Опера в два этажа

Сергей КОРОБКОВ

25.10.2017

Большой театр России в копродукции с оперным фестивалем Экс-ан-Прованса (Франция) впервые представил «Альцину» Георга Фридриха Генделя.

В спектакле, добравшемся до Москвы после шумной премьеры в Эксе в 2015 году, режиссер Кэти Митчелл, известная своими пристрастиями к кинематографу и методу Станиславского, не оставляет от анонимного либретто оперы Генделя ничего, кроме имен персонажей.

Сцена поделена на два этажа и шесть комнат. Волшебный остров Альцины превращен в гостиничный номер викторианского стиля с постелью посередине. По бокам главной «залы» и этажом выше — неоштукатуренное пространство подсобок, освещенное неоновым светом. Наверху — царство таксидермии, где владелица апартаментов обращает непокорных любовников в чучела животных всех мастей и видов. У Митчелл, давно снискавшей репутацию феминистки, этой цели служит транспортерная лента, забирающая мужчин в 3D принтер и делающая из них львов, орлов и куропаток.

В порталах сцены сгорбленные седые сестры-колдуньи, позабывшие, видимо, в урочный час выпить средство Макропулоса, вспоминают о далеких молодых годах, когда влюблялись не на жизнь, а на смерть. Ласкали обожателей, мстили предателям, казнили неверных. Старухи то и дело прыгают в центральный альков, как в музей собственных страстей, через потаенные ходы. Преображение занимает доли секунды. Открывают дверь ведьмы, а входят в залу алчные до любовных утех красавицы. Прием «подмены», воплощенный виртуозными мимистками Татьяной Владимировой и Джейн Торн с той же степенью мастерства, с какой ведут свои непростые партии Хизер Энгебретсон (Альцина) и Анна Аглатова  (Моргана), работает безотказно. С начальных оркестровых ритурнелей становится понятно: для Митчелл генделевский остров — это не сказочный мир морей, лесов и гор, куда попадают средневековые рыцари, а то, что происходит под простынями ночной порой. У Митчелл вся первая часть построена на догляде. Пятерка служанок, одна из которых, конечно же, другого пола, меж откровенно поставленными любовными актами неустанно перестилает постель.

История о том, как девушка-рыцарь, переодевшись в костюм брата, отправляется на поиски заколдованного жениха, находит его и побеждает любовью злые чары, не только травестийными ходами, но и эсхатологическими смыслами заставляет вспомнить Шекспира (от «Сна в летнюю ночь» — к «Буре»). Митчелл и вспоминает, но в специфическом — апокалипсическом флере. У нее две макбетовские ведьмы устраивают сначала сексуальный шабаш (Моргана по молодости оказывается еще и садомазохисткой), а потом, пережив само время и вкусив его кровавых соблазнов, тихо тают в окутывающем их сигаретном дыме. Мир без волшебства существовать не может, а секс любви не заменяет.

Спектакль изобретателен, искусен и красив. Все происходящее здесь словно рассчитано на кинокамеру: без пауз и остановок, с оправданием музыкальных повторов, активизирующих, как заведено в барочной опере, смыслы, мотивы и морали. Перенос действия на три с лишним века вперед, впрочем, мало чем поддерживает вполне читаемую идею о сказочности бытия и бренности жизни. Да и с текстом анонимного автора, чье либретто положено композитором в основу «Альцины», расходится напрочь. Такое кино с музыкой, взятой напрокат из прекрасного далека, можно смотреть и без звука: удовольствие от формы, отделки деталей, совершенства композиции, несомненно, получишь.

Между тем звук — прекрасен. Оркестр Большого театра под управлением мастера и знатока барокко Андреа Маркона играет изумительно, не замещая аутентичным пафосом развитой музыкальной драматургии. Арии, а их много, у одной Альцины — семь, здесь не тормозят действие, а суть продлевают. Инструментальные комментарии не подверстываются иллюстрациями, а вписываются в смысловой событийный ряд. Группой континуо, прописанной на Театральной площади в Москве, а не привезенной из-за дальних далей, сегодня уже не удивишь, как и тем, что репертуарный диапазон Большого сознательно и плодотворно расширяется до прежде незнакомых границ. «Альцина» продолжает удачно начатый театром два года назад «Роделиндой» барочный цикл. Однако вперед вокалистов стоит назвать имена Марии Шабашовой (клавесин), Аси Гречищевой и Олега Бойко (теорба) и — особенно — Петра Кондрашина, чье виолончельное соло прозвучало поверх времен и режиссерского замысла исповедью, петляющей в лабиринтах души. Такой, какую пыталась почувствовать в своей героине Хизер Энгебретсон — сопрано с хорошим чувством музыкальной фразы и безукоризненным владением голосом, хотя пока недобирающим «шекспировского» объема. В зеркальной ее Альцине партии Морганы блестяще показалась солистка Большого Анна Аглатова: взята не только роль, но и музыкальный стиль. Безупречно звучат контратенор Дэвида Хансена (Руджеро), тенор Фабио Трумпи (Оронт), меццо Катарины Брадич (Брадаманта), бас Григория Шкарупы (Мелиссо).

В странное наше время, когда «Амуры и Зефиры все распроданы поодиночке», на сцене Большого театра совместные усилия международной команды и приглашенных из разных стран солистов оперы вызывают уважение и приязнь.


Фото на анонсе: Дамир Юсупов/bolshoi.ru