Михаил ЩИПАНОВ

08.04.2013

Баронесса Маргарет Тэтчер ушла в мир иной. В мир без политических страстей, столкновения амбиций и сведения счетов задним числом. На этот раз сообщение о ее кончине не стало, как уже бывало в прошлом, мстительной мистификацией тайных и явных недоброжелателей, спешивших похоронить не столько саму гранд-даму, сколько связанное с ее именем течение политической мысли, получившей название «тэтчеризма».

В мире большой политики, на поле нескончаемой битвы экономических воззрений еще долго будет царить тень баронессы Тэтчер, распугивая деятельных эпигонов ее стиля и преследуя нерешительных лидеров эпохи всеобщей толерантности и классовой гармонии. Благо для большей виртуальной осязаемости неизбывного образа и фильм о судьбе «железной леди» вовремя отсняли, дав возможность Мерил Стрип, неподражаемо изобразившей старение некогда несгибаемого организма, морально подготовить общество к неизбежному прощанию с женщиной, для европейцев уже давно вставшей в один ряд с Элеонорой Аквитанской, Жанной д'Арк и другими героинями, сильно феминизировавшими ход мировой истории.

Историзм фигуры Маргарет Тэтчер не вызывал вопросов даже у французов, всегда готовых поддеть своих островных соседей. И если наши бойкие перья присвоили премьер-министру титул «железной леди» (в этом неоспоримый приоритет именно советской журналистики), то галльские острословы предпочитали именовать ее «Маргарет Львиное сердце». Особенно сильно такие настроения проявлялись в моменты, когда леди Тэтчер в стенах Европейского союза неизменно повторяла ставшую классической в ее устах фразу: «Я хочу вернуть свои (в смысле — британские) деньги!» Король Ричард тоже обожал рэкетировать французские города.

Впрочем, что нам до европейских настроений. Советские элиты, как бы они это ни скрывали, были одновременно и очарованы, и напуганы леди железного образа. В Кремле не могли не оценить ее решительности, презрения к политическим условностям, стойкости в патовых ситуациях, когда один неверный шаг мог поставить жирный крест на всей ее блестящей карьере. Но, с другой стороны, наши не первой молодости лидеры прекрасно понимали, что антикоммунизм — это суть политического кредо Тэтчер. Кредо, базировавшегося на продвижении идей экономического либерализма любыми, включая откровенно тоталитарные, методами. Ну а мысль о том, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, стала своеобразным философским подарком англичанки стране, вступавшей в бурное время перемен.

Уже после падения Берлинской стены Тэтчер скажет: «Маркс&Спенсер победили Маркса и Энгельса». Не знаю, сообщили ли ей, что эта британская торговая сеть дотянулась и до Москвы, но баронесса немало бы посмеялась по такому поводу.

И тем не менее для такого прагматичного политика, как Маргарет, отношения с Москвой никогда не были чем-то незначительным, периферийным. Тэтчер нашла время побывать на похоронах чуть не всех престарелых генсеков, и была первой на Западе, кто по-своему оценил Михаила Горбачева, когда тот еще членом Политбюро в 1984 году прибыл в Лондон. Михаил Сергеевич помнил о своем удачном западном дебюте и накануне новых встреч с леди, как рассказывал его помощник Болдин, всегда с особой тщательностью выбирал личные подарки и для госпожи премьера, и для «ее веселого мужа», которому по совокупности британо-советских отношений перепадали то серебряные чарки, то охотничьи кинжалы.

Говорят, что в последние годы жизни Маргарет Тэтчер, страдавшая от множества возрастных болезней, испытывала провалы так называемой ближней памяти. Но легко оперировала событиями времен ее премьерства. Думаю, дело не только в сузившихся мозговых сосудах. Просто вряд ли можно было забыть о дерзком броске английского флота через Атлантику к Фолклендским островам, когда предвкушавшие ее провал снобы пожимали плечами: мол, только дочь лавочника могла пойти на такую авантюру. Потом у снобов был бледный вид. И то, что до сих пор островитяне хранят верность британской короне, — плод политики «дочери лавочника».

Сама Тэтчер называла себя вожаком стаи, который должен быть всегда впереди. Кажется, ее место и в британской, и в мировой политике до сих пор вакантно.