11.03.2016

В 1976 году в Швейцарии был опубликован роман Александра Зиновьева «Зияющие высоты». Спустя сорок лет российское общество стоит все на том же перепутье, пытаясь ответить на вопросы, заданные одним из самых сложных и так до конца не понятым отечественным мыслителем.

Зиновьев родился в 1922-м и ко времени выхода в свет сборника, казалось бы, не слишком связанных между собой притчевых зарисовок успел побывать членом антисталинской группировки (сам он позже называл это «мальчишеством»), военным летчиком и основателем Московского методологического кружка. Роман открыл писателю путь на Запад, где из автора «Зияющих высот» попытались сделать очередной рупор пропаганды. Не вышло. В конце 80-х подающий надежды ниспровергатель советских основ превратился в заметного критика американской политики. 

Путь парадоксальный. Но попытки механистически противопоставить «раннего» Зиновьева «позднему» слишком поверхностны, чтобы объяснить его феномен.

Кажется, где-то скрыто неразгаданное противоречие: почему же антисталинист, прожив на Западе десятилетия, становится одним из главных защитников отца народов, причем настолько убедительных, что проще его вообще не публиковать и не упоминать? Между тем сам Зиновьев никакого особенного внутреннего конфликта не видел: так, теряя одну ступень за другой, несется вперед ракета — чтобы подняться выше, нужно с чем-то расстаться.

Собственно, и «Зияющие высоты», наполненные, на первый взгляд, махровым антисоветизмом, просто стоит прочесть внимательно. 

«Сотрудник увидел пророческий сон, будто Статуя закачалась и начала падать. Сотрудник сначала обрадовался и закричал «Наконец-то!», но потом увидел, что Статуя падает прямо на него, и содрогнулся. Он бросился ее поддержать, но сил не хватило, и она рухнула совсем в другую сторону. И никто не знает до сих пор, в какую именно. За это Сотрудник был избран в Академию». Статуи в СССР рушили редко, и не узнать в отрывке борцов со Сталиным трудно. Сносили памятник, свернули себе шею — так можно было бы переиначить известную фразу Зиновьева: «Целились в коммунизм, а попали в Россию». 

«Запад находился под влиянием СССР, в особенности через собственные коммунистические партии. Сегодня мы живем в мире, где господствует одна-единственная сила, одна идеология и одна проглобализационная партия. Все это вместе взятое начало формироваться еще во время «холодной войны», когда постепенно, в самых различных видах появились суперструктуры: коммерческие, банковские, политические и информационные организации. Несмотря на разные сферы деятельности, эти силы объединяла их транснациональная сущность. С развалом коммунизма они стали управлять миром. Таким образом, западные страны оказались в господствующем положении, но вместе с тем они находятся и в подчиненном положении, так как постепенно теряют свой суверенитет в пользу того, что я называю сверхобществом», — так в 1999 году Зиновьев объясняет глобальные постсоветские реалии в интервью газете Le Figaro.   

Почему одно сверхобщество лучше другого? Зиновьев — и уже по «Зияющим высотам» это прекрасно видно — полагал, что сознательное оглупление, бездумность, отказ от идеалов не позволяют человеку оставаться достойным собственного предназначения. Превращение венца социального творения из созидателя в потребителя — катастрофа, ее писатель наблюдал на Западе, ее увидел и в перестройке, которую окрестил «катастройкой». 

Если вы взялись валить памятник, постарайтесь сначала понять, на кого он рухнет и что именно (а главное — кем) будет воздвигнуто на постаменте. Это словно о нынешней Украине, бьющейся с Лениным так, будто он жив и вот-вот приедет в Киев в пломбированном вагоне. Но это и о Западе, занятом продлением жизни человека, а не ответом на вопрос, ради чего тому необходимы лишние 15–20 лет. Это и о России, которая то отказывается от идеологии как принципа, то клянется в верности рынку, то решает широким шагом идти в социализм, но стесняется пересмотреть итоги приватизации. 

Зиновьев рыцарь смысла и главный борец — не с СССР, не с Западом, а с автоматизмом и примитивизмом, со сведением человека, общества, логики государственного строительства к набору пустых, ничего не значащих движений. 

Сегодня именно западная модель развития предполагает идеальный, красиво упакованный набор «мирной жизни». Но, во-первых, никаким миром давно уже не пахнет, и те, кто вожделел «западный путь Украины» ради «львовских кофеен», спокойно и равнодушно смотрели, как расстреливали детей Донбасса. А во-вторых, автоматизм этого спокойствия слишком античеловечен, чтобы воспринимать его всерьез. СССР не был идеальным обществом, однако — как признавался сам писатель — нигде не встречал он такого количества людей, с которыми можно было говорить и ошибаться. 

Зиновьевым нам оставлено великое наследие, Россия только начинает его для себя открывать. Он оказался одним из немногих писателей и мыслителей, задавших самый важный вопрос — не о том, как бы так устроить, чтобы человеку было жвачно-комфортно, а о том, что каждый из нас может противопоставить уже запущенному процессу деградации, отдаляющему нас от высот человейника.

Через сорок лет после выхода самого известного романа Зиновьева, посвященного изучению общества автоматизма, Россия оказалась перед тем же вызовом: раствориться в чужой модели оглупления и умереть или преодолеть ее и выжить. Понемногу стараемся, бьемся, как лягушка в молоке, судорожно, непоследовательно, без должной методологии и логики (их и готовил Александр Александрович)… Но это хоть что-то. Как помнится по 90-м, могло быть значительно хуже.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции