Сергей СЕРАФИМОВИЧ

21.04.2015

23 апреля исполнилось 30 лет со дня памятного пленума, с которого началась перестройка — точка отсчета новейшей истории нашей страны. Одной из центральных фигур того времени был Анатолий ЛУКЬЯНОВ, последний председатель Верховного Совета СССР. Накануне своего 85-летия, которое будет отмечаться 7 мая, он рассказал корреспонденту «Культуры» о встречах с Горбачевым и Ельциным, о ГКЧП и о том, что могут дать человеку почти пятьсот дней в «Матросской тишине». Ну и конечно, о стихах, ведь у юриста и политика Лукьянова есть «альтер эго» — лирический поэт Осенев.

культура: Хотелось бы с Вами поговорить о том, как начиналась перестройка.
Лукьянов: А я-то думал, что вы хотите поговорить о моих стихах, о коллекции голосов поэтов России, которую я собираю не одно десятилетие...

культура: Но ведь Вы живой свидетель истории. По сути, на Ваших глазах к власти пришел Горбачев. Знали его раньше?
Лукьянов: С Горбачевым и его женой Раисой Максимовной я познакомился в общежитии МГУ на Стромынке, дом 32. Я учился в аспирантуре после того, как получил диплом юриста, а они были на год-два года моложе. Михаил — на юрфаке, Раиса — на философском. Но личной дружбы у нас никогда не было. Я был секретарем комитета комсомола университета. Горбачев — секретарем комитета на факультете. Потом я долгие годы работал в аппарате Верховного Совета СССР, а Горбачев — на Ставрополье. Позже мы встречались, когда я принимал участие в подготовке проекта союзной Конституции, а затем уже в ЦК, где он оказался самым молодым секретарем, а я работал заведующим отделом.

Естественно, когда он стал президентом СССР, а я был председателем Верховного Совета, нам приходилось очень плотно общаться. Но после 1991 года мы практически не встречались. Последний раз с Горбачевым виделись несколько лет назад, в МГУ. Я лекцию читал, и неожиданно он зашел в аудиторию. Поздоровался за руку со всеми и ушел...

культура: А в подготовке перестройки участвовали?
Лукьянов: Конечно, участвовал. Моей задачей была реформа политической системы и законодательства. То есть фактически вся конституционная реформа 1989 года. Но мне кажется, что Горбачев сам так до конца и не понял всей ее глубинной сути. Не разобрался в ней. Поэтому и не был последователен в реализации.

культура: А про Ельцина что-нибудь вспомнить можете?
Лукьянов: Мы два года жили в одной поделенной пополам цэковской даче в Успенском — после его перевода в Москву из Свердловска. Буквально через стенку. Помню, как 1 Мая его жена постучала к нам в дверь и сказала: «Здравствуйте, мы не знаем в Москве никого. Давайте вместе праздник отметим». Он был хороший строитель, дело свое знал. Но чем дольше работал, тем больше было нареканий. Не получалось у него с людьми. И громадный апломб — что он все может. Вот такой пример — когда руководителей отделов ЦК решили пересадить на «Волги» и за ним на дачу вместо «Чайки» «Волга» пришла, он устроил скандал и отказался ехать на работу. Или вот еще... Помните, как он на публичных выступлениях часто кичился тем, что носит все только отечественное? А дома со смехом рассказывал, как на японский спортивный костюм специально нашивались лампасы с серпом и молотом... Он был гениальным популистом.

культура: Вам довелось с ним работать?
Лукьянов: Совсем немного. Какое-то время я пытался ему помогать. Но с ним трудно было. После 1991-го — конечно, нет. После моего ареста мы с ним не встречались.

культура: Была еще такая группа межрегиональщиков...
Лукьянов: А, вы о Собчаке со товарищи? Сложилась эта группа еще в Ленинграде, а затем стала расширяться, привлекла в свои ряды академика Сахарова. Они говорили, что способны взять власть в свои руки, не скрывали этого.

