Мимимишная опера
09.12.2015
Второй премьерой нынешнего сезона в «Новой опере» — после раритетной «Саломеи» Рихарда Штрауса — стала популярнейшая «Богема» Джакомо Пуччини.
Исполнив «Богему» в концертном формате во время Крещенского фестиваля, «Новая опера» решилась на полноценный спектакль, пригласив из Театра имени Сац маститого Георгия Исаакяна. Чтобы тот изложил свою версию хрестоматийной истории об ошибках юности.
Исаакян — режиссер «с секретом»: невозможно предугадать, какой результат он выдаст. Нынешняя «Богема» расположилась между романтическим повествованием о любви и смерти (поэт Рудольф, один из четверки юных свободных художников без гроша за душой, встречает родственную душу вышивальщицу Мими, но их счастье недолговечно — сначала из-за неумения выстроить отношения, а затем — из-за смертельной болезни девушки) и экстравагантными странностями прочтения.
Сочельник. Бедная, но просторная мансарда с видом на Эйфелеву башню. Как и полагается, здесь жгут рукописи неудачливого поэта, чтобы согреться и подольше побыть с тем, к кому только что вспыхнуло горячее чувство. Во втором акте празднование Рождества перемещается из Латинского квартала к подножию символа Парижа — ажурные металлоконструкции буквально нависают над шумно гуляющей публикой, но смотрятся изысканно и обнадеживающе. К третьему акту, где как раз зарождается образ грядущей беды, башня оборачивается винтовой лестницей, по которой героям предстоит обратный путь — от вершин чувства к разочарованиям и потерям. Здесь все достаточно традиционно — Марсель и Мюзетта скандалят, Рудольф и Мими плачут...
Безусловно красивая, воздушная сценография Хартмута Шоргхофера и эффектный свет Сергея Скорнецкого — плюсы спектакля. Перенос действия на сто лет вперед, в первое послевоенное десятилетие, также не вызывает отторжения, хотя инфантилизм и беспечность молодежи 1830-х едва ли рифмуется с трагическим жизненным опытом тех, кто пережил ужасы мировой войны. Но что меньше созвучно правдивой драме Пуччини — так это сюрреалистические фантазии постановщика, благодаря чему с главной героиней происходят невиданные метаморфозы, а вместе с ней «искривляются» пространство и время всего спектакля. Здесь две Мими. Первая поднимается по лестнице в мансарду — немолодая уставшая женщина в черном. Найдя свой ключ на полу, она вскоре удалится, и вновь мы ее увидим только в финале, именно над ней будет рыдать безутешный Рудольф. Ее двойник — в белом коротком вязаном платье — придет через окно и там же исчезнет. Светлый ангел, почти бесплотное создание будет игриво кокетничать в «Момусе» и вполне натурально прятаться от возлюбленного под столом в безлюдном утреннем кабаре.
Удар под дых публика получает в начале четвертого акта: «Тридцать лет спустя» — гласит светящаяся надпись над сценой. Седовласые приятели теперь коротают время вовсе не в жалкой каморке, а в целлулоидном новомодном арт-пространстве среди инсталляций и внимания светской публики — никакой нищеты, никакой неустроенности. Растянувшееся на три десятилетия умирание Мими и когнитивный диссонанс между пропеваемым текстом и сценическими реалиями веселят весь акт: вместо остроты переживаний, от бьющей наотмашь предельно откровенной музыки Пуччини, получаешь театр абсурда во всей его красе.
Музыкально спектакль получился очень сильным по певческим работам и грубоватым по оркестровой игре: маэстро Фабио Мастранжело однообразно злоупотребляет звучностью и «громовыми» эффектами. Алексей Татаринцев (Рудольф) поет на пределе: пуччиниевская фактура для красивого тенора все же тяжеловата, хотя его надрывный верхний регистр эмоционально цепляет. Пленительное сопрано Ирины Лунгу (Мими) — стопроцентное попадание в партию. Опереточный шарм и яркость пения — беспроигрышные козыри Ирины Боженко (Мюзетта). Благородство и стабильность вокала — фирменный стиль Василия Ладюка (Марсель).