Для поклонников Вы романтическая балерина…
Макарова: Да, в Кировском балете я танцевала по преимуществу лирико-романтических героинь. В этом амплуа чувствовала себя тесновато. А на драматической сцене все поменялось. Смешно уже то, что я говорю со сцены на английском языке. А, может, есть и какая-то комедийная жилка у меня... 

культура: Есть ли разница в существовании на сцене балетной и драматической? 
Макарова: Не ощущаю ее. На сцене я прежде всего актриса, в том числе и в балете. Всегда копила мысли и эмоции для своих образов. Перед «Ромео и Джульеттой» читала Шекспира, чтобы войти в настроение. Музыка Баха вдохновляла на «Жизель». Мне хотелось оказаться на сцене Одеттой, Татьяной Лариной, Кармен, Манон, а не балериной Наташей Макаровой. Никогда не отождествляю себя с героинями. 

культура: Птенцы из Мариинского (Кировского) гнезда часто улетали, например, в столицу: Елизавета Гердт, Уланова, Семенова — их много. Но упорхнуть так внезапно и далеко удалось Вам, Нурееву и Барышникову. Поэтому Ваши имена так крепко связаны. Вы общались в эмиграции?
Макарова: Нуреев и Барышников, оба, были моими партнерами. С Рудольфом мы танцевали «Лебединое озеро», «Спящую красавицу», больше всего любила выходить с ним в «Ромео и Джульетте». Его нет с нами, и говорить о нем мне бы не хотелось. Оставим эту тему. 

С Мишей Барышниковым связано многое: первый свой балет в Америке он станцевал со мной. Я тогда уговорила своего партнера уступить спектакль «Жизель» Мише, чтобы помочь ему. Наш совместный с Барышниковым репертуар включал немало современных балетов. Миша был шафером на моей свадьбе, во время венчания держал корону над моей головой. 

культура: Остроумный Барышников прислал фотографию венчания своей подруге, фотографу Нине Аловерт, со словами: «От ленинградских профсоюзов были мы с Сашей», имея в виду Вашего школьного товарища Сашу Минца. У всех такие лица, что понятно, сколько вас связывает. Сейчас с Барышниковым дружите?
Макарова: Нет. Я живу в Калифорнии, Миша в Нью-Йорке, у каждого свои дела. Так получилось. 

культура: Вы знали знаменитых эмигранток начала прошлого века Кшесинскую, Спесивцеву, Карсавину. Не вспомните?
Макарова: Знала — это преувеличение. Тамару Карсавину видела один раз, в фойе «Ковент-Гарден», когда она представляла свою книгу. Один экземпляр она подарила мне и сразу подписала: «Талантливой Наталье Макаровой». Причем, используя буквы английские и русские. Карсавина, конечно, такая красавица была — посмотрите на старые фото. В конце жизни она нуждалась и даже голодала, и это отразилось на ее внешности — она стала неузнаваемой. Напрасно ее снимали тогда — не надо оставлять такой образ одной из самых красивых балерин. Производит тяжелое впечатление. 

К Ольге Спесивцевой я ездила в приют, недалеко от Нью-Йорка. Она была мила, не производила впечатления неадекватного человека. Вполне нормальная, очень элегантная, благородная, утонченная, с такой же прической, как на всех известных снимках — ровный пробор, гладкие овалы волос вокруг лица. 

культура: Вы ездили к ней в дом для душевнобольных?
Макарова: Нет-нет. Последние годы она жила в приюте Толстовского фонда, который создала младшая дочь Льва Толстого Александра. Занимала там маленькую скромную комнату со всеми удобствами. Странной она мне показалась только тогда, когда объясняла сюжеты вышитых ее руками картинок: систему ее ассоциаций понять было трудно. А, может быть, дело не в том — просто мне оказались недоступны ее идеи и мысли? 