культура: Легко ли было управлять Верховным Советом?
Лукьянов: Очень трудно. Это ведь был первый в нашей стране парламент. Его еще называли парламентом со стеклянными стенами. Потому что ночью можно было по телевизору посмотреть полную трансляцию заседаний. После десятилетий закрытого общества вся палитра общественного мнения вырвалась наружу. Со всеми своими острыми углами и противоречиями. Моей задачей было сделать так, чтобы это было не столкновение лбов, а столкновение умов. И никого не обидеть. А это трудно.

культура: Давайте поговорим про ГКЧП. Членом комитета Вы не были. А приглашали Вас туда или нет?
Лукьянов: Да, приглашали. Меня срочно вызвали из отпуска. Прислали самолет. Дали прочесть документы. Но я понимал, что за моей спиной весь депутатский корпус. Войти в ГКЧП — значит, подставить парламент. Я не имел права этого делать. И экстренно созвать Верховный Совет, как того требовал ГКЧП, не имел права. Закон не позволял. Хотя, может быть, если бы я это сделал, все могло бы иначе повернуться.

Я позвонил Горбачеву (к вопросу о том, была ли у него в Форосе связь с внешним миром). Он сказал мне, что болен, хотя голос особо больным не показался. Мы говорили о подписании союзного договора. Я категорически не соглашался с новым текстом и с изменением процедуры подписания. Полагаю, он был в курсе деятельности ГКЧП.

культура: А почему ГКЧП не арестовал Ельцина и его людей?
Лукьянов: У них не было такой цели. Власть же берут не только силой...

культура: Но танки-то в Москву они ввели?
Лукьянов: Ввели. Но эти танки не стреляли. Чепуха по сравнению с тем, что потом устроил Ельцин. В отличие от Ельцина, они не расстреливали из танков собственный парламент. Вот послушайте:

Расстрел Советской власти
Средь бела дня.
В столицу входят части.
Гудит броня.

Визжа, летят снаряды,
Ликует сброд.
Орут: «Так им и надо!»
Молчит народ.

Парламент под обстрелом
Свинца и лжи.
Кто с флагом вышел белым,
В крови лежит...

культура: Почти как у Пушкина: «Народ безмолвствует». А как по-Вашему, что было бы, если бы верх взял ГКЧП?
Лукьянов: Советский Союз можно было переформатировать в демократическое государство с многоукладной экономикой и с постепенным введением рыночных отношений. Тогда мы обошлись бы без тех потерь, которые понесла страна. Демографических, территориальных, психологических. 

культура: Если Вы не были членом ГКЧП, то за что Вас арестовали и больше года держали в заключении?
Лукьянов: В то лето я был признан лучшим спикером Европы. Молоточек лучшего спикера вручала мне Маргарет Тэтчер. Я умел вести самые сложные и скандальные заседания. Думаю, что арестовали меня именно поэтому. Меня надо было любым способом отстранить от руководства Верховным Советом. Потому что при мне вряд ли удалось бы добиться его самороспуска. Хотя реальных обвинений у следствия в отношении меня не было. Пытались найти хоть что-нибудь, даже инкриминировать злоупотребление служебным положением при коллекционировании марок — у меня огромная коллекция. Изъяли все марки, провели экспертизу, никаких злоупотреблений не нашли и все вернули.

культура: Как Вам было в заключении, как с Вами обращались?
Лукьянов: Сидел в «Матросской тишине». Сначала с сокамерниками (ко мне подсаживали «наседок»), потом в одиночке. В общей сложности 484 дня. Камера семь шагов на четыре. Я неприхотлив. Еда была сносной, да и передачи разрешены. И полежать днем позволялось. Охрана и сидельцы, с которыми я общался во время прогулок, относились ко мне с уважением. Очень много писем мне в тюрьму приходило от разных людей. Около тысячи, многие у меня до сих пор хранятся. Радио в камере было, газеты мне передавали. В общем, все было терпимо. Помню, летом 1992 года ко мне в камеру вечером пришли спецназовцы, которые сменялись с вахты охраны заключенных по делу ГКЧП, и попросили написать для них песню. Через два дня я отдал им стихи. А они сами сочинили к тексту музыку. Такая вот песня получилась:

Блюстители мои,
Ребята из спецназа.
Куда ни поверни —
Везде четыре глаза.

