Александр МАТУСЕВИЧ

31.03.2018

В Большом зале Московской консерватории выступил легендарный немецкий контратенор Андреас Шолль.

Воспитанник выдающегося аутентиста Рене Якобса из базельской «Скола канторум», Шолль пришел к нам в середине 1990-х на компакт-дисках. Тогда его голос казался невероятным — ​мягкий и легкий, нежный и ласкающий слух, ровный по всему диапазону, с совершенно бесшовной регистровкой и впечатляющей колоратурной техникой. Подлинно ангельский голос творил чудеса и в знакомом нам Бахе, и в не слишком изученном Генделе (которого Россия знала по ораториям, но очень мало — ​по операм), и в совсем уж раритетных по тем временам Пёрселле, Вивальди и Хассе. После были его блистательные спектакли в Глайндборне, Зальцбурге, нью-йоркской «Метрополитен». На записях, которые «доставались» немалыми трудами, мы увидели, что обладатель чарующего альта — ​рослый красавец с атлетической фигурой, слегка застенчивой улыбкой и умным взглядом близоруких глаз.

К сожалению, до России певец впервые доехал спустя десятилетия: его дебют в Москве состоялся всего лишь три года назад на фестивале «Опера априори» — ​продюсеру Елене Харакидзян удалось то, чего до того не смог сделать никто. В этом и ее безусловный агентский успех, но одновременно и тревожный звонок: многие звезды начинают ездить (а некоторые — ​буквально частить) к нам уже на излете карьеры, демонстрируя заметно потускневшее мастерство. Увы, и в отношении Шолля эта сентенция оказалась огорчительно справедливой.

Ожидать, что в циклопическом БЗК нежный фальцет будет звучать так же, как на дисках двадцатилетней давности, было бы верхом наивности. И дело не только во временной дистанции: контратенор вообще во многом — ​дискографический феномен, голос, отлично ложащийся «на цифру», вживую нередко разочаровывает. По крайней мере, залы, строившиеся в расчете на симфонии Малера и оперы Вагнера, едва ли подходят для полноценного впечатления от звучания столь специфического, безусловно, камерного инструмента. Одно дело играть на скрипке или виолончели с жирным романтическим вибрато, плотно прижимая струны и не жалея смычка, и совсем другое — ​едва касаясь их во флажолетной технике. То же самое и с голосом: петь, используя лишь головной регистр, — ​уместно в студии или в изящной зале-табакерке ренессансного или барочного палаццо, но никак не в больших филармонических пространствах, пусть даже и акустически идеальных, как московский БЗК. Бледное, эфемерное звучание современных контратеноров всегда оставляет легкое разочарование, ощущение, что тебя «обвесили».

В случае с Шоллем ситуация усугубляется еще и явными возрастными потерями: голос перешагнувшего золотой юбилей вокалиста находится явно не в лучшей форме. В первом отделении конферансье из репродуктора среди прочих номеров программы объявила увертюру из несуществующей оперы Генделя «КсерОкс», и эту смешную оговорку, вызвавшую взрыв хохота в зале, как ни странно, можно считать квинтэссенцией сегодняшнего шоллевского звучания как такового — ​его голос оказался весьма блеклой копией прежних лет. Фактически лишь короткие фразы а капелла и верхний регистр способны удовлетворить. На середине и внизу диапазона голос едва слышен, о пропеваемых фразах можно лишь догадываться по активной артикуляции певца, а наиделикатнейший аккомпанемент камерного рудинского оркестра «Музика вива» тем не менее не в состоянии обеспечить баланса с вокалистом. Весьма дозированным оказалось и количество исполненных вокальных номеров — ​самостоятельно оркестр музицировал чуть ли не больше главного фигуранта, исполняя симфонии, кончерто-гроссо и увертюры Генделя и Вивальди: в отличие от своего первого приезда в 2015-м, когда Шолль представил российской столице монографическую баховскую программу, на этот раз в БЗК весь вечер царили два других титана барокко. Пару раз за вечер Шолль поставил нижние ноты на грудь, явив свой природный голос — ​баритон, приятный, но не более того — ​с таким материалом громкой международной карьеры не сделаешь, и это вполне объясняет, почему когда-то он выбрал модную контратеноровую стезю.

Несмотря на все потери, Шолль демонстрирует исключительную музыкальность, стилистическую достоверность, изящество и естественность фразировки, бережное отношение к слову, какую-то удивительную внутреннюю содержательность исполнения. Бесспорной вершиной концерта, произведением максимально одухотворенным и исполненным с удивительной самоотдачей, оказалась кантата Вивальди «Стабат матер» — ​пусть и катастрофически не звучали низы написанного для контральто (а значит, изобилующего таковыми) опуса. Слушать Шолля интереснее многих более молодых и известных коллег, находящихся куда в лучшей форме: например, Филиппа Жарусски или Макса Эмануэля Ценчича. Особенно покоряет беспредельно человеческое, личностное обаяние певца, его простая, незвездная манера держаться на сцене.

Фото на анонсе: Концертное агентство «Русконцерт»