Не влезай, убьет!
09.11.2017
У поэта Александра Гинзбурга (его часто путают с Александром Галичем, хотя трудно представить людей более непохожих) есть песня, начинающаяся словами
В железной бочке горит листва,
И ветви горят, горят.
а заканчивается строками, которые снова и снова хочется произнести про себя:
И ты не влезай, и вообще не тронь
По ржавой листве коня,
Пока я только смотрю в огонь,
Пока сижу у огня.
Стихотворение это — не об осени, как можно подумать, а о долгом тяжелом пути, что проходит народ — сквозь огонь, гарь и тьму.
Столетие Октября в России не было отмечено громкими празднествами, но вызвало в обществе достаточно тяжелую и долгую дискуссию о возможных путях развития страны и наших шансах на примирение. Никто спор не начинал, он сам собой развернулся, и длинный перечень взаимных обид на некоторое время вытеснил все остальные темы. Даже выдвижение кандидатами в президенты разных фриков, вроде почему-то называющего себя «бизнесменом» господина Полонского, прошло почти незамеченным.
К сожалению, восклицательный знак в этой важной дискуссии поставил госдеп США, который взялся считать жертв «коммунизма». Чтобы не мелочиться, за весь прошлый век. Цифру выдали запредельную — «более 100 миллионов человек», но она ничего не означает. Наш ум не может вместить разницу даже между десятью и ста тысячами погибших, это все — «очень много». Когда речь идет о миллионах, грань стирается. Сто? Двести? Четыреста? Это «больше, чем невероятно».
«Сегодня мы вспоминаем тех, кто умер, и всех, кто продолжает страдать при коммунизме... Наша страна подтверждает свою непоколебимую решимость зажечь свет свободы для всех, кто достоин более свободного будущего», — вот что сказано в сообщении администрации США. Призвать Америку обратить внимание на жертвы собственной политики (то есть «свободы») — а их накопилось достаточно еще до XX века, до Хиросимы и Нагасаки, до Вьетнама — глупо. Из-за океана лишь пожмут плечами: сбросили атомную бомбу, так на чужих же, а что негров линчевали (правда ведь, линчевали, никто и не скрывал), так то уже покаялись. Правда, снова перед самими собой, русских туда никто не звал, да мы и сами не шли.
Явились к нам. Всех сосчитали. Выставили счет. Так позвольте его не оплатить. Но не потому, что «американцы убили больше». Не слишком верно размахивать списками мертвых, пусть они не имут сраму.
Революция — огонь, зарево новой эпохи, смерть старой, и спустя сто лет очевидно лишь то, что мы можем завороженно смотреть в пламя, перебирая что-то в уме и спрашивая: «Что это было? Как?» Октябрь и даже Февраль не стали общей болью или гордостью, одним вопрошанием. Потому-то всякий госдеп с радостью тычет палкой в эту рану.
И проблема глубже и серьезнее, чем может показаться. Любое национальное согласие есть, прежде всего, метод, сам механизм договоренностей. Это как в семье: если ваш брак не вынесет разбитой чашки, то и рождение ребенка или ипотека его скрепить не смогут. Темы для разговоров могут быть разными, но возможность сесть и начать говорить — дороже всех иных навыков.
И, пожалуй, сегодня стоит начинать расставлять в истории маяки, объясняя самим себе, что все происходившее сто, двести, четыреста лет назад, было именно с нами. Для того, чтобы с полным, суверенным правом отвечать всякому — и чужому, и местному — «Не влезай, убьет!».
Главное свойство Октября — это прекрасно понимают в Штатах — то, что он был нашим. Революция принадлежит России, мы можем гордиться ею или ужасаться, а скорее, и то, и другое сразу, но не имеем права делать вид, что все это происходило как будто с какой-то другой страной. История России неприкосновенна — не в том смысле, что откуда-то начальственным окриком придет «единственно верное» ее толкование (спасибо, что подобного не случилось в этот раз). Неприкосновенность эта — невозможность ее осуждения кем бы то ни было, кроме современного российского общества.
На каждую реплику об «ужасах коммунизма», «катастрофах царизма», откуда бы они ни доносились, стоит отвечать одно: «Не ваше дело». Говорить это стоит не только США, но и Украине с Польшей, странам Прибалтики и всем любителям переписывать историю. Любое высказывание о прошлом России со стороны раз за разом должно встречать твердое: «Это — мы, а вам права судить никто не давал».
До подобной твердости нам еще придется дорасти.
