25.07.2013

Можно быть любителем Владимира Высоцкого, можно — фанатом, копировщиком, можно песнями Высоцкого пренебрегать, это уж как сложится. Можно даже записать себя в его последователи — но ни у кого не получается быть наследником человека, умершего 33 года назад. По крайней мере, не получается до сих пор.

Что важно: некоторые черты его наследуются легко. Балаганщик Никита Джигурда доводит до рыка фирменное «р-р-р» — но тем только углубляет пропасть несхожести. Кумир ютуба Семен Слепаков горько иронизирует — но нету за парнем (дай ему Бог здоровья) гибельного восторга пропасти.

А у Высоцкого она всегда хоть краем, да есть — даже в самых веселых песнях. Даже в самых первых. В 1961 году он написал «Татуировку». Вроде так, пародийка на блатную лирику. Но уже там есть строчки, которые выпирают, словно предвестники: «душа исколота снутри». Вот этого нынешние не умеют. У их сатир на менеджеров «Газпрома» корпоративный отлив, их «р-р-р» благополучно перекатывается в словечках «пиар» и «гламур».

Можно, разумеется, списать все на разность времен. Судеб. Война, эвакуация, несколько детских лет в Германии, Большой Каретный, театральный, мыкался по московским театрам, пока не прикипел, оловом не прилудился к Таганке намертво. Пока не прибился к ней, как к кресту. И еще, уникальная свершившаяся евролюбовь, чего советскому уму и представить-то было невозможно: к Марине Влади! И все это в режиме привычного, будничного, неотвратимого отечественного самосожжения: «чую с гибельным восторгом — пропадаю».

Но помимо времени и судьбы, рока и биографии был и другой двигатель, который вытащил Высоцкого на орбиту невиданной, всенародной высоты. Недавно пересмотрел один из первых фильмов, где снялся совсем молодой, очень похожий на своего кумира Стива Маккуина, Высоцкий — «713-й просит посадку». То еще кино, местами уж совсем выморочное. Пытаясь угробить советскую делегацию (которая в последнюю секунду снялась с рейса), зловредные силы империализма руками своих спецагентов опаивают наркотиками экипаж самолета. На гибель обречены простые заграничные пассажиры, роли которых не больно убедительно исполняют отечественные актеры. И Высоцкий, который в пропагандистской ленте-катастрофе из западной жизни играет американского, не по чину нервного военмора, очень плох.

А ведь уже написана «Татуировка». «Ленинградская блокада». «А он себя шьет — понимаете? — большими-большими стежками». «Будто видел он самое светлое, будто чувствовал все бесконечное». Не вяжется это с истеричным морячком. Уверен, что он понимал это. Не мог не видеть, как ходульно и покорно сыграл — а ведь устроен был иначе. Не мог он с этим мириться. На преодоление этой пропасти — между фальшью и правдой — Высоцкий всего себя и потратил.

Можно, разумеется, объяснить все тотальным советским лицемерием, которое изводило чуткие души. Можно, напротив, объяснять все слабостями чутких душ — что советское прошлое? Не пил бы, не употреблял бы наркотиков, так дожил бы до времен Джигурды и Слепакова, как дожили многие его ровесники, которые и по сей день при каждом уместном и не очень случае вспоминают «Володю». Но лицемерны и плохи, увы, любые времена и страны, если ты захочешь это увидеть. Тот же Маккуин (который, кстати, взаправду служил в морской пехоте) снимался во множестве пропагандистских и слабых фильмов. Но его хватало на то, чтобы быть больше этих фильмов. Выпирать из них, как гениальные строки выпирали из ранних стихов Высоцкого.

В кино, да и в театре Высоцкому это не всегда удавалось, хотя блистательные роли у него были. Тут он не смог превзойти одного из своих любимых актеров. Зато в песнях и стихах он сделал то, что никаким маккуинам и не снилось: он не только научился преодолевать гибельную пропасть, он съел ее со всей тьмой, холодными безжизненными отвесами и черными омутами. Он научил целое поколение как это делать, перемагнитив своими полуподпольными бобинами его душу и сделав неизмеримо свободнее.

Но вот парадокс: теперь пропасти между фальшью и правдой преодолевают испытанным им способом — и не гибнут, живут как-то. Так новый необъезженный самолет постепенно превращается в гражданскую машину, летающую по расписанию. Технология отработана. На преодолении пропасти научились зарабатывать, на гибельных краях построили туристские заборчики. И потому никто не поет теперь так, как пел Высоцкий: чтобы, и усмешка, и горечь, и любовь, и банька по-черному, где рядом копоть жизни и ее небесное, ангельское очищение.

Я вот написал, что Высоцкий научил нас преодолевать пропасти. Честнее сказать, что он сделал это за нас. За целое поколение. И, как многие испытатели, погиб: потому что пропасти мстят своим бесшабашным, упрямым испытателям. Не прощают таких побед.