Людмила БУТУЗОВА

18.05.2013

Сто лет назад русские красавицы захватили мировой подиум.

Профессия манекенщицы была придумана в Англии в середине ХIХ века основателем искусства высокой моды Чарльзом Вортом. Ему первому пришла в голову идея показывать новые модели на хорошеньких клиентках и танцовщицах. Увы, дамы полусвета, даже обладая привлекательной внешностью, не всегда отвечали требованиям нового бизнеса — либо были вульгарны, либо слишком малообразованны, чтобы на показах отвечать на дотошные вопросы об особенностях ткани, кроя или отделки. А дамы высшего общества считали зазорным выставлять себя напоказ.

Дамский поворот

Революцию на подиуме совершил Поль Пуаре, обожавший устраивать показы в саду собственного дома в Париже. В 1913 году он отказался от услуг кокоток, ввел моду на «закрытые показы» для избранных и придумал идею выстраивать модели вереницей. Нехитрый вроде бы прием сработал: в камерной обстановке, среди себе подобных светские дамы охотно примеряли наряды и демонстрировали их друг другу.

Настоящим бриллиантом среди моделей Пуаре была актриса французского кабаре Наталья Труханова. В 1912 году ради карьеры она сбежала во Францию, рассорившись с семьей. Труханова оказалась чрезвычайно талантливой и, что немаловажно, — очень самостоятельной. Вокруг ее имени не было слухов, которые обычно преследуют девиц из кабаре. Впоследствии она вышла замуж за военного атташе российского посольства графа Игнатьева.

Слухи о русской красавице распространились молниеносно. Уже в мае 1913 года парижские газеты с восторгом писали, что Трухановой нет равных. Вспыхнувшая звезда затмила признанных звезд модельного бизнеса — бельгийскую танцовщицу Клео де Мерод, итальянскую певицу Лину Кавальери и французскую актрису Эмильенн Аленсон.

Чем больше бед, тем краше дева

Война, революция, голод и нищета, обрушившиеся на Россию после 1917 года, казалось бы, на долгие годы отлучили наших женщин от моды. Однако, как считает известный искусствовед Александр Васильев, именно российские катаклизмы стали толчком к развитию модельного бизнеса в Европе, а он, в свою очередь, не только дал кусок хлеба тысячам благородных девиц, бежавших из России, но, во многом благодаря русской теме, наполнил понятие «модель» качественно другим смыслом: эталон вкуса, стиля, манер.

Путь к культовой профессии для представительниц дворянского сословия оказался тернистым. Главным прибежищем для эмигранток в Париже был дом вышивки «Китмир», основанный Великой княгиней Марией Павловной — кузиной императора Николая Второго. Дома моды основали также Феликс и Ирина Юсуповы, княжны Оболенская и Трубецкая, баронесса Кассандра Аккурти. Было также множество маленьких домашних ателье, которые назывались «увруары русских женщин», по пошиву белья и шляп. Все нуждались в манекенщицах для показов своих изделий.

Правда, понятие «манекенщица» — более позднего, советского розлива. А тогда были «манекены». Они подразделялись на два вида: «болванки», которые часами простаивали без движения, пока им равняли подолы и драпировали складки, и «манекены кабины», которые показывали изделия, созданные домом моды. Труд и у тех, и у других был тяжелый и малооплачиваемый. «Болванки» часто работали просто за еду. «Кабинным» полагались привилегии, но и строгостей хватало. Известен случай, когда княжне Чавчавадзе, начинавшей карьеру модели «кабинным манекеном», едва не закрыли путь в профессию за полтора килограмма лишнего веса.

Впрочем, пухленьких среди моделей первой волны практически не было — лишения, перенесенные на родине, и неустроенность парижской жизни к этому не располагали. Зато наши барышни полностью соответствовали тогдашним стандартам моды: рост 160 — редко 170 сантиметров, округлые формы (безгрудых и плоскозадых в манекены не брали), карие глаза, черные волосы. Грузинки подходили идеально. Вот почему их было так много на европейских подиумах — княгиня Мэри Эристова, княжна Мия Оболенская, графиня Елизавета Граббе… Анна Воронцова-Дашкова, урожденная княжна Чавчавадзе, — та самая, что едва не лишилась карьеры из-за булочек, — удостоилась внимания самой Коко Шанель и несколько лет была лицом ее компании. Позднее открыла собственный дом моды, где одевались дамы из высшего света Европы и американские миллионерши. У Шанель блистала и другая звезда 20-х годов — Гали Баженова. Говорят, мадемуазель Коко очень гордилась тем, что на ее показах работали «настоящие русские принцессы».

След блондинки

Мода на блондинок пришла после 1929 года, когда на сцене появились хрупкие голубоглазые красавицы Наталья Палей, Людмила Федосеева, Лидия Ротванд. Впрочем, русские девушки, отличавшиеся белизной кожи, высокими скулами и волосами цвета спелой пшеницы были в цене всегда.

