10.03.2015

Хипстеры сделали каминг-аут из коворкинга, потягивая смузи и обсуждая новые стартапы и отставку Сергея Капкова с должности главы департамента культуры Москвы… Каждый раз, когда появлялись слухи об этой отставке, в нашей либеральной прессе раздавался хор из таких прочувствованных надгробных рыданий, что оплаканному волей-неволей хотелось остаться с нами еще ненадолго. Но на сей раз Капков действительно ушел. И, вероятно, закончилось время жестко идеологизированной, по-большевистски беспощадной культурной политики города в пользу «креативного класса». Все для креакла, ничего без креаклов, все во имя креаклов.

Происходившее с театром, а частично и с музеями больше всего напоминало парад вкусовщины с переходом в ЛГБТ-фестиваль. Несмотря на жесточайшую критику, протесты, забастовки актеров, театр за театром, следуя ленинским заветам, укладывались в радужного цвета гроб имени Кирилла Серебренникова.

Но если театральный роман Капкова готовы были читать не все, то его садово-парковая политика нареканий ни у кого не вызывала. Московские парки и в самом деле стали ухоженными и насыщенными затейливыми удобствами. Центральные московские улицы, превращенные в пешеходные зоны, действительно оставляют приятное впечатление, особенно если на них вовремя убирают. Как заметил очередной панегирист, Капков создавал «город, из которого не хочет эмигрировать его население».

Беда только в том, что это неправда. Я родился в Москве, вырос в центре и, честно говоря, не мог себе представить, что когда-либо смогу жить без этого города. Но именно в 2012 году, именно из «капковской Москвы» я уехал. За 101-й километр. Виноват в этом, конечно, не персонально Сергей Александрович. Однако капковская Москва — именно то пространство, откуда эмигрировали и эмигрируют коренные жители.

Это Москва не для москвичей. Политика последних лет фактически выдавливала из Москвы домовладельцев. Их место занимали арендаторы — новые бездомные, для которых Капков и обустраивал жизненное пространство. Главными потребителями и выгодополучателями капковской культурной политики являлись именно люди, лишенные собственного жилища. Они снимают квартиру на двоих, троих, четверых. Даже неплохо зарабатывая, они не могут пробить планку, отделяющую арендатора от хотя бы держателя ипотеки.

При этом у новых бездомных полно хипстерских гаджетов — модные кеды, модная зеркалка, айфон, айпад и макбукэйр. Все, что им нужно, — место, где эти гаджеты можно разложить, подключить к вайфаю и подзарядить. Потому что очень не хочется возвращаться в «недом», в арендную тюрьму, где пахнет чужой стиркой, жареной на маргарине рыбной палочкой, протекает вечно оккупированный душ, а за стеной соседка привела страстного любовника.

Когда у человека нет дома, ему остро потребен парк. Капков дал ему этот парк — с интернетом, теннисными кортами, небольшими креативными кафе со смузи и «чайными церемониями». Проблема лишь в том, что чем удобнее становится вмещающая среда, тем больше число людей, которым некуда пойти. А чем дальше мы страдаем от снижения курса рубля, чем больше работодателей сокращают «необязательные вакансии», тем меньше становится денег на dolce far niente по Капкову. Сегодня парковая утопия лишается своего основного потребителя.

Напротив, городская среда домовладельца постепенно разрушалась. Наша крепость с каждым годом теряла свой суверенитет — сначала точечная застройка отняла у нас вид из окна, потом орды бродячих людей сжимали наше пространство безопасности, затем платная парковка лишила даже права спокойно поставить автомобиль у своего подъезда. На это дома ответили «новыми огораживаниями» дворов, ощетинившихся шлагбаумами.

Можно сказать, что во всем этом казарменном либерализме капковской вины нет. Но это не совсем правда — именно Сергей Александрович выступал идеологом единого городского пространства, по сути, «обобществляющего» человека, вытряхивающего его из скорлупы дома и обещающего ему какие угодно радости в случае добровольного согласия на самообобществление — вайфай в метро, велосипед на бульваре, танцплощадку и воркаут в парке. Что угодно — лишь бы не свой персональный диван.

Однако общее культурное пространство немедленно ставит вопрос о том, кто определяет его смысловое содержание. Кто отвечает за публичные театральные постановки и фестивали? Кто определяет состав общедоступных библиотек? Кто делает, простите за еще один варваризм, контент?

И тут мы возвращаемся к началу — соглашаясь стать песчинкой на дорожках капковских парков, мы обрекали себя на то, чтобы наши мозги превратились в какой-то гоголь-моголь, простите, Гоголь-центр. Мы оказались в мире, где гордый хипстер кичится перед тупой «ватой», вроде нас с вами, где каждый уважающий себя человек знает, что «Крым не наш», где массовые беспорядки могут показаться не более чем формой еще одного креативного перформанса.

Своей административной властью Капков творил новое городское пространство и в каком-то смысле загонял в него москвичей. А вот определяли смыслы этого пространства люди вроде Кирилла Серебренникова с его «Мы хотим слушать украинскую музыку, мы хотим читать украинскую поэзию», «России необходимы люстрации», «политики оскотинивают людей, камуфлируя свои речи патриотической риторикой» и истерическими призывами спасти лже-«Тангейзера».

Признаюсь, мне было очень зябко на ветру беспощадного креатива. Мне боязно было от того, какие злые клоуны скрываются в глубинах этих кафе. Меня царапали шипы этих темных аллей. Очень хотелось домой. Куда-нибудь домой. Хоть бы и за 101-й километр.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции