03.12.2015

Новую версию «Тихого Дона» упорно пытаются сравнивать с герасимовским шедевром 1957 года. Там блистали фактурный Глебов, умопомрачительные Быстрицкая, Кириенко, Хитяева… Нынешний «Тихий Дон» словно специально снят «антизвездно». Все главные персонажи подчеркнуто обычны и «некиношны», да к тому же ближе по возрасту к шолоховским героям, чем исполнители главных ролей у Герасимова. Это создает впечатление достоверности, словно не фильм смотришь, а со стороны наблюдаешь чью-то обыденную, веками выстроенную жизнь, которую вот-вот разнесет в клочья вихрем русской смуты.

Вдруг понимаешь, что главный герой здесь — не Григорий Мелехов и его семейство, а сам Тихий Дон. То есть веками складывавшееся самобытное казачье общество, поколениями пахавшее и воевавшее, скрепленное общим бытом и традицией. И вдруг все эти люди, вчера еще «ребята с нашего двора», вдруг оказались расколотыми и стравленными между собой. И уже не важно, кто виноват, кто первый начал, а надо просто рубить до седла. Вот она — главная мысль и главная драма «Тихого Дона», а мытарства героев лишь усиливают их.

Поражаешься своевременности и актуальности «Тихого Дона» именно сегодня. Меня когда-то безмерно удивляло, что в предельно идеологизированную сталинскую эпоху могла выйти и быть признанной классикой книга о страшной трагедии революции, разделившей семьи и растоптавшей судьбы, книга, в которой однозначно положительных героев попросту не было. И только много позже, изучив время между Гражданской и Великой Отечественной и избавившись от ряда пропагандистских стереотипов коммунистического, а затем и либерального периодов, я стал отчасти понимать природу этой запредельной даже по нынешним временам сталинской «толерантности» к творчеству Шолохова.

Первые три тома «Тихого Дона» публиковались в журнале «Октябрь» в 1928–1932 годах. А вот пробить четвертый оказалось гораздо сложнее. Уже на пленуме РАПП в 1929‑м Шолохова клеймили за отрицание классовой борьбы, идеализацию казачества, за невыразительность и бледность — по сравнению с представителями белого лагеря — образов красных героев. Фадеев даже настаивал, чтобы в конце романа Шолохов сделал своего Мелехова «нашим». Дальше — больше. В конце 30‑х ростовский НКВД с подачи «коллег по творческому цеху» завел дело на автора «Тихого Дона» — якобы за подготовку казачьего восстания.

Шолохов добился приема у Сталина и детального разбирательства всех обвинений. В итоге вождь принял его сторону и заявил: «Великому русскому писателю Шолохову должны быть созданы хорошие условия для работы». В 1939 году главы «Тихого Дона» печатают «Известия», а в марте 1941-го автору присуждают Сталинскую премию.

В чем же дело? Все становится ясным, если соотнести события в литературном цехе с кардинальными изменениями во внешней и внутренней политике СССР в тот период. Сталин знал, что будет война, и подготовке страны к этому испытанию были подчинены буквально все сферы жизни. Свернуты грабительские иностранные «концессии», выслан «крышевавший» их Троцкий, начата ликвидация застрявшей на идее мировой революции «ленинской гвардии» и во всех отраслях хозяйства запущен мобилизационный проект. Начиная все это, прагматик Сталин прекрасно понимал, что победа невозможна без достижения общенационального единства, без прекращения продолжающейся в общественном сознании Гражданской войны.

Тогда, в середине 30-х, была прекращена начатая в 1917‑м дискриминация «имперского» русского народа и демонизация дореволюционной российской истории, сделаны первые шаги к возвращению, пусть и «красного», но все же имперского строительства страны. Именно этим идеям соответствовал роман Шолохова «Тихий Дон» — едва ли не лучшая книга о Гражданской войне в России, показавшая ее не как романтическую борьбу «красных с белыми», а как величайшую трагедию разлома, которую необходимо как можно скорее преодолеть, чтобы научиться жить и побеждать вместе.

Актуально ли это сегодня? Более чем. Не зря новый «Тихий Дон» выходит как раз в эти достаточно тревожные дни. В нем чувствуется попытка выполнить поистине жизненно важную для России задачу, поднявшись над схваткой белых и красных, как это удалось роману великого Шолохова, и с этой высоты высветить междоусобную смуту как великую трагедию и грех братоубийства, от которой хуже будет всем — и победителям, и побежденным.

Я же надеюсь, что когда-нибудь в России будет поставлен памятник всем жертвам той Гражданской войны, где мать-Родина склонится, оплакивая двух своих убивших друг друга сыновей — красного и белого. Надпись на этом памятнике должна гласить: «Никогда больше». А под нею — какая-нибудь подходящая по смыслу цитата из Шолохова. Право же, он это заслужил.

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции