Как живете, «Грабари»?
13.03.2015
Зияющие окна, клубы черного дыма, запах гари, ощущавшийся уже на выходе из метро «Бауманская»... Сегодня о пожаре в реставрационном Центре имени Грабаря, случившемся почти пять лет назад, ничто не напоминает. В конце декабря 2014-го ВХНРЦ после многолетних скитаний вернулся в отремонтированное конструктивистское здание на улице Радио. К успевшим обжиться в новых интерьерах художникам-реставраторам заглянула «Культура».
Внутри, как в лаборатории, почти стерильная чистота — белые коридоры и мастерские. Нынешние условия не сравнимы с теми, в которых реставраторы трудились до пожара. Но, будь выбор, вряд ли бы кто-нибудь из них согласился пережить тот кошмар — даже ради светлых полов и новеньких вытяжек.
— 15 июля 2010 года с утра работали, — рассказывает заведующая отделом реставрации масляной живописи Надежда Кошкина. — В этом здании мы с 2006-го, и до пожара здесь все время шел ремонт. Иногда сварочные работы. Поэтому мы не удивились: пахнет дымом, и ладно. Даже хотели закрыться в мастерской, чтобы никто не ходил туда-сюда.
Огонь вспыхнул быстро: противопожарная система не сработала. В 14.00 уже пылала крыша. Сотрудники выбрались на улицу, но уходить не спешили. Многие, находившиеся в отпусках, специально приехали к зданию. Надежда Сергеевна тогда простояла до часа ночи.
— На следующий день нас пустили, — говорит Кошкина. — Здесь творилось ужас что... В потолках дыры, хлещет вода. Пластиковые панели превратились в труху, и ею оказалось забито все. Кругом сажа. И еще: многие перед отпусками доделали картины — они были практически готовы. У нас есть правило: после завершения тонировок работа должна постоять месяц-полтора. Чтобы, если будут изменения, мы исправили, а потом уже сдали в музей. Почти все эти картины хранились в аквариуме — так называется комната со стеклянными стенами. Многие из них были габаритные: двух- или трехметровые. Они сильно пострадали от огня. А нашу мастерскую залило водой. Когда я попыталась поднять работу «Жертвоприношение Авраама», она буквально сложилась в гармошку. Казалось, ее уже невозможно восстановить...
Впрочем, Центр имени Грабаря знаменит тем, что сюда привозят поврежденные вещи со всей России, с которыми музеи сами справиться не могут. Здесь накоплен опыт реставрации аварийных произведений. Во время чеченской войны с Кавказа везли истерзанные картины — рваные, с жуткими деформациями. Сюда же отправляли вещи после пожара в усадьбе «Мураново» в 2006-м. Но все равно в «Грабарях» не были готовы к тому, что беда случится в собственных стенах.
Однако реставраторы не сдались. Все эти годы, сидя в арендованных комнатках, они кропотливо возвращали к жизни, казалось бы, безнадежные картины — черные, скукожившиеся, покрытые копотью. На момент возвращения оставалось доделать 12 работ, часть из которых большеформатные: в стесненных временных условиях их просто некуда было поставить.
— О пятиметровом портрете Джорджа Доу «Александр I на коне» мне говорили — зачем, мол, вы называете ее картиной, это же обгоревшая тряпка, — вспоминает Надежда Кошкина. — А я поработала над двумя кусками и все-таки смогла «достать» изображение.
Невероятно, но факт. Надежда Сергеевна показывает фото другой пострадавшей картины. Без слез не взглянешь — черная бугристая поверхность (ожоги пузырями, как у людей). Изображения не видно. Казалось бы, что тут можно сделать?
Однако вот результат: на рабочем подрамнике растянуто почти отреставрированное полотно Тасселя «Жертвоприношение Ифигении» из музея-усадьбы «Архангельское». Почти — потому что последствия пожара нет-нет, да и дают о себе знать. Спасенное изображение может внезапно исчезнуть, а поверхность холста — почернеть.
— Чиновники нас спрашивали, — улыбается Кошкина, — мол, пишете новоделы? Я им сказала — вы не поняли, куда пришли. В Центре имени Грабаря нет и не было новоделов, мы даже такого слова не произносим. Наша задача — спасти автора.
Оказывается, то, что не видно изображения, — не беда. Краски — это пигменты, минералы. Если связующие вещества перегорают, их нужно насытить лаками, маслом, и тогда цвет снова вернется.
— Но иногда он исчезает, и приходится опять насыщать, — рассказывает Надежда Сергеевна. — Поэтому картина до сих пор у нас. Вот здесь вижу: цвет проваливается, снова идут разложения. И сажа — она мелкодисперсная — лезет отовсюду. Поэтому мы и ждем: хочется вернуть работу в музей с полной гарантией.
В общем, жизнь продолжается. Хотя для Центра имени Грабаря она четко разделилась на «до» и «после». И все же нынешнее «после» — не черная полоса. Скорее, своеобразный ренессанс. Дело не только в ремонте и, будем надеяться, более совершенной системе тушения (в 2010 году пожарные лили воду от души, теперь, в случае чего, обещают более щадящий для картин вариант — газ). Пришли новые кадры. Надежда Кошкина каждый год ездит на дипломы в Институт им. И.Е. Репина и приглашает выпускников.
— Я мечтала заниматься реставрацией с восьмого класса, — рассказывает одна из «новобранцев» Ася Назарова. — И когда Надежда Сергеевна сказала, что хотела бы меня здесь видеть, ответила: давайте!
И это несмотря на мизерные ставки — 11 000 рублей. Хотя профессия редкая и требующая полной самоотдачи. Чтобы реставрировать картины, нужно пройти все ступеньки — школа, училище, институт. И потом, как правило, принято долго трудиться — по 30, 40 лет.
— Я застала большие имена. Работали все вместе, и, казалось, так будет всегда, — с легкой грустью говорит Надежда Кошкина. — А теперь осталась без опоры, которая реставратору так необходима, — всегда нужен совет опытного человека. Думаешь, скоро и самой пора...
Впрочем, сотрудники центра — люди стойкие. Пережили пожар, переезд, который, как известно, даже хуже пожара, и с грустными мыслями, одолевающими время от времени, тем более справятся. Главное — чувствовать себя востребованными. А с этим все в порядке: результатов их самоотверженного труда ждут и зрители, и музеи.