К Матильде Кшесинской мы ездили вместе с Сержем Лифарем. Я необычайно волновалась, когда впервые отправлялась в дом к великой Матильде. Нас встретила миниатюрная элегантная старушечка 95 лет, но в ней чувствовалось великолепие. Стол был сервирован по-царски. Справа от меня сел Лифарь, слева — Кшесинская. Разлили водочку. Серж что-то оживленно рассказывал и завершил историю тостом. Я протянула руку к рюмке, а та оказалась пуста. Я-то понимаю, что не пила. Так же исчезла водка из моей рюмки во второй раз. Матильда Феликсовна опрокидывала и свою и мою рюмочки и скоро заметно повеселела — в этом состоянии она казалась необыкновенно обаятельной. Рассказывала любопытные истории. При прощании, слегка пошатываясь, сделала мне книксен. 

культура: Все-таки Вы несколько лукавите, когда говорите, что Ваш комический дар открыла драматическая сцена. Разве не Леонид Якобсон — художник сложный и гениальный, чья хореография несправедливо забыта? Сейчас имя и личность реабилитированы, и хореография восстанавливается, но… все-таки это уже невозможно. Вы ведь были одной из его муз?
Макарова: Вы правы. Он — невероятный человек и великий хореограф. Понимаю, что моя профессиональная жизнь на Западе сложилась благодаря ему — он подарил мне чувство раскованности на сцене, которое я привнесла потом в классику, и это всем понравилось. Якобсон был отрицатель и бунтарь, классику называл полной дребеденью. Во мне, выпускнице школы, видели только «классичку», а он в противовес и назло всем рассмотрел в «классичке» озорную девчонку. Я не про жизнь, а про сцену говорю. 

культура: И создал для Вас роль Зои Березкиной в «Клопе» по Маяковскому… 
Макарова: На невероятном эмоциональном подъеме Якобсон придумывал этот балет, на каждой репетиции перечеркивал все поставленное накануне и заново сочинял свои пластические гротески. Так же страстно, как арабески и балетные позиции, он ненавидел неистребимую пошлость. Можете представить гигантское брачное ложе под розовым балдахином, бутылки и окорока на академической сцене Кировского театра? Моя Зоя — наивная, «косолапая от застенчивости», влюблялась в обманувшего ее пошляка и погибала. Якобсон проводил тему Жизели в духе поколения стиляг и твиста. Работа с Якобсоном оставалась лабораторной, мир не увидел ни «Клопа», ни балет «Двенадцать» по Блоку, который закрыли сразу после генеральной репетиции. Двенадцать бойцов шли в никуда, не чеканили шаг, а взбирались на пандус, за которым бушевало зарево мирового пожара. Якобсона обвинили в издевательстве над светлым будущим революции, он же ответил, что будущее никому не известно. Жаль, что я не станцевала вихляющую бедрами Катьку — роль, которую Якобсон придумывал для меня. Но в это время меня загрузили работой над классическими партиями и совместить репетиции не удалось. 

Как я любила гротесковый номер «Преходящая красотка» на музыку Равеля по картинам Тулуз-Лотрека, показанный всего однажды. После концерта ко мне подошла одна из наших балерин: «Как ты можешь исполнять эту гадость?» А мне безумно нравился Якобсон с его умением сделать из тела графику или шарж, «завернуть» колени и отказаться от вытянутых стоп. Якобсон — один из самых трагических художников: его балеты не увидел мир в пору их рождения, и практически все они утрачены сегодня. 

культура: В 1989 году, попав в Россию после долгого перерыва, Вы сказали, что самое большое изумление — возможность слушать западные радиостанции, которые теперь не глушат. Шесть лет назад удивились множеству казино и назвали их «западным мусором». Чему подивились теперь? 
Макарова: Центр Москвы стал таким чистым, можно посидеть на лавочках — они везде. И сколько же бутиков — все рядышком! Только не понятно — для кого? Покупателей не заметила.