Семь на восемь

Лев ПИРОГОВ, публицист, литературный критик

25.06.2015

Труд создал из обезьяны человека. Это хорошо — с человеческой точки зрения. Точка зрения обезьян неизвестна.

75 лет назад, 26 июня 1940 года, специальным указом Президиума Верховного Совета СССР в нашей стране были введены восьмичасовой рабочий день и семидневная рабочая неделя (шесть рабочих дней, один выходной). До этого люди отдыхали каждые пять дней, чтобы выходной не приходился на воскресенье. Пожертвовав борьбой с религиозными пережитками, правительство увеличило количество рабочих часов примерно на 30 в месяц. Без изменения оплаты труда.

Рабочие и служащие встретили указ с пониманием. Хотя, как сообщал газетный фельетонист, «иногда в общем согласном хоре воодушевления кое-где прорывается чуждый нам голос. Так, например, на одном предприятии выступала работница Михальченок. Она, видите ли, не согласна с новым порядком работы. Ее заявление было встречено громким смехом».

Надо сказать, эта Михальченок легко отделалась. Например, другая работница, Ремизова, потребовала у администрации завода расчет из-за того, что не согласна с условиями труда. За это ее приговорили к четырем месяцам тюрьмы и немедленно после судебного заседания взяли под стражу.

Только за вторую половину 1940 года за прогулы и опоздания было осуждено более 2 миллионов человек. С нарушителями трудовой дисциплины не церемонились. Сегодня абсолютно ясно, что руководство страны понимало неизбежность приближающейся войны и пыталось срочно подготовить экономику к предстоящим испытаниям.

Нынче времена травоядные: Россия — одна из самых «отдыхающих» стран в мире, количество выходных в году — иностранцам на зависть. А ведь задача перед ней та же, что и 75 лет назад, — выстоять в очередном мировом конфликте. И что они себе там думают наверху? Где бодрящие указы, где мобилизационная экономика?

Для модернизации российской экономики ежегодные затраты нужно увеличить на 11 трлн. рублей (в докризисном выражении). А денег этих в казне нет. Где взять? Очень просто, смотрите: наше совокупное потребление домашних хозяйств (то, что мы тратим на макароны, лекарства и так далее) составляет 22,3 трлн. рублей. Вот от них и надо отнять 11. То есть — уронить уровень жизни вдвое. Это и называется «мобилизационная экономика». Вы готовы?

Представим себе, как это — каждый месяц тратить на жизнь вдвое меньше, чем мы тратим сейчас. При том, что на оплате коммунальных услуг, электричества, транспорта сэкономить не получится. Можно, правда, не пользоваться мобильной связью и интернетом, но это выгода небольшая. Меньше и реже есть, пуще беречь и штопать одежду — вот что придется делать. Ну и заболел — умирай, естественно.

Почему же они там, наверху, до сих пор не застрелились от ужаса? Потому что у наших бывших партнеров по «перезагрузке» проблема та же.

Главная беда современной экономики (и шире — цивилизации) в том, что производство в ней зависит от потребления. Чтобы что-то производилось, у населения должна быть возможность это купить. Кто хорошо ест, тот хорошо работает — а должно быть наоборот.

Потребление — это грабли цивилизации, на которые мы с удовольствием наступили. И грабли уже в полете. Патриарх Кирилл заявил, что национальной идеей в России должно быть стремление к святости. Посмеялись, как обычно. «Чудак! Где святость — и где наши удовольствия?» А между тем, если бы я был Главным Политтехнологом, я бы эту национальную идею не только принял, но и грубо конкретизировал. Стремление к бедности (или, если угодно, к скромности, к аскетизму) — вот наша спасительная национальная идея.

Еще Бисмарк говорил, что главная сила русских — в их непритязательности. И как оказался прав впоследствии — когда у немецких танков командирское кресло кожей отделывали, а у наших «тридцатьчетверок» лист железный приварят — и в бой…

Эта наша непритязательность до сих пор подает признаки жизни. В других странах чуть какие тарифы повысят — сразу демонстрации, сразу бунт. А мы только кряхтим. Оппозиция замучилась ждать социальных взрывов. И хорошо, потому что известно, куда и кем эти взрывы будут направлены. Как говорит один мой знакомый, «Россия гибла в 1917‑м и 1991‑м не от бедности, а от жадности».

Сегодня, когда на пороге гибели от жадности стоит весь западный мир, самые высокие шансы выжить у тех, кто беднее. Недавно опубликовали результаты опроса: сколько людей готовы, случись что, идти воевать за свою страну. Мы в серединке: примерно половина готова. Мало, но все-таки больше, чем в «развитых странах», где защищать родину рвутся не больше трети граждан. А впереди — те, кто беднее. Вот такая закономерность.

Возвращаясь к 75-летнему юбилею предвоенного ужесточения режима труда, скажем так: больше работать, конечно, нужно. Но только смотря для чего. Если для того, чтобы накопить на отпуск, то от такого бега в колесе толку не будет. Получается, чтобы лучше работать, нужно хуже жить. Как это ни смешно звучит.


Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции