Путешествие к Фальку
01.10.2018
1 октября исполнится 60 лет со дня смерти Роберта Фалька, одного из самых тонких художников России XX века. Около шестидесяти его работ, словно по числу прошедших лет, вобрала монографическая выставка «Роберт Фальк. Грани творчества», которую открыл Музейно-выставочный комплекс Московской области «Новый Иерусалим».
Открывает экспозицию изысканно-строгий поздний «Автопортрет» (в соломенной шляпе) из собрания Бахрушинского музея. Висящий поодаль от других полотен, он служит камертоном, соединяя богатую разработку живописной поверхности с лаконизмом композиции. И слегка вводит в заблуждение: мы привыкли видеть Фалька печальным стариком с вопрошающим взглядом, в духе шарденовского автопортрета, и не думаем, каким он был в молодые годы: живой, дерзкий, статный, страстный и увлекающийся…
Все экспонаты помещены в один элегантно оформленный зал, где деликатно подсвеченные «ажурные» стенды с картинами и графическими листами, вопреки камерности пространства, уводят взгляд в перспективу. Подобный дизайн удачно оттеняет тот факт, что выставка прослеживает практически всю эволюцию творчества своего героя. Неспешно и плавно зритель переходит от юношеских работ к более зрелым, кружит между пейзажами и натюрмортами, где нередко развиты и обогащены нюансами схожие мотивы: весеннее состояние природы; торжественные либо, напротив, приглушенные краски осени. Близко подходя к портретам, можно всмотреться в лица и руки, такие разные, однако «схваченные» с единым к любому персонажу вниманием, доброжелательным и пристальным. Здесь немного моделей, но зачастую это самые дорогие автору люди: дети, жена, друзья. Их образы, не наскучившие мастеру в разном возрасте и настроении, то вводятся в театрализованные мизансцены, как «Девушка с маской» (портрет Кириллы Барановской, дочери Фалька от второго брака, внучки Константина Станиславского), то трактованы предельно скупо, напоминая фотографии самой простой композиции — в «Портрете сына» из музея «Новый Иерусалим». Но как тонко вылеплено светотенью лицо юноши, как изысканны тональные нюансы на холсте — оливковый, серый, бледно-лиловый, льдисто-розовый, казалось бы, больше подходящие дамским изображениям… Здесь понимаешь, почему работы Фалька поражали современников, почему он славился как непревзойденный колорист. На противопоставлении «огненного» первого плана и приглушенного фона построен экспрессивный «Портрет девочки в красном платье», написанный в 1952 году в Молдавии. Он словно компенсирует отсутствие знаковых работ вроде «Красной мебели» из Третьяковки, готовящей собственную ретроспекцию Фалька.
Приоткрыла выставка и загадочный парижский период, длившийся с 1928 по 1937 год и ставший для художника этапом «постижения классики», включая творчество горячо им любимого Рембрандта. В то время создано немало тонких ландшафтов, где столица Франции предстала с непарадной стороны, как на холсте «Ветреный день. Пейзаж с бурным небом». Но еще больше — портретов. За титул «жемчужины» выставки могли бы соперничать отдающий готикой «Портрет сына» из Тулы, трепетная «Девушка в платье с кружевным воротником» (по легенде, здесь изображена Татьяна Яковлева, возлюбленная Маяковского) и невероятно мощный «Мулат (Автопортрет)», оба — из ГМИИ им. А. С. Пушкина.
Мастерство художника как портретиста неисчерпаемо, в том числе и в графике. Острохарактерные зарисовки коллег, например, принадлежавшего к Парижской школе Мане-Каца, близки еврейскому экспрессионизму; изящные листы в жанре ню — неоклассицизму. Впрочем, Фальк всегда оставался собой, находясь на острие новейших течений, как в юности, когда вместе с товарищами основал объединение «Бубновый валет». И не изменял себе, вернувшись из Парижа в СССР. Историю о том, как Роберт Рафаилович несколько лет скрывался от возможных репрессий, без конца путешествуя по стране в компании летчика и художника-любителя Андрея Юмашева, отразил на выставке портрет жены друга Люции Лившиц-Юмашевой. Хрупкая женщина сумела спасти собственный образ, выкупив холст за один рубль у дворника, который обливал картины Фалька керосином. Их списали как неликвид из Художественного фонда и вместе с прочим по-советски «дегенеративным искусством» решили сжечь.
В особый раздел вынесены графические портреты музы, последней жены, впоследствии хранительницы наследия — Ангелины Щекин-Кротовой. Воздушный рисунок гуашью «В белой шали» — эскиз нежнейшей картины из Русского музея. Ничуть не менее интересны лирические композиции «При свете коптилки» и «Заплетает косичку», созданные в эвакуации и уже после войны. Графика и живопись органично перетекают друг в друга, звучат как эхо, поэтому логическим завершением экспозиции кажутся висящие в ее гуще два поздних опыта в жанре «мертвой натуры», оба, безусловно, шедевры. Неяркая «Картошка» из собрания Игоря Сановича и пламенеющий «Натюрморт с гранатами» (Тульский музей) будто соединили в себе уроки Шардена и Рембрандта, полученные художником в Лувре, и диалог с дорогим ему с юности Сезанном.
Живописная изощренность и глубина рисовальщика и акварелиста убеждают: один из талантливейших художников XX века недаром считается классиком.