В 30-е годы Париж сходил с ума от леди Абди, чьи фотографии украшали модный журнал «Vogue». Издатели не скрывали, что популярная манекенщица — внучатая племянница знаменитого художника Ге. Княжна Наталья Палей из рода Романовых стала символом Дома «Лелонг». Правда, после того, как вышла замуж за модельера Люсьена Лелонга.

История русской красоты в эмиграции закончилась в 40-х. Последняя известная модель этого периода — Людмила Федосеева, получившая в Париже имя Люд. Она была настоящей аристократкой — изысканна, умна, образованна, знала несколько европейских языков. Во время войны поддерживала Россию и жертвовала на борьбу с фашизмом немалую часть гонораров.

Простые красавицы

Между тем в Советском Союзе мода тоже была. Пусть не такая, как в Европе, но работники легкой промышленности трудились изо всех сил, чтобы принарядить наших женщин.

1944 год. Идет война. И вдруг Сталин издает указ о создании Общесоюзного Дома моделей. Партийным организациям на местах спускается установка — поднять советскую легкую промышленность.

Профессия манекенщицы вызывает неоднозначное отношение в обществе. В продвинутой Москве к этому роду деятельности относятся нормально, но в провинции, где по большей части «живьем» манекенщиц не видели, подозревают, что это легкомысленные и даже развратные особы. Поддают жару молодежные периферийные газеты, публикуя заметки типа «Нормальная комсомолка в манекенщицы не пойдет». Однако до большой травли дело не дошло. К слову, в трудовых книжках модели значились рабочими — третьего-пятого разрядов. Манекенщица-новичок получала — 67 рублей, по высшему разряду платили девяносто. Были еще и бонусы — по нескольку рублей за съемку для журналов, гастроли по стране и суточные при выезде за границу. Их экономили, чтобы купить нормальную косметику и белье. Дома приходилось краситься театральным гримом, а толстые рейтузы, выпускаемые тогда в СССР, выпирали из-под платьев. Но несмотря на эти казусы, слава о новых русских красавицах гремела далеко за пределами России. «Самое сильное оружие Кремля», — писал о них «Paris Match».

Бесспорной красавицей послевоенного времени считалась Валентина Яшина. Она всегда превосходно выглядела: например, первой облачилась в брючный костюм и в таком виде продефилировала по Тверской. Прохожие ругались и шарахались от нее.

Истинной любимицей советских женщин была Регина Збарская, провинциалка с неброской внешностью. Но стоило ей небрежно накинуть шарфик и двумя пальцами приподнять подол пышной юбки, на глазах публики девушка преображалась в элегантную леди. Ходили фантастические слухи — будто она потерявшаяся дочь каких-то знатных родителей, иностранка с роковой судьбой. Все это было чепухой. Но жизнь ее оборвалась действительно роковым образом. Настоящая фамилия Регины — Колесникова, Збарской она стала по мужу — известному московскому художнику. Он ввел ее в круг столичной богемы, превозносил как музу, а потом тайно сбежал за границу. Регина несколько раз пыталась покончить с собой. И в результате добилась цели...

Збарская так и не примерила платье «Россия», стилизованное под иконы и сшитое специально для показов на зарубежных выставках. Платье перешили для миловидной блондинки Милы Романовской, воплощавшей для Запада истинно русскую красоту. При первой возможности «красота» осталась в Англии.

Нагота и Теркин

Для советских манекенщиц наступили черные времена. Их долгое время не выпускали на Запад, лишь к концу 60-х стали возить в Болгарию, Венгрию, Восточную Германию. Это, конечно, не совсем заграница, но успех был ошеломительный: сказывался интерес к такому нетрадиционному продукту, как «советская мода», и восхищение красотой русских моделей.

Завязать знакомства в мире большой моды наши девушки не имели возможности. В группе существовал армейский порядок: отбой в 22-00, подъем в шесть утра, зарядка, коллективный марш на репетицию и на показ. По нескольку раз за ночь начальство проверяло, все ли на месте и не завела ли какая-нибудь манекенщица шашни с иностранцем.

Несмотря на аракчеевщину в советском модельном бизнесе, до него все-таки добирались вражеские силы. С Галиной Миловской каким-то образом связался известный фотохудожник Арно де Роне и предложил съемки на Красной площади. Предприятие состоялось. Разразился скандал. Миловскую обвиняли в антисоветчине за то, что она сидела на брусчатке спиной к Мавзолею. Для первого раза юную манекенщицу строго предупредили. Вскоре она попала в еще более опасный сюжет. В итальянском журнале «Эспрессо» появились «фривольные» фотографии Миловской. Мало того, что до нее ни одна советская женщина не отваживалась на обнаженку перед капиталистами, так вдобавок Галину поместили рядом с поэмой «На прахе Сталина» (на самом деле это был «Теркин на том свете» Александра Твардовского, уже опубликованный в СССР). Манекенщицу отлучили от подиума.

Когда в горбачевские времена Запад возлюбил Россию с небывалой силой, постаревшие красавицы из советского Дома моделей были уже не у дел. Подиумы Парижа и Милана стала завоевывать новая поросль. Они — другие, совсем другие, но по-прежнему очень красивые. За это наших девиц — благородных и не слишком — и ценят уже вторую сотню лет.