27.07.2017

Коллеги по Госдуме ознаменовали начало парламентских каникул призывом запретить фильм «Матильда». Тот случай, когда высказаться необходимо. Упаси Бог, молчание примут за знак согласия. Тем более что, по слухам, среди 37 депутатов, подписавших запрос в Минкульт РФ, МВД РФ и Генпрокуратуру, значительная часть — из фракции единороссов.

Конфликт вокруг «Матильды» давно вышел за пределы культурного пространства. Строго говоря, он никогда и не пребывал в этих пределах. Родной цех поддержал режиссера Алексея Учителя практически единогласно. Корпоративная солидарность чрезвычайно развита в творческих кругах. У творцов большая взаимовыручка. Основанная, прежде всего, на инстинкте самосохранения: сегодня транклюкируют его, завтра меня, не надо допускать прецедента. Это не хорошо и не плохо, такова природа единодушия.

Конфликт вокруг «Матильды» нельзя также считать вопросом сугубо церковным. Во-первых, благодаря взвешенной официальной позиции Русской православной церкви, глава которой понимает: бессмысленно пытаться вылепить из государственного деятеля недавнего прошлого (что такое сто лет по меркам истории — вчера) фигуру неприкосновенную, закрытую для светских трактовок. Если бы такие вещи когда-нибудь кому-нибудь удавались, жизнь была бы чересчур проста.

Абсолютное большинство россиян воспринимают Николая Александровича Романова и его супругу как реальных политических персонажей, связанных с переломом в судьбе страны и ставших не только жертвами, но во многом, увы, причиной грандиозных потрясений. Ни одному, даже наиболее правоконсервативному, историку не удалось убедительно доказать обратное.

Политиков «канонизируют» за дела мирские, оценивают в прагматической системе координат — чтобы тебя почитали, надо быть победителем при жизни. Земное в отношении к последнему русскому императору пока существенно превалирует над небесным. И по поводу этого земного слишком много вопросов. Возможно, точка зрения общества будет меняться, но тут как раз требуется открытость, а не благоговейный ступор.

Вдобавок надо учитывать тот факт, что русофобия Запада (и настоящего, и Запада для бедных — Польша, страны Прибалтики, — и домашних грантоедов, подъедающихся на забугорном пайке) насквозь пропитана антисоветчиной. Для нас сегодня оберегать русское — значит, в первую очередь, отстаивать советское. А не ту часть России, которая после трагического раскола — пусть не по собственной воле — отдрейфовала к западным берегам и стала там своей. Потомки белых, осколки Романовых, периодически гастролирующие на нашей территории, не привозят сюда никаких уникальных смыслов. И это тоже фактор общественного равнодушия.

Наконец, сколько помнится, православные не объединялись для организованной борьбы ни с «Викингом», где будущий равноапостольный князь Владимир убивает, грабит, насилует, и все это — в непросыхающей грязи, ни с «Левиафаном», где Церковь оскорбили явно и преднамеренно. Значит, речь идет не о поруганной вере вообще, но о поклонении конкретному образу. Скорее человеческому, нежели духовному. Это опять-таки не хорошо и не плохо — просто констатация.

Конфликт вокруг «Матильды» перерос в очередной гражданский раздрай, вот что дурно. В него втянуты люди, находящиеся в разной степени удаления от культуры, истории, религии. Им непонятно, отчего роман цесаревича с балериной так заводит Государственную думу, зато к требованиям «запретить», «не допустить» и «ограничить» сноски не нужны — взрыв ярости мгновенный.

Парадокс: социологические опросы год от года демонстрируют все большую лояльность россиян к цензуре in toto. Однако пробы подвергнуть цензурированию то или иное крамольное произведение неизменно встречаются в штыки. У меня два варианта разгадки. Либо предмет каждый раз выбирается неудачно и на фоне, скажем, телеэкрана кажется детской забавой. Либо народ понимает, что эффективная цензура — это не когда со скандалом запрещают без пяти минут готовое, а когда заблаговременно и тихо корректируют планы. Ну хотя бы претендующие на бюджетное финансирование.

Подписи против выхода «Матильды» заняли, по сообщениям СМИ, 13 коробок. Уверена, если Учитель объявит сбор автографов за небывало широкий прокат, он доставит в Минкульт, МВД и Генпрокуратуру 26 коробок. Или 39. Однако ни то, ни другое не имеет значения. Культура коробками не регулируется. Она регулируется хорошим вкусом и живым интересом к делу.

Культурный бог — всегда в деталях. Есть подмостки, где фаллос Нуреева уместен, но это, безусловно, не сцена Большого театра. На одном отрезке времени связь престолонаследника с танцовщицей любопытна, не более, на другом — например, в 2017–2018 годах, в вековые даты революции и расстрела царской семьи, — без болезненных реакций не обойтись. Такие риски легко просчитать загодя. Вы вправе ими пренебречь, однако сюрпризом для художника и властей они точно становиться не должны.

Попутно в соцсетях изливается столько желчи в адрес главного героя (не Учителя — самодержца), что его искренне жаль. Прав был Шопенгауэр: «Веру, как любовь, нельзя вызвать насильно. Поэтому вводить ее или стараться утвердить государственными мероприятиями — дело рискованное, ибо как попытка принудить к любви вызывает ненависть, так попытка принудить к вере вызывает неверие».

В «Матильдином» побоище уже проиграли все. Алексей Учитель контужен происходящим, и гарантированная касса вряд ли способна его утешить. Поборники памяти святого царственного страстотерпца порождают недоумение своими большевистскими — в печальном смысле слова — методами. Все стороны противостояния произнесли больше, чем нужно, и гораздо эмоциональнее, чем следовало. Главное: отечественная культура снова выступает в роли провокатора. Куда ни кинь, сплошной ущерб.

Параллельно развивается менее громкий, но столь же тягостный конфликт вокруг памятника то ли Примирения, то ли Единения в Севастополе. Сама идея примирить, а тем паче объединить красных и белых в современном российском обществе непопулярна. Внедрять ее силой — значит, приумножать раздор. Если опрокинуть этот сюжет в прошлое, на мой скромный взгляд, уместен лишь монумент Национальной скорби — по всем сгинувшим в кровавой междоусобице. А вот эмблема общего будущего, одного на всех, была бы очень кстати. Можно, конечно, в виде скульптурной композиции. Но идеально — в форме перспективных, масштабных, амбициозных проектов. Чтобы отвлеклись горячие головы. Чтобы не оставалось ни сил, ни времени на стычки из-за Рюриковичей, Романовых, Ленина, Сталина... Новое дело — великий лекарь застарелых ран. Так примиримся.