Тельняшки и ремни,
Пятнистые бушлаты...
Хоть в общем-то они
Ни в чем не виноваты...

Главное, что мне удалось за полтора тюремных года написать, — три венка сонетов. Сложнейшая стихотворная форма. В обычной суетной жизни на такое точно времени не хватило бы... Это ирония судьбы — всегда мечтал сделать, а удалось только в тюрьме. Или вот еще одна песня. Я даже однажды по радио слышал ее хоровое исполнение а капелла.

Над «Матросской тишиной» — синева.
Опадает еле слышно листва.
Где-то Яуза шуршит у оград.
Где-то песнями рыдает Арбат.

А в «Матросской тишине» — полумрак.
Конвоирские шаги во дворах.
Чьи-то ропоты и вздохи звучат —
Вспоминают кто девчат, кто внучат.

Разорвись же, наконец, тишина.
Долети же, звездопад, до окна.
Отзовись, чужая боль и тоска,
Что не снится, на свободе пока.

Над «Матросской тишиной» — синева.
Кто услышит ее боль и слова?
Кто уловит ее горькую мысль?
Отзовись же, отзовись, отзовись...

культура: А следователи как к Вам относились?
Лукьянов: Как юристы к юристу. Немного боялись — я ведь очень точный... Я отказался давать показания по делу ГКЧП. А потом Дума объявила амнистию.

культура: Тюремный опыт что-то дает?
Лукьянов: Могу ответить афоризмом Махатмы Ганди: «Каждый политик должен посидеть в отечественной тюрьме». Лично я увидел много недостатков в законодательстве в целом и, в частности, в законодательстве о системе исполнения наказаний.

культура: Что делали после освобождения?
Лукьянов: Немного пришел в себя и занялся политической деятельностью. Стал председателем Высшего консультативного совета при ЦК КПРФ, трижды избирался депутатом Госдумы от Смоленского территориального избирательного округа — от моей малой родины. Я ведь смолянин, почетный гражданин города Смоленска.

культура: Работая в Верховном Совете и в ЦК, Вы, наверняка, встречались с так называемой «сталинской гвардией»...
Лукьянов: Да, и встречался, и беседовал. Многие из них были депутатами Верховного Совета. И с Вячеславом Михайловичем Молотовым, и Климентом Ефремовичем Ворошиловым, и Семеном Михайловичем Буденным. Анастас Иванович Микоян много мне о Сталине рассказывал.

культура: Хорошего?
Лукьянов: Разного.

культура: А Вы сами как к Сталину относитесь?
Лукьянов: Положительно. 

культура: И это несмотря на то, что он миллионы людей в лагерную пыль превратил?
Лукьянов: Такое время было... Жесткая идеологическая борьба, тяжелейшая война. Но то, что Советский Союз стал одной из величайших мировых держав, безусловно, во многом заслуга Сталина. 

культура: Так кто же виноват в распаде СССР?
Лукьянов: Однозначно, Горбачев и Ельцин со своими командами. Первый — в том, что не смог справиться с праворадикальными, националистическими и сепаратистскими настроениями номенклатуры. Как тут не вспомнить формулу «Союз суверенных государств», предложенную Александром Николаевичем Яковлевым? Второй запомнился неудержимой, почти болезненной тягой к власти.

культура: А Вам какой хотелось бы видеть страну?
Лукьянов: Честной, не воровской и не предательской. Я уверен, что политика не всегда грязное дело. Ее можно делать чистыми руками.