Сергей ВИНОГРАДОВ

07.07.2015

Отмечать сорокалетний жизненный рубеж в России не очень принято: подводить итоги еще рано, а подавать надежды уже смешно. Но пройти мимо юбилея Захара Прилепина непросто — годы, начиная с середины нулевых, в современной русской литературе во многом стали «прилепинскими». Несколько мощных произведений вознесли бывшего омоновца на вершины книжных хит-парадов, а четкая позиция по ряду острых вопросов сделала его желанным гостем на телеканалах различной политической направленности.

Мы встретились в столице, где непоседливый нижегородец Прилепин бывает часто, но почти всегда проездом — между «Сапсаном» и аэропортом.

культура: Как относитесь к собственному 40-летию?
Прилепин: Никак. Пару раз попытался сформулировать свое отношение к этому событию, секунд на пятнадцать задумался… Мне совершенно все равно, правда. Возраст, как бы банально ни звучало, — это то, на сколько ты себя ощущаешь. А я чувствую себя лет на 18, ну, может быть, на 22. Мои жизненные волны протекают в иных широтах, и значимыми я считаю события совершенно другого рода. После тридцати началась какая-то волна, и я по ней плыву. Серфингистов видели? Вот и я стою на доске, держу равновесие. И как долго это продлится, не задумываюсь.

культура: Но для критиков Вы до сих пор «молодой писатель»…
Прилепин: Да? По-моему, так меня уже мало кто называет. А если и называют, пускай, какая разница… Могут и живым классиком назвать, я тоже пропущу мимо ушей. Сегодня ты живой классик, а завтра уже неживой. Сегодня ты получаешь премию, а завтра ее получает другой, а о тебе все забыли. Все это очень мимолетно, как и сама молодость. К славе и признанию нужно относиться легко. Есть другие весы, на которые следует ориентироваться.

культура: Вам свойственно подведение итогов в любом проявлении?
Прилепин: Нет. Так мне кажется. Сейчас решил издать собрание сочинений, но исключительно ради прикола, или хулиганства какого-то. В семи томах получается. Чтобы у мамы на полке стояли. Зачем подводить итоги? Живем дальше.

культура: Оформите тома, как у классиков — роспись на черном фоне?
Прилепин: Повторяю, это же хулиганство сплошное. Посмотрим. Если в издательстве оформят с золотым тиснением, я посмеюсь. А если будет с картинкой, тоже нормально.

культура: Вами выпущены пять романов, шесть сборников, монография для ЖЗЛ… Как считаете, это много или мало?
Прилепин: Считаю, что нормально. У Хемингуэя собрание сочинений уместилось в пятитомник, у Льва Толстого — 90 томов. Каждый писатель волен выбирать, чей путь ему ближе. Я к сегодняшнему дню написал достаточно, чтобы чувствовать себя спокойно. Могу писать, могу не писать, заняться чем-то другим. Слава Богу, люди купили достаточное количество моих книг, чтобы я мог исключить вопрос денег из списка насущных. Я много лет был нищ, как церковная мышь, ел капусту и пшенку. Но и сегодня работаю очень много, причем в разных направлениях, с десяток работ у меня точно есть. Сейчас хочу написать рассказ «77 жизней» — о всех тех функциях, которые мог бы выполнять, но у меня на это не хватает времени. Мог бы заниматься политикой или музыкой, уйти с головой в семью или в путешествия.

культура: А трудовая книжка в каком отделе кадров лежит?
Прилепин: Трудно сказать… У меня их две или три, не меньше. Еще потерял несколько. Где-то лежат, наверное.

культура: Вы принадлежите к тому типу литераторов, которые не прячутся в кабинете, а ходят по земле ногами и активно участвуют в реальной жизни. Пожалуй, после Максима Горького ярких писателей-странников в России больше не появлялось. Как Вы относитесь к Горькому?
Прилепин: Огромный писатель, но чуждый мне. Горький — ницшеанец, уверенный в силе человека, а у меня на этот счет большие сомнения. Я слышал, что меня называют новым Горьким, но сам я этого не чувствую, он никак на меня не повлиял. Свою генеалогию я возвожу к поэзии, как ни странно. Ни в коем случае не меряю себя с Маяковским, Есениным и другими поэтами, но мое восприятие жизни от них. А что касается Горького… Это очень значительная фигура, он совершенно точно располагается в одном ряду с Шекспиром, Байроном, Толстым и другими гениями. Некоторые вещи Горького находятся за пределами человеческого рассудка, настолько хорошо они сделаны: рассказы, «Детство», некоторые страницы «Клима Самгина»… И я считаю несусветной подлостью то, как Горького в недавнем прошлом пытались вычеркнуть из нашей культуры, смыть из писательского пантеона. Я уверен, что Горький вернется и вновь станет для нас тем титаном, которым является в действительности.

культура: В предисловии к роману «Обитель» Вы коснулись страниц своего отрочества, довольно драматичных. А собственные «Детство» и «В людях» планируете написать?
Прилепин: Даже начинал, но потом остановился. Знаете, это такая навязчивая литературная традиция, что мне вдруг расхотелось этим заниматься. Но в моей голове есть некоторый живой пласт, связанный с моими бабушками и дедушками, и он просится в книгу. Возможно, потом я все же вернусь к этому.

культура: Перед нашей встречей зашел в книжный магазинчик и был удивлен обилием Акунина с Донцовой. Ваша полка гораздо короче, хотя опережает Пелевина и особенно Лимонова. Насколько точно это отражает реалии читательского спроса?
Прилепин: Довольно точно. Книги Донцовой всегда продавались лучше, и Акунин долго был впереди, кроме прошлого года, когда я стал самым продаваемым в России в линейке серьезной литературы. К моему, скажу откровенно, огромному изумлению. Но это ничего не значит, будет и какой-то другой лидер. Я бы не относился к этому, как к соревнованию. Меня просто забавляет, что удалось обыграть поп-писателя Акунина. Это нонсенс, так не должно быть, но это свершилось. Впрочем, есть и более объективные факторы — цитируемость, изучаемость в школах и вузах. Допустим, мои произведения включены в университетскую программу, а та же Донцова туда не попадет никогда. Но глупо было бы меряться этим. Есть очень мощные писатели, такие как Александр Терехов или Миша Тарковский, которых нет ни в топах продаж, ни в школьной программе. Но их писательский размер и авторитет от этого не уменьшается.

культура: По одному из дипломов Вы филолог, то есть знаете, как много информации несет для исследователя писательский черновик. Сегодняшние авторы пишут на компьютере, уничтожая наброски кнопкой delete. Как же Вас будут изучать потомки?
Прилепин: Черт с ними, с черновиками, извините за резкость. Какое счастье, что никто не будет видеть мои слабые левые варианты, а прочитает лишь готовую вещь. К слову, в ноутбуке исправлять и вносить коррективы удобнее, чем на бумаге, а потому ты гораздо больше внимания уделяешь доработке. Выходит, от технологий качество текстов только выиграло.

культура: Считается, что Вы ввели в большую литературу разного рода социальных аутсайдеров и дали высказаться нетривиальным персонажам вроде омоновцев, проституток, гопников. Вы сознательно это делаете?
Прилепин: Нет, конечно. Я описываю людей из той среды, в которой находился. Я вырос в деревне, был бойцом ОМОНа, работал грузчиком и вышибалой в ночном клубе, знаком и с уголовной средой. Я не выдаю себя ни за деревенщину, ни за гопника или уголовника. Я прошел рядом с ними, наблюдал некоторые ситуации и стал своего рода послом из того мира, дворового, окраинного. Это, конечно, некая фора перед другими писателями. Многие из них выросли в Москве и какими бы любознательными ни были, о целом ряде вещей знают понаслышке. Это очень заметно, когда читаешь их книги.

культура: К славе, как выяснилось, Вы относитесь спокойно. А Ваши дети как переносят бремя папиной известности?
Прилепин: Слава, бремя… Я же не Филипп Киркоров. О своей известности я вспоминаю, когда меня показывают по телевизору в программе Владимира Познера или Юлии Меньшовой. Одноклассники, старые друзья тогда вдруг начинают дружно названивать. А потом все затихает. Мои дети к этому адаптированы, тем более, что дружат с ребятами, у которых тоже интересные папы. Я бы не назвал жизнь моих детей сливочной: старший сын помнит нашу нищету, младшие видели меня в самых разных ситуациях — на митингах, в полицейском автозаке.

культура: Неужели Ваши дети не слышат на уроках литературы: «Твой папа писатель, а ты сочинение на тройку написал»?
Прилепин: Бывает, есть такая проблема. Раз Прилепин, значит соответствуй. Я тут отправлял детей в воинский лагерь на юг России, там их хорошо погоняли — походы, муштра, забеги. И вот, один суровый учитель рукопашного боя вызывает моего сына на поединок и говорит ему: «Давай, Захар». Причем, он знает, что сына зовут Глеб, а меня на самом-то деле Евгений, и этим обращением «Захар» он как бы говорит: «Я знаю, кто твой отец, покажи, что ты из себя представляешь». И Глеб вынужден отвечать и за себя, и за Захара. Что поделаешь, моим детям придется тащить на себе это имя…

культура: Вы их воспитываете или Ваши книги?
Прилепин: Я, конечно. И книги, не только мои. Читать книги — не только удовольствие и развлечение. Миром правят люди, которые умеют понимать чужой текст и воспроизводить свой. Я и детям так говорю: «Читайте больше, и вы обыграете всех». Даже в ОМОНе мне удалось выстроить карьеру, потому что хорошо говорю и быстро думаю. Я не был самым сильным бойцом, не прибегал первым в кроссах, но очень быстро стал командиром отделения и замкомвзвода. Помню, как в Чечне моим сослуживцам указывали: «Вот вы все девочек в журналах разглядываете, а Прилепин-то у вас Чехова читает». Так что даже не сомневайтесь, у человека читающего гораздо больше шансов построить для себя то будущее, которое он хочет. Он более конкурентоспособный и рентабельный, и так будет всегда